Не слишком выигрышную фигуру Ирины более-менее скрашивало достаточно миловидное лицо, обрамленное густыми, но коротко стриженными волосами.

«Отпустить бы их ей надо, — невольно подумалось Дерябину, — совсем по-другому смотрелась бы девка».

А еще он подумал, что, возможно, на самочувствии Ирины сказывается несчастная, безответная любовь. Такая версия выглядела вполне уместно, поскольку девица явно не умела себя подать — то, во что она была одета (мешковатые болотного цвета брюки, аляповатой раскраски блузка), тоже не понравилось доктору.

«И куда смотрят все эти стилисты и модные портные, которых у нее должно быть навалом!» — подивился Владимир Евгеньевич.

С другой стороны, возразил Дерябин сам себе, разве он, пенсионер и сельский житель, может хоть что-то понимать в современной моде? А что касается несчастной любви, то денег у этой девки столько, что она может заказать себе практически любого мужика и удовлетворить свои самые изощренные сексуальные прихоти.

«Нет, тут что-то другое», — подвел он итог не слишком длительным размышлениям.

Столь же коротким был и диалог с больной. Ограничившись несколькими чисто формальными вопросами, бывший преподаватель Истории КПСС, выдал Ирине заранее приготовленную бутылку с чудодейственным лекарством и велел принимать его два раза в день по столовой ложке перед завтраком и обедом — только ни в коем случае не на ночь.

То было его фирменное снадобье, которым он мгновенно прекращал самые затяжные запои у самых безнадежных пьянчуг. Если уж таких бедолаг лекарство ставило на ноги и возвращало к полноценной жизни, то почему бы ему столь же эффективно не сработать и в данном случае? — резонно предположил Владимир Евгеньевич.

До выхода из особняка Дерябина провожал секретарь, протянув ему на прощание две зеленые бумажки.

— Пятнадцать минут, и двести баксов в кармане, — не удержался от комментария помощник олигарха, вручая лекарю гонорар. — Недурные бабки за такое плевое дельце.

Владимир Евгеньевич счел за лучшее промолчать.

Гоша вновь посадил его в «Хаммер», но, еще не отъехав от особняка, Дерябин обратил внимание на черную «Ауди А8», припаркованную рядом с парадным подъездом.

«Видимо, на этой машине приехала Ирина», — вспомнил он разговор олигарха с дочерью по мобильнику.

Дверь со стороны водителя оказалась открытой — похоже, пациентка, подгоняемая Долинским, очень уж спешила на встречу с доктором. Владимир Евгеньевич бросил непроизвольный взгляд внутрь автомобиля.

На переднем сиденье лежала круглая картонная коробка, а рядом с ней — черная шляпка причудливой формы.

Итак, меня после взрыва джипа кто-то все же отследил или вычислил, и я на крючке у шантажиста.

Встает вопрос: это случайный, заботящийся только о своем кармане частник, которому улыбнулась такая редкая удача — стать свидетелем передачи кейса и последующей гибели братков, или профессионал из какой-то серьезной структуры, представляющий интересы группы лиц?

В первом случае — у меня достаточно шансов без особого для себя ущерба разобраться с вымогателем. Во втором варианте — я прихвачен плотно.

Встает и другой вопрос: а что, собственно, от меня хотят? Ведь тот — или те, — у кого я оказался на крючке, конечно же, навел обо мне самые элементарные справки и не может не знать, что запрашиваемых им бабок он ни за что не получит. Значит, сумму этот хмырь с самого начала решил заломить нереальную, поскольку нужны ему не деньги, а нечто другое. Но что именно?

Не стоит ломать себе голову, в конце концов решил я, — шантажист объявит об этом сам. Когда как следует подготовится к тому, что он задумал… По всей видимости, очень скоро.

Я уже понял, что мне теперь будет долгое время не до посещения коммуны, соответственно и с курсами «Сименса» придется завязать. Если вся эта бодяга, в которую я влип, окончится благополучно, то с помощью Толяна мне, возможно, удастся возобновить отношения с душеспасителями-итальянцами, но сейчас, ей-богу, не до них. Надо хотя бы нынешнее место работы сохранить.

Законный месячный отдых у меня по плану в октябре, но, может, дадут сейчас хоть недельку в счет отпуска? За неделю-то уж точно все станет ясно…

Я набрал номер кадровика и изложил суть проблемы: тяжело заболела горячо любимая мать, и мне надо срочно съездить на малую родину, в счет предстоящего отпуска.

Зам по кадрам сначала осведомился — не в запое ли я? Но, когда я выразил готовность немедленно предстать пред его светлые очи, он сказал, что утрясет проблему без меня. И даже выразил что-то наподобие сочувствия мне и моей болящей матушке. Правда, искренности в его словах я не ощутил, но меня это не слишком расстроило.

Потом я решил немного прогуляться, не покидая, конечно, как любезно попросил меня шантажист, пределов столицы. Сваливать я и не думал — без денег просто некуда, а на родине, в Перми, меня кто угодно отыщет без особых усилий: хоть братки, хоть менты, хоть вымогатели.

На улицу я вышел сразу с несколькими идеями.

Во-первых, надо было действительно купить что-нибудь пожрать, типа пачки пельменей, — несмотря на сильное душевное расстройство, вызванное чередой событий последнего времени, а может быть, именно благодаря ему, меня мучил дьявольский голод.

Во-вторых, следовало побыстрее снять стресс. Как? Понятно — как. Недалеко от дома находился ресторан, где я выпью стакан водки. Обойдется недешево — в сто рублей, за эти бабки можно было бы в маркете взять целую бутылку того же пойла. Но я боялся, что в результате потеряю над собой контроль и напьюсь, а в моей ситуации это противопоказано.

И еще — я полагал, что сумею установить: нахожусь ли я действительно под колпаком, как о том вещал пропущенный через маскиратор голос. По соседству, через двор, находился дом с редкими, по нынешним временам, подъездами с двумя противоположными выходами, так что слежку, даже профессиональную, я сумею установить в момент. Если таковая случится, конечно.

Но сначала надо все же успокоить мятущуюся душу.

В ресторане, прямо у стойки бара, я опрокинул двести граммов водки и закусил прихваченным из дома простым куском черного хлеба.

Бармен посмотрел на это дело косо. А что он думал — я возьму у него в буфете бутерброд со слабыми признаками копченой колбасы за двадцать пять рубчиков? Перебьется пацан.

Теперь насчет слежки. Еще выходя из дома, я попытался установить возможный хвост, но ничего примечательного не узрел. Шлялся, конечно, по улице всякий народец, но никто за моей персоной не увязался, и сейчас, дабы окончательно разобраться с этим делом, я двинул напрямую через двор к жилому зданию с замечательными проходными подъездами.

Во дворике, где каким-то неведомым образом сохранились не вырубленными ясени и липы, находилась детская площадка со всеми необходимыми причиндалами в виде песочниц, качелей, небольшой карусели, беседки и скамеечек для следящих за своими чадами мамаш и бабулек. Ну и как повелось в Белокаменной, все эти лавочки приватизировали разного рода алканавты — аборигены и бомжи.

Вот с одной из таких скамеек, когда я проходил мимо них, и раздался девичесий голосок:

— Юноша, не угостите даму сигареткой?

Этот голос показался мне необычайно привлекательным и сексуальным. (И могло ли быть иначе после стакана водки почти без закуски?) Поэтому я остановился и, вглядываясь сквозь листву деревьев и наступившие сумерки на вставшую с лавки и приближающуюся ко мне фигуру, полез в карман пиджака за сигаретами.

Девица, на вид лет двадцать, полностью прикинутая в нечто фирменное и наверняка на серьезные бабки, подошла ко мне и оказалась едва ли не вровень с моим под метр восемьдесят пять ростом.

Я вытащил пачку «Явы» и встряхнул ее так, чтобы «дама» смогла без труда вытащить сигарету.

Но, увидев марку моего табачка, она сморщила свое относительно юное личико с неброской косметикой и, тяжко вздохнув, изрекла: