— Думаю, ты права, — наконец прошептал он. — Но это так несправедливо после всего нами пережитого.

Светла понимающе кивнула, потом сказала в ответ:

— Я не хотела говорить об этом, пока не останусь с тобой наедине, но у нас может и не быть такой возможности пока… пока все не кончится. — Она задумалась, будто собираясь с мыслями. — Подумай о нас, Мак. Если ты будешь упрямиться, они могут внушить Совету Конкордата, что ты не подчиняешься приказам. Тогда им ничего не будет стоить провести секретный трибунал и засудить тебя. Мы можем больше никогда не увидеться. Если же ты сделаешь, как они говорят, мы сможем быть вместе. Во время работы над космическим прыжком и потом… после.

Ее голос постепенно затихал, а щеки вспыхнули румянцем.

Маккензи был не совсем уверен, что правильно ее понял.

— Мы можем быть вместе? — переспросил он.

Она смущенно улыбнулась.

— Конечно, Мак. Все заинтересованные лица знают, что это блеф. Они не хотят причинить нам вреда. Им только нужен предлог, чтобы забрать нас из Корпуса для работы над этим прыжком, так, чтобы не вызвать подозрений. Мы будем опять работать вместе, как ты этого не понимаешь?

— Ты хочешь сказать, что тебя волнует…

Отвернувшись от экрана, она проговорила:

— Разве нельзя обсудить это потом, наедине?

— Да, Светла. Прости. Это касается только нас. Тогда скажи мне только одну вещь, слышишь, только одну, и я все пойму. Как ты думаешь, что между нами было самым прекрасным мгновением?

Она смотрела на него с любопытством, словно сомневаясь, правильно ли поняла его. Наконец проговорила:

— Пожалуйста, Мак, ты же знаешь, что за нами следят… Нужно ли им это знать?

— Они — Внутренняя Служба, Светла. Мы можем не любить их, и они могут отвечать нам тем же, но в их обязанности входит знать все о человеческих слабостях, разве не так? Они знают о наших отношениях. Они знают, что произошло во время операции… все, что мы делали или говорили. Они только не знают, как получился этот прыжок, и здесь я ничего не могу сделать. А хотел бы.

Светла тревожно кивнула.

— Если бы мы могли что-нибудь вспомнить, мы бы спасли себя. Но я ничего не помню.

— Ты уверена, Светла? Подумай хорошенько, — попросил он.

Она с сожалением смотрела на него.

— Ничего, Мак, — мрачно сказала она. — Я была без сознания из-за действия вируса и трибензодрина.

Их глаза встретились, и на мгновение ими овладело ощущение близости.

— Я сожалею о том, что с тобой произошло, — проговорил Маккензи. — Но, пожалуйста, — чуть более просительно сказал он, — мне очень важно знать это. Что же было самым прекрасным в наших отношениях?

Она вновь задумалась, а когда ответила, голос ее был еле слышен:

— Думаю, ты имеешь в виду нашу третью ночь на Красном Утесе, когда ты рассказал мне о «Синклере» и детях. — Она посмотрела на него с нескрываемым обожанием. — Ты… ты так хотел меня тогда, Мак.

— О да… — произнес Маккензи, его глаза наполнились признательностью. — Казалось, что весь мир тронулся с места и поплыл вместе с нами, правда?

— Да, Мак. И это меня напугало до смерти. Я была не готова. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Он нежно ей улыбнулся.

— Не волнуйся. Я больше не причиню тебе страданий.

— Не причинишь?

— Нет. Никогда, Светла.

— И ты сделаешь, что они хотят? — с надеждой в голосе спросила она. — Ты мне действительно нужен, Мак, потому что несмотря на то, что я говорила о своем корабле, я не могла причинить тебе вреда. Ты теперь понял это.

— Ты всегда можешь на меня рассчитывать… как на друга и на старшего по званию, — ответил он.

— Я так рада, Мак. Правда. Поверь мне. Я все для тебя сделаю. Нет вопросов.

Маккензи улыбнулся.

Светла влюбленно смотрела на него. Одними губами она произнесла:

— Мне кажется, я люблю тебя. — А затем громко вслух: — Увидимся позже, когда все уже будет позади. А пока до свидания.

— До свидания, Светла, — отозвался он.

Видеоэкран потемнел, но одновременно усилилось освещение в комнате.

— Что ж, не так все плохо, а, командор? — спросила его сидевшая в глубине комнаты на стуле Ван Сандер. — Я понимаю, что сначала вам было нелегко. Даже очень. Вы себя плохо чувствовали, и это вас угнетало. Но теперь, когда у вас была возможность все как следует обдумать, вы должны понимать, почему игра будет продолжаться. Ее планировали в верхах и одобрили на заседании Исполнительного Комитета. Я уверена, что вы согласитесь с тем, что им лучше известно, что надо делать для защиты интересов Конкордата. Они обладают уникальной информацией и знаниями, нам недоступными. Они решили, что суд — это лучший способ сохранить в секрете ваш прыжок, пока мы будем пытаться его воспроизвести. Думаю, что в конце концов вы признаете их правоту. Когда о космическом прыжке нам будет известно больше, то все будет проще, и вас щедро наградят за самопожертвование.

Маккензи ответил:

— Высоко ценю все сказанное. Но мне будет намного легче, когда я поговорю со своим начальством и получу подтверждение того, что они одобряют ваш план.

— Вице-адмирал Шоенхоффер прибудет сюда завтра в девять тридцать утра, чтобы лично отдать вам приказ.

— Понятно… И еще одно.

Лицо полковника озабоченно вытянулось.

— Что такое?

— Я хотел бы поговорить с Шейлой. Я уже привык советоваться с ней перед принятием серьезных решений.

Ван Сандер нахмурилась и покачала острой головой.

— Боюсь, что это абсолютно невозможно, — коротко сказала она. — Никто, кроме Внутренней Службы, не имеет доступа к этому компьютеру до тех пор, пока мы не убедимся, что все идет как надо.

Именно так он и думал. Скорее всего, Шейле было известно, что они скрывают, но они не могли управлять ею, как другими.

— Могу ли я задать вам один вопрос, командор? — врываясь в его мысли, спросила Ван Сандер.

— Конечно. Почему бы и нет?

— Что такое «Синклер»?

Маккензи долго смотрел на эту худую женщину, но так ничего и не ответил.

— Лейтенант Стоковик сказала, что самым прекрасным мгновением в ваших отношениях было то, которое последовало за вашим рассказом об этом, — как бы напоминая, повторила она.

— Да, я знаю. Но вы можете не понять, что она имела в виду. Вы ведь не запредельник.

— Да? А почему вы думаете, что я не пойму?

— «Синклер» был погибшим кораблем-транспортником, который мне довелось обследовать. Все бывшие на борту сгорели заживо.

На какое-то мгновение Ван Сандер не смогла скрыть своего отвращения.

Вице-адмирал Шоенхоффер ворвался в конференц-зал, ступая огромными шагами, словно присутствуя на параде. За ним следовали два помощника, две его уменьшенные копии, старательно подстраивавшихся под его походку. Их серебристые формы резко контрастировали с черным костюмом Ван Сандер, который казался почти военным.

По протоколу роль хозяйки должна была играть Ван Сандер. После того как все удобно расположились вокруг стола заседаний, сделанного из оникса, она представила трех своих помощников.

— А это, как вам всем известно, командор-лейтенант Маккензи, — как бы завершая вступительную часть беседы сказала она.

— Гм! — немедленно начал Шоенхоффер, даже не представив своих подчиненных. — Как я понимаю, у вас есть вопросы по поводу отведенной вам в процессе роли, командор?

— Не моей роли, а роли Полетного Корпуса, — как бы невзначай уточнил Маккензи.

Шоенхоффер изучал его черными, ничего не выражающими бычьими глазами.

— Вот оно как! Объяснитесь!

— Позвольте мне уточнить, сэр. Во-первых, мне бы хотелось знать, что Полетному Корпусу известно о моем прыжке. Во-вторых, одобряет ли он проведение показательного процесса для прикрытия данного явления. И в-третьих, получаю ли я приказ исполнять в этом процессе роль, предложенную мне полковником Ван Сандер?

Его последний вопрос был окрашен легкой ноткой гнева, и хотя это у него вышло случайно, казалось, заметно облегчило обстановку в зале.