Она немного расслабила мышцы спины. Да. Я натянута, словно балалаечная струна. Я должна расслабиться. Его руки продолжали свою работу, нежно массируя основание шеи. Невольно ее губы сложились в понимающую усмешку.

Она чувствовала, как ею овладевает сексуальное возбуждение, несмотря на определенный дискомфорт ее положения после попытки воспроизвести прыжок. Несколько дней назад это возмутило бы ее, но сейчас она могла позволить себе расслабиться. Совершенно очевидно, что успокоительные сеансы доктора Фронто возымели свое действие. Маккензи опускал руки вниз, от них по спине разбегались приятные мурашки. Она порывисто обернулась и потянулась к нему, но ампутированная рука на долю секунды повисла в воздухе. На его лице застыло недоуменное выражение. А она была близка к разрыву сердца. Она обхватила его шею руками и крепко обняла.

Да… все в порядке. Никто никогда так много не значил для меня. Она ощутила распространявшуюся по ее телу волну тепла. Да… да… все в порядке. Она была готова сказать ему о том, что чувствовала, выплеснуть на него поток, переполнявший душу, как вдруг возникшее в ней желание было смыто новыми судорогами. Она застонала и покачнулась.

— Что с тобой? — слегка поддерживая ее, спросил Маккензи.

— Ничего. Просто сердце заболело.

Она прикрыла глаза, пытаясь собрать волю в кулак.

— Поддержи меня.

Он сел на кушетку и усадил ее рядом с собой. Потом он обхватил ее руками, утешая. Их тела прижались друг к другу, но они не чувствовали смущения или неловкости, и она снова вспомнила, как хорошо ей было в его объятиях. Его тепло согревало ее сердце. Затем его руки скользнули вниз, туда, где таилась маленькая ямочка, и полностью прижали тело Светлы к его телу.

На какое-то мгновение она испугалась, что он попытается овладеть ею, но вместо этого он прошептал:

— Я не знаю, что в тебя вселилось, но я не воспользуюсь твоей слабостью. К тому же я очень устал. Космический прыжок здорово исчерпал мои силы.

Слава Богу! Пусть это будет моим секретом.

— Да. Я понимаю, что ты имеешь в виду, — прошептала она.

Они долго лежали вместе, испытывая объединявшую их удивительную уверенность друг в друге. Эта уверенность была так глубока, что они не пытались выразить ее словами. Когда сумерки окутали библиотеку, она не почувствовала обычного приступа меланхолии, случавшегося с ней всякий раз в это время суток. Даже боль менструации отступила. Словно каждая напряженная клеточка нервов, каждая мысль, несущая боль, обидные чувства покинули ее в его присутствии.

Это удивительным образом обрадовало ее, и она решила признаться ему. Она слегка повернула голову и взглянула на его лицо, смягченное тенью. Его глаза были закрыты, губы чуть приоткрылись. Дыхание едва слышалось. Он спал.

Господи, как ты сейчас похож на ребенка! Никто не может теперь сказать, насколько ты неукротим, словно внушительный славянский мастиф, полный чувства собственного достоинства при любых обстоятельствах. Она улыбнулась и легонько поцеловала его в щеку, потом опустила голову, спрятав ее в колыбели его плеча.

Она закрыла глаза и позволила мыслям улететь. Смутные воспоминания словно волны омывали далекие уголки сознания, но они были очень далеки и совершенно незначимы. Мысли не имели отношения к происходящему, и это ее порадовало. Она именно этого и желала, чувствуя, что способна принять подобное. Это было началом, возможно, того самого, о чем говорил ей доктор Фронто. Он уговаривал ее тогда попробовать. Слеза покатилась по щеке, но это была слеза радости. Казалось, она была на пороге еще одного невероятного открытия.

Очень долго библиотека была темна, но Светла не замечала темноты. Она мирно спала в объятиях Маккензи. Когда Терри, младшая из нихонианок, открыла дверь, чтобы сообщить им о прибытии О-Скара, упавший на них луч света не потревожил их сон.

Когда Маккензи вошел в столовую, О-Скар и доктор Фронто что-то оживленно обсуждали.

— Даже не пойму, отчего я так рад тебя видеть? — произнес, протягивая к О-Скару руки, Маккензи.

Либониец ответил на рукопожатие и воскликнул:

— Это оттого, что у тебя все-таки есть вкус. А раз это так, ты можешь себе позволить коктейль. Какой ты предпочел бы сейчас?

Маккензи взял стул, стоявший перед ним, и ответил:

— Пожалуй, не откажусь от стаканчика портвейна.

О-Скар позвонил в фарфоровый колокольчик, и из-за отодвигающейся стенной панели появилась Инайю, старшая из нихонианок. Он попросил женщину подать Маккензи вина. Она с готовностью поклонилась и исчезла на кухне, не забыв прикрыть за собой панель. Затем О-Скар взглянул на Маккензи и проговорил:

— Доктор передал мне, что попытка повторить космический прыжок не удалась.

Пожав плечами, Маккензи отозвался:

— Мы пытались перенестись на пятьсот метров, на лужайку, расположенную за рощей мангалам. Но у нас ничего не вышло. Фронто придется объяснить это. Но меня интересует, какие новости ты нам принес. Политическая обстановка очень… неустойчива, как мне говорили.

Лицо О-Скара помрачнело.

— Да… Таня сообщила мне об источнике твоей информации.

Он критически посмотрел на доктора, которому ничего не оставалось делать, как опустить глаза под его взглядом. О-Скар вновь повернулся к Маккензи:

— А где же лейтенант Стоковик? Я уверен, что ей тоже будет интересно войти в курс дела. На всякий случай, если ты уже забыл, хочу тебе напомнить, что нас не представили друг другу.

— Она скоро спустится. У запредельников не так часто бывает возможность пообедать в официальной обстановке, поэтому она наряжается по такому случаю.

— Тогда она, несомненно, явится тем прекрасным бриллиантом, который оживит эту великолепную оправу.

О-Скар широким взмахом темной руки указал на белоснежные скатерти, серебряные приборы и китайский фарфор. Посреди стола возвышалась широкая пурпурная орнаментальная ваза с цветами. Со всех сторон ее окружали свечи, и их свет отражался в белоснежной улыбке О-Скара.

И тут появилась Светла. Она была одета в длинное, сильно декольтированное платье из натурального шелка. Ее темные волосы были зачесаны назад и уложены набок с помощью скромного гребня без украшений. Она была полностью накрашена, и ее глаза, казалось, приобрели особую глубину и страстность.

Когда Маккензи помогал ей сесть на стул рядом с собой, сладкий аромат духов поплыл по комнате, окутав присутствующих атмосферой интимности, усиливавшейся из-за женственного шелеста шелкового платья. Он не мог оторвать от нее глаз. Он быстро взглянул на остальных мужчин, чтобы убедиться, что они испытывали те же чувства. Почему-то ему это не понравилось.

Когда Светла заняла свое место, О-Скар проговорил:

— Очень приятно с вами познакомиться, лейтенант. Меня зовут О-Скар. Я начальник по Особым Операциям Сируса Магнума.

— Очень приятно, — холодно ответила она на его приветствие.

Либониец продолжал играть роль гостеприимного хозяина и спросил, не желает ли она выпить коктейль.

— Думаю, я откажусь, — ответила она и отвернулась к доктору Фронто. — Добрый вечер, доктор! Раз наши труды не увенчались сегодня успехом, я хотела бы знать ваше мнение о причине неудачи.

Ее грубый ответ на вежливость либонийца был явно намеренным, и О-Скар бросил на Маккензи вопрошающий взгляд, в то время как Фронто уже отвечал на вопрос.

— Предварительный анализ данных свидетельствует о том, что на последних этапах эксперимента отсутствовали некоторые важные параметры. Мы убеждены, что перед прыжком происходит обширное сжатие энергетических полей, но во время эксперимента ничего подобного не наблюдалось. Я спросил об этом Шейлу, и она сообщила мне о двух проблемах. Во-первых, потребность перемещения не была осознана так остро, как это произошло в Запределье. Во-вторых, ни Маккензи, ни Светла не представляли себе конечный пункт перемещения с необходимой для успеха ясностью. Очевидно, космический прыжок не так-то просто будет воспроизвести.