Маккензи осторожно встряхнул Светлу и настойчиво повторил:

— Светла, ты меня слышишь? Ты теперь в безопасности. Ты понимаешь, что я говорю? Мы спасли тебя. Ты в безопасности.

Наконец-то он дождался ее реакции. Она слегка приподняла голову, в темных глазах мелькнул проблеск сознания. Она моргнула и пошевелила губами. Он придвинул ее к себе, бережно положив голову на плечо, так что ее губы почти касались его уха.

— В безопасности? — почти беззвучно повторила она.

— Да, в безопасности! Больше нечего бояться! — сказал Маккензи, с восторгом обнимая ее.

Она снова моргнула, а потом обвела взглядом комнату так, будто видела ее впервые. Это любопытство обнадеживало, и Маккензи опустил Светлу на кровать, чтобы она чувствовала себя удобнее.

— Ее нужно накрыть. Дайте мне покрывало.

— Да, конечно, — отозвался О-Скар. Он с готовностью обошел кровать, поднял покрывало и протянул Маккензи. Он подоткнул его со всех сторон под матрац. Светла не шевелилась. Но когда он посмотрел на нее, она ответила ему ничего не выражающим взглядом. Ее глаза были широко раскрыты, но бессмысленны.

Вдруг она стремительно повернулась к нему, подняла руку, словно хотела приложить к его губам палец.

— Тш-ш-ш-ш-ш… Мы должны быть очень осторожны!

Она поманила его к себе, словно хотела сказать что-то по секрету. Когда он наклонился, она продолжила:

— Маккензи умеет сладко петь и замечательно танцует, но будьте осторожны, девочки, берегитесь этого обаяния. Ради своей непобедимой Музы он легко пожертвует вашими ручками.

Маккензи отпрянул, но Светла снова притянула его к себе. Она мстительно улыбалась, вокруг глаз собрались тоненькие морщинки, и наконец она закончила:

— Подожди… Скажи ему… скажи этому колдуну вот что. Скажи, что я знаю правду, и он не сможет меня провести. Скажи ему…

Она задумалась. Лицо ее дышало полной безмятежностью. Когда она заговорила вновь, ее голосок звенел как флейта:

— О, я помню красную планету. Это Гиперион Шесть, и он мертв. На нем нет ничего, нет никакой атмосферы, только огромные горы в десять тысяч метров высотой.

Она игриво смотрела на него, ожидая ответа. Она бездумно напевала детскую колыбельную, которую пели детям в самых младших группах, заставляя заучивать все планеты Системы Сигни.

Светла легонько захихикала, словно была в полном восторге от своей выходки. Маккензи же был настолько поражен увиденным, что не заметил, как крепко держала она его руку в своей, пока напевала эту бесхитростную мелодию.

Через тридцать минут после захвата Басалт Кассерн прибыл Сирус Магнум со своей свитой. Но прежде чем принять решение о дальнейших действиях, он посоветовался с О-Скаром.

Части Наземного Корпуса, расположенные на Красном Утесе, всегда были очень лояльны по отношению к Сирусу. Поэтому офицеры Корпуса, не раздумывая, приступили к выполнению приказа Сируса. Они окружили все подразделения Службы Внутренней Безопасности, которые были на Красном Утесе. Затем Сирус Магнум отдал приказ усиленному полку, совершавшему маневры в Великой пустыне, атаковать и захватить Полетный Корпус. Офицеры Корпуса были застигнуты врасплох неожиданностью нападения и шквальным огнем, поэтому в считанные минуты весь плацдарм Полетного Корпуса, так же как и его штабные помещения, были захвачены нападающими.

Когда эта фаза операции была успешно завершена, Сирус Магнум отдал приказ прекратить любые виды полетов, включая и коммерческие, и объявил по телевидению, что произошла попытка государственного переворота. Он также объявил населению, что вводит военное положение и рекомендовал немедленно вернуться домой, поскольку любой гражданин, оказавшийся на улицах города через час после его выступления, будет задержан военными. Он заверил население, что предпринятые меры были временными и вынужденными и проводились в полном соответствии с «Порядком Управления в Кризисных Ситуациях». Гражданское население беспрекословно подчинилось приказу.

В эти самые первые часы Маккензи не отдавал себе отчета в происходящем, да, собственно, и не особенно стремился к этому. Команда врачей Наземного Корпуса прибыла вскоре после Сируса Магнума. Они обследовали Светлу и вынесли диагноз, что ее болезнь была вызвана крайним нервным переутомлением, усугубленным введением ей химических психотропных препаратов. Этот диагноз был подтвержден в ходе допроса командующего Басалт Кассерн, который признал применение медицинских препаратов при обращении со Светлой. Он заявил, что Полковник Ван Сандер была вне себя от гнева от настойчивого нежелания Светлы сообщить что-либо, кроме своего имени, воинского звания и полетного номера. Светла не реагировала на угрозы, тогда Ван Сандер решила подвергнуть ее обработке психотропными препаратами.

Эти откровения коменданта одновременно крайне обеспокоили и разгневали Маккензи. В каком-то трансе он сидел рядом с телом Светлы, не в состоянии оторвать глаз от красных пятнышек на ее левом запястье.

Чем дольше он сидел так, тем больше ему казалось, что изуродованная рука Светлы символизирует для него тщетность и иллюзорность жизненной ценности. И теперь все его победы — и самая первая, одержанная на станции Пегас, и последняя, когда он был на волосок от смерти всего несколько часов назад, — вдруг показались ему пустыми и постыдными.

Ему вдруг вспомнился охранник со свернутой набок головой, и горечь наполнила его сознание. Желание бороться, победить и сокрушить неприятеля более не имели значения. Он вдруг подумал, что он мог бы добыть свободу для Светлы, если бы начал переговоры. А он ведь даже не подумал об этом. Он знал сейчас, что это была его вина.

«Что же мы здесь делаем? — с горечью подумал он. — Убиваем и калечим друг друга, чтобы защитить одну группу политических деятелей от другой? Но разве это так важно? Или человеческая жизнь, принесенная в жертву, оправдывается тем, что какая-то точка зрения превзойдет другую? Но неужели это стоит такой потери? И что же, в конце концов, заставляет нас поверить, что есть что-то более ценное, чем человеческая жизнь?»

Он вспомнил переполнявшую его жажду крови, когда он уничтожал рашадианских роботов, власть, которую он ощутил, стреляя из пистолета и наблюдая агонию созданных рашадианцами творений. Все бледнело перед этой ненасытной жаждой разрушения. «Так вот почему мужчин так тянет к сражениям? — спросил он себя. — Попытка убежать от собственной слабости в игре, где ставкой была человеческая жизнь?»

И вдруг весь во власти этого самокритичного настроения Маккензи почувствовал, как его сознание пронзила догадка. Он вдруг понял, что всю жизнь он играл сам с собой в героя. Он бесконечно боялся и колебался, но, несмотря на все его страхи, какая-то сила заставляла его лететь в Запределье и находиться там, в двух шагах от смертельной опасности. Вот почему он стал запредельником!

Потом он подумал о своем отце, которого никогда не видел. Он отрекся от свадебных клятв и обещаний, выбрав самопожертвование только для того, чтобы быть причисленным к пантеону легендарных героев. Наверное, Маккензи унаследовал это стремление первого запредельника, духовно вобрал в себя с поминальными слезами, впитал всем сердцем, принимая посмертные почести, погружаясь в них душой без единой капли жалости. Его влекло к себе могущество смерти.

Дядюшка Джек однажды сказал ему нечто, поразившее его в самое сердце и навсегда запавшее в разум.

— Эй, парень, не стоит особенно печалиться о твоем отце. Мы все когда-нибудь там будем!

И эта реальность, это ужасное, не поддающееся сознанию столкновение с действительностью, превратило мучившее ребенка сожаление о потере отца в зрелую уверенность мужчины о неизбежности, неотвратимости судьбы, которая у каждого человека своя.

Он понял теперь это так же хорошо и ясно, как понимал все окружающее его, потому что обвиняющая отрубленная рука Светлы указывала на него безмолвно, осуждающе. И этот безмолвный приговор был сильнее, чем любое решение любого трибунала, когда-либо принятое.