Климов отнял от глаз бинокль, потер бровь. Сделал в уме подсчет. Бандитов он насчитывал уже с полсотни. Да еще, конечно же, были посты на трассе, да засады, в каждой, минимум, по двое человек, а всех засад, он снова начал всматриваться в оптику, можно предвидеть их количество, с десяток наберется, даже больше… В здании милиции, в здании администрации, возле сберкассы, в его доме, то есть, в доме бабы Фроси…

Оптика была великолепной.

Он увидел их.

Один сидел за летней кухней, во дворе соседей, что напротив, караулил вход в калитку, а другой поглядывал на улицу из дома: не раздернул, как обычно, занавески, а на палец отодвинул сбоку, чтоб удобнее было смотреть.

Домушник гребаный.

Ждут-поджидают. Ловят, Один, вон, даже у Петра на гараже залег по-снайперски… Пусть полежит, если устал… если забыл, что фраера по крышам не гуляют. Климов напомнит. Обязательно и непременно. Надо же учить… Когда-то же их надо всех учить…

Климов перевел свой взгляд немного вбок, чуть дальше, в сторону… Нет, больше никого… Значит, еще один в сарайчике, а другой в доме… тоже ждут… И Климов вдруг повеселел. Выходит, и Петра найти не могут! Видимо, и он бандитам наступил на хвост. Дал прикурить.

Сознание того, что Петр где-то рядом, где-то близко, в городе, что его тоже ищут, как и Климова, что он свободен, придало решительности и веселого азарта. Ох, они пошухарят с Петром, когда сойдутся… расквитаются за маскарад, гусиный шаг и ползанье на брюхе… за все сочтутся, как в Афгане… с басмачами.

Память бросила под ноги Климову гранату, он успел отбить ее ногой, перелететь через дувал, упасть, подняться, встретить блоком нож, сломать душману руку и вогнать в него по рукоять чужой клинок с густой арабской вязью… А в это время Петр ломал главарю шею — Байярбеку — рассчитывался с ним, взимал должок…

Такие игры.

Климов потер веко, вновь приник к биноклю. Память памятью, а дело делом. Самая большая роскошь — это пребывать в давно минувшем, прошлом. Отболевшем.

Двор шахтоуправления был пуст. Трупы собак «бойцы» сволакивали за ворота. Туда же стаскивали кошек, не успевших убежать.

Расставание «эвакуирующихся» со своими четвероногими друзьями было ужасным. Кошки заглядывали детям в глава, собаки выли, плакали, скулили, пытались влезть вместе с людьми в автобусы, истошно лаяли и дико огрызались, когда их выволакивали прочь.

Слакогуз запретил брать домашних животных: в бомбоубежище для всех не хватит места, прежде всего — воздуха, а главное, шерсть у животных, может быть, уже радиоактивная, ведь многие из них были на улице, когда случилась катастрофа, взрыв на атомной… Теперь-то Климов понимал, что это был спектакль, большая ложь и больше ничего. Он даже стукнул кулаком по камню, за которым примостился. Блеф! От постоянного вранья вое превратились в идиотов. Сказали, что тревога, все поверили. Хотя, как не поверить? В Чернобыле ведь было тоже самое… еще и хуже: три дня не говорили людям, что они уже облучены и продолжают облучаться, хватать бэры и рентгены… Тоже ложь… Куда ни кинешь — ложь. В итоге — мрак: никто никому не верит и в результате каждый остается в дураках. Ежеминутно, ежечасно, ежедневно.

На крыше шахтоуправления четыре человека устанавливали пулемет. Зенитную четырехстволку. Явно снятую с какого-то противолодочного катера или эсминца.

Это уже было непонятно.

Климов все-таки надеялся, что жителей свезут под землю, запрут в бомбоубежище, возможно, под каким-нибудь предлогом отберут все золото и деньги, потом выскребут дома, все городские кассы, магазины, погрузят все на трейлеры, в фургоны и часа через три, ну, максимум, семь-восемь, банда исчезнет, распылится, заметет следы, ляжет на дно… Оказывается, не тут-то было. Устраиваются всерьез.

Один из пулеметчиков сел на турель, припал к прицелу, покрутился, поводил стволами, показал другим, что все о'кей, и можно задать жару.

«Готовятся к налету сверху. Значит, чистить будут основательно. Если не что-нибудь другое», — сказал сам себе Климов и стал отыскивать в бинокль двор рудника.

То, что задумал Климов, нужно было сделать чисто. Чтоб все прошло без сучка и задоринки.

Подогреваемый мыслью о том, что Петр тоже где-то в городе, а не в загоне, хотя весь городок напоминал сейчас загон, тупик, отрезанный от мира, затерявшийся в одной из горных складок, Климов стал спускаться со скалы, почувствовав не то что задоринку — задиринку почувствовав в себе, мальчишечью драчливость.

Желание поозоровать.

Отсиживаться он не собирался.

При спуске он еще раз посмотрел на городок в бинокль, теперь увидел лишь базарчик, угол поликлиники, дом Федора, проулок, спуск центральной улицы и перекресток. На перекрестке двое с автоматами стояли у вишневых «Жигулей», курили и поглядывали по сторонам.

«Еще один пост», — отметил Климов.

Многовато.

Задаваться вопросом, сколько же всего в городе бандитов, он не стал — лишние думки, сейчас важнее было знать, где он найдет химические реактивы, йод и кислоту? Желательно синильную.

Спуститься со скалы, спрятать бинокль в кабине «Беларуся» и пробраться к школе ему удалось за двадцать семь минут. Почти рекорд. Обойдя пристройку, Климов осторожно тронул дверь. Прислушался. Школа была закрыта, в ней никого не было. Чтоб долго не маячить на крыльце, он вынул из пиджачного кармана ключ-универсал, который есть у каждого администратора любой гостиницы, не говоря уже об уважающих себя ворах и честных сыщиках, свободно вставил его в скважину замка, легонько повернул… один, два оборота… оглянулся, толкнул дверь — она открылась. Все, как и должно быть, как учили.

Вестибюль был пуст и гулок.

Никого.

Просто прекрасно.

Кабинет химии располагался на втором этаже, но реактивов, нужных Климову, в нем было мало. Слишком мало для его задумки. Надо было где-то раздобыть еще. Хотя бы столько.

В поисках нужных веществ Климов спустился в подвал, обшарил в нем все закоулки, благо, обнаружил лампу- переноску в закутке завхоза, покопался в ящике военрука, нашел немного тесный для себя противогаз, в исправном состоянии, с подсумком, прихватил с собой; добрался до складского помещения, подергал дверь, сорвал замок, вошел. Мерзкая тварь с глазами-бусинками кинулась бежать, довольно лихо спрыгнув с низкой полки. Раз — и нету.

Климов посветил лампой.

Пыль, паутина, копоть.

Когда-то он здесь помогал завхозу, наводил порядок, выскребал, сметал, вытаскивал и делал стеллажи. Вознаграждением за труд стала гитара, списанная двести лет назад, но все еще валявшаяся на складе. Климов починил ей гриф, проклеил корпус, залакировал, натянул струны…

Гитары давно нет, а склад еще стоит.

В рундуке химического кабинета было все, что он искал. И даже больше. За исключением… но это он найдет в аптеке. Там должно быть.

Осторожно смешав красный фосфор с бертолетовой солью, он нарезал бумаги, сделал около десятка взрыв- пакетов, напоминающих аптечные, в которых продаются порошки. От кашля или живота. Затем взял склянку с перекисью бария, флакон с притертой пробкой, в котором находился алюминий: пыль, напоминающая тальк, но только с блеском чистого металла, выудил из рундука желтую банку с окисью железа — «сочинил» термит. Испытанное средство. Если нужно что прожечь, как автогеном.

Осмотрелся.

Вроде, все.

Пока.

Сложил все приготовленное в угол рундука, захлопнул крышкой. Сверху на нее поставил связку книг, обглоданных, должно быть, крысой. Или всем ее семейством, или всей ее родней… Вот еще мерзость!

От отвращения он даже сплюнул.

— Тьфу!

Разведчик, сыщик, стреляный и битый опер, Климов просто-напросто не выносил крысиный злобный взгляд, особенно не мог смотреть на голый хвост — его отвратно передергивало: било током.

Добравшись до верхних стеллажей, он спрятал в коробку из-под глобуса противогаз и лампу-переноску, отряхнул руки от пыли и покинул школу.

Теперь ему нужна была аптека.

На улице опять срывался дождь, ветер крутил листву, гнул тонкие деревья, яростно гремел железом крыш.