— А почему бы и нет?

— Многие отказываются признать такую возможность, поскольку трудно доказать ее существование. Они требуют реальных доказательств, полученных в результате экспериментов.

— Большинство этих позитивистов никогда не были в Запределье.

— Да что вы! А что это меняет?

Маккензи внимательно посмотрел в глаза доктора. Он казался искренним.

— Думаю, это дело будущего, — ответил он. — Когда вы находитесь так далеко, вас неминуемо подавляет безмерность пустоты. Вы более не можете полагаться на материальные вещи, чтобы доказать и описать значимость чего-либо. Сначала это внушает ужас. Вам начинает казаться, что вакуум и есть реальность, а чувство, что вы живы, — иллюзорно. Нормальные понятия причины и следствия, на которые мы всегда опираемся, когда создаем такой привычный и понятный нам мир, становятся до абсурда бессмысленными. Вы чувствуете, что вы ничего не значите в этом огромном мире пустоты… и ощущаете свою потерянность. Вы должны или привыкнуть, или вас ждет самоубийство.

Если вам удается свыкнуться со своими мыслями, происходит чудо. Вы начинаете ощущать волшебный космический танец. Вам становится известно, что повторяются на разных уровнях и в различных комбинациях все части космовремени. Кванты, вращаясь, становятся атомами, вращаются в элементах, вращаются повсюду внутри нас, а мы, в свою очередь, непрерывно вращаемся в нашей звездной системе, галактике и в космосе. И там, где поначалу вы видели лишь пустоту, возникает работа осмысленной энергии.

Маккензи задумался, откинувшись назад, и вздохнул. Он никогда прежде не говорил об этом, поэтому был не совсем уверен, что его речь была понятна собеседнику.

— Мне кажется, вы должны были чувствовать нечто подобное, доктор.

— Пожалуйста, продолжайте, — попросил его Фронто.

Маккензи поерзал на стуле, прежде чем продолжить свою мысль.

— Иногда вы ощущаете, что существует нечто в основе нашего существования — вашего существования и любого другого. Даже космоса. Вы начинаете чувствовать передающееся вам присутствие чего-то. К сожалению, это случается не так часто, но, когда все же случается, вы понимаете, что оно вечно и не поддается изменению. И, — он помедлил, прежде чем сказать, — оно мыслит.

Фронто казался очень довольным. Он открыто улыбнулся и протянул Маккензи свои ухоженные руки.

— Командор, вы привели классическое описание Даогота. Не то чтобы я был очень этим обижен, нет. Я считаю, что синтез восточной и западной культур и создал, в конце концов, католицизм, с маленькой буквы, впрочем. Но признаюсь, что я слегка удивлен. Я был уверен, что вы придерживаетесь англиканской церкви.

— Моя семья действительно принадлежит к ней. Но я не считаю несовместимым с этим мою веру в Даогота.

— Полностью согласен с вамп, командор. В конце концов, совершенно неважно, что называть превосходством, главное, что подразумевать под этим.

Маккензи было нечего добавить. Они оба минуту помолчали. Наконец Маккензи спросил:

— Светла пострадала в результате нашего космического прыжка?

Фронто кивнул в ответ.

— Таково мое предположение. Я не верю, что поединок с роботами настолько повлиял на ее психику, так же как и использование психотропных препаратов. Думаю, что она уже была в состоянии иллюзорного отсутствия, когда попала в руки Внутренней Безопасности. Это объясняет ее отказ вступить в переговоры со следователем и нежелание отвечать на простейшие и безобидные вопросы. Нет, очевидно, что-то произошло во время космического прыжка, что-то настолько значительное, что ее личность была не в состоянии справиться с информацией. Светле пришлось отказаться от самой себя и строить свою новую личность. А это чрезвычайно болезненный процесс, если не сказать большего.

Стенная панель отошла в сторону, пропуская маленькую нихонианку в комнату. Женщина несла кофейник и чашки. Она наполнила их горячей, густой, приятно пахнущей жидкостью, поклонилась и исчезла так же спокойно, как и появилась. Они оба сидели, потягивая кофе. Напиток был горячим и чуть отдавал горечью.

Фронто поставил чашку на блюдце и продолжил беседу.

— Тем не менее, что бы ни случилось во время прыжка, как только Светла поправится, мы должны попытаться повторить его.

Сирус говорил о том, что такая попытка будет сделана, но настоящая опасность этого действия стала очевидной только сейчас. Если первый прыжок настолько повредил состоянию Светлы, неизвестно, что может принести второй. Эта мысль обеспокоила Маккензи.

— Это должен проделать мой корабль, — ответил он.

— Ваш корабль здесь, командор. Он находится в здании управления и обеспечения, внутри рощи Мангалам.

— Он разрушен?

— Вам лучше судить об этом. Но ваша система управления без труда довела ваш корабль сюда. Она отказалась допустить кого-либо, кроме вас, до управления полетом, поэтому нам ничего не оставалось делать, как позволить ей лететь от Кассерн Басалта самой. Мы надеялись, что она не наделает… глупостей. Вообще-то ваша Шейла очень привлекательна как личность, она неповторима во многих смыслах этого слова.

Маккензи не возражал, когда О-Скар передал ему, что Сирус хочет перевести корабль на безопасную базу. Тогда его переполняла депрессия и гнетущая тяжесть организации побега Ван Сандер из-под ареста. Теперь он понял, что снова забыл о Шейле, пока они не были вместе, и это наполнило его горечью.

— Шейла стала личностью как раз перед тем, как Светла присоединилась ко мне накануне операции. Я не знал, как у нее дела.

— У нее все в порядке, командор, она очень активна и, как я уже говорил, чрезвычайно предана вам. Она великолепно поддерживает разговор, но отказывается обсуждать космический прыжок и все с ним связанное без вашего на то указания. А нам действительно нужна помощь, потому что мы ничего не знаем о таких вещах. Повторение прыжка может быть чрезвычайно опасным делом. Мы не знаем, затрагивается ли в ходе этого прыжка космовремя, окружающее корабль, или все касается одного корабля. Если мы не будем соблюдать осторожность, мы все можем превратиться в ничто. Мы провели уже ряд экспериментов на мониторах, но кто может положиться на их точность?

Маккензи сказал:

— Думаю, Сирус передал вам, что я чувствовал тогда. Светла и я стали новыми существами. Мы бежали по долине чистых звезд. Затем наши души слились. Ничего подобного я никогда раньше не испытывал и не могу передать это словами.

Фронто с ожиданием смотрел на него.

— Кроме этого, у меня нет никаких других предположений о происшедшем. Но у вас есть снимки архива памяти Шейлы. В этом случае вам известно больше, чем мне.

Фронто с сожалением склонил голову. Он полез в карман и достал оттуда пачку снимков. Разложив их перед Маккензи, он сказал:

— Вот снимки из архива памяти Шейлы за несколько секунд до прыжка. Просмотрите это. Может быть, вам удастся их понять.

Маккензи взглянул на снимки.

— Это какая-то шутка, — запротестовал он. — Только один канал, да и то словесный монолог.

— Правильно, командор. Остается допустить, что Шейла использовала свою новую личность неизвестным нам способом. Нам известно, что она прекратила программирование деятельности и получала энергию из космоса, но все остальное мы не в состоянии объяснить. Читайте. Она была связана с вами и лейтенантом Стоковик. Вы помогли ей осуществить космический прыжок. Давайте же. Прочтите это.

Маккензи подчинился. Мысли казались знакомыми. Он помнил, что они не раз обсуждали их во время словесных баталий. Здесь были принципы квантовой физики, термодинамика, перцептуальная психология, метафизика и теология. Но она пришла к совершенно новому выводу. Когда он дошел до места, где Шейла сравнивала Бога с Любовью, его глаза неожиданно наполнились слезами. Он был глубоко тронут чистотой ее веры. Он кончил читать, отведя глаза в сторону, чтобы скрыть свои чувства. Он считал мысли Шейлы своеобразным духовным переворотом.

— Ну, и что же вы об этом думаете? — поинтересовался Фронто.