- Ну,- возразил я.- От случайностей никто не убережен. Я видел Потомак и Огайо. Эти реки поголубели, и в них вновь начала плодиться рыба.

- Вы пьете? - спросил Фул.- Ваше лицо мне смутно знакомо.

- Еще бы! Вы видели меня в редкие минуты между провалами сознания… В баре «Креветка» и в машине, когда я вас тащил к дому…

- Зачем вы это сделали? - спросил Фул, разливая в стаканы виски.

- Дотащил до дома?

- Нет, отняли у Габера.

- Вы еще не ответили на мои слова,- заметил я, пробуя виски.

- О поголубевшем Потомаке? - Фул в упор взглянул на меня. У него были огромные, пронзительные глаза пьяного спрута.- Вам приходилось бывать в Аламосе?

- Нет,- сказал я уверенно.

- Сточные воды в Аламосе сбрасывают прямо в океан- на волю течений. Но течения там замкнутые, они выбрасывают дерьмо обратно. Жители побережий знают, что такое красный прилив! - Фул пошатнулся и вынужден был опуститься в кресло.- Это когда гниет вода, а устрицы напичканы бензопиреном.

- Неужели чистота устриц важней благосостояния людей?

- А-а-а…- протянул Фул.- Вы говорите о пользе… О практической пользе… А Парфенон приносит пользу? Ведь если его срыть, освободится место для шикарной автостоянки!.. А собор Парижской богоматери? Если снести его башни и трансепт, какой простор откроется для обзора!.. А преториумы римских форумов? А средневековые крепости? А версальские дворцы? А храмы Индии? - в них есть польза?.. А ведь мы их храним, следим за ними. Не дай бог появиться трещинке!.. Ведь это рощу секвой можно вырубить под корень! Это живой ручей можно уничтожить! Это каньон можно взорвать!.. Это индейское племя можно вырезать!.. А храмы… О, храмы пусть стоят! Пусть стоят века и зачумленные гробницы!

Теперь Фул был по-настоящему пьян. Я намеренно подчеркнул:

- У нас есть санитарная инспекция. Пусть она следит за тем, что полезно и что не нужно.

Фул рассмеялся:

- После смерти Стоуна позорно говорить о санитарной инспекции! Они не сумели вылечить даже его жену!

- А что… самого Бэда уже нельзя было вылечить?

Фул не понял:

- Вылечить?.. Вылечить человека, в сердце которое го вошла разрывная пуля?

- Пуля?!

- Только стараниями Сейджа скандал замяли. Но Габер!.. Подумать только,- застонал Фул,- именно Габер провозгласил Бэда героем! И я, я, тоже стоял и слушал!..

- Так Стоун не выбросился в окно? - быстро спросил я.- Он застрелился, узнав, что заражен этой неизлечимой болезнью?

Фул снова фыркнул:

- «Заразился»!.. Болезнью Фула нельзя заразить даже мышь!

- Что за чертова болезнь! Я приехал сюда как раз по этому поводу. Значит, мне ничего не грозит?

Фул отпил из стакана и потер лоб ладонями:

- Когда появились первые больные, я растерялся, Я искал возбудителя и не находил. Это Бэд подсказал мне поискать причину извне, не в организме больного. Я взялся за воду Итаки и провел серию опытов на мышах. Давал им то, чем переполнены наши ручьи и артезианские скважины. Через неделю погибла первая партия. Все мыши были дико перевозбуждены, не останавливались ни на мгновение - бегали, прыгали, сшибали друг друга. Я потом исследовал их мозг - полная атрофия!

- Пьяная рыба! - вспомнил я.

- А-а-а, вы были на океане!.. В Итаке всегда любили рыбу. Кому могло прийти в голову, что смерть идет с океана? В тканях рыбы и устриц я обнаружил массу ртутных агентов. Были и такие, что не поддаются никакой идентификации. Все, что можно о них сказать,- существуют и абсолютно вредны!.. Больше того, этой дрянью пронизаны почвы Итаки, эта дрянь изливается прямо с небес. Когда начали погибать леса, санитарная инспекция попросту вырубила деревья, чтобы не тревожить людей…

Я смотрел на Фула и постепенно понимал, почему он не интересуется Мною. Ему не нужен был отвечающий объект. Ему хотелось выговориться. Он был пьян.

Он утратил контроль над сознанием… Что ж, это работало на меня.

Но если он и был пьян, смелости ему все равно было не занимать. Пошатываясь, он бросил мне халат:

- Идемте. Вы увидите все сами.

Палата, в которую мы вошли, была освещена ночником. В тусклом свете головы больных казались распухшими капустными кочанами. Ни один не шевельнулся, ни один не вздрогнул - лежали безмолвно, прямо, судорожно сцепив пальцы на скомканных простынях. Я наклонился к ближайшему - жив ли он?.. Он почувствовал изменение освещенности (тень покрыла его лицо) и неожиданно неестественно часто заморгал. Слезы, скапливаясь в уголках глаз, пропитывали подушку. Он не плакал. Просто из его глаз сочилась влага, полосуя бледную отечную кожу щек.

- Этот человек,- заметил Фул почти трезвым голосом,- был глухонемым с детства. Болезнь Фула сделала его еще и неподвижным. То же произошло с его женой и двумя детьми,- он кормил их рыбой с рынка… Живые трупы, с той разницей, что, при надлежащем уходе, могут функционировать годами.

- Не пугайтесь,- предупредил он меня на пороге второй палаты.

Единственный ее обитатель сидел на тяжелой, привинченной к полу, лишенной спинок койке и безостановочно, в каком-то неясном, угнетающем ритме, бил перед собой тяжелыми опухшими кулаками. Скошенные вверх глаза судорожно подергивались.

- И так три года… Типичный «моргач» - по классификации санитарной инспекции. Вы не встречали морга-чей на улицах, потому что для них определена резервация. Кто станет работать в городе, наводненном чудовищами?.. А чтобы сердобольные родственники не решились на самопожертвование, все моргачи объявлены остроинфекционными больными… Устраивает вас это?

Я не ответил.

В следующей палате в большом кресле, пристегнутая к нему ремнем, полулежала женщина лет тридцати.

Когда-то она, видимо, была красива, но морщины и непомерно толстые линзы очков ничего не оставили от ее красоты.

Фул погладил женщину по редким выцветшим волосам.

Дергаясь, хватая ртом воздух, женщина попыталась что-то произнести, но сил не хватило.

- Когда ей исполнилось двадцать три года,- пояснил Фул,- у нее вдруг заболели ноги. Боль в суставах была столь сильна, что ей пришлось отказаться от всех попыток передвижения. Потом начала слепнуть, веки непроизвольно дергались - первый и самый грозный признак болезни Фула… Болезнь сказалась и на мышлении- она разучилась читать… Сосед этой несчастной работал на берегу и часто приносил домой пьяную рыбу… Заболел сам, заболели соседи…

- Но ведь вы сами сказали - болезнь Фула не инфекционна.

- Да! Но в Итаке любят рыбу! Пляжи закрыты, частные плавсредства конфискованы. Но рыбу ловят, и число моргачей не уменьшается.

Обитатель четвертой палаты - мальчик лет шестнадцати- был неимоверно толст. Он явно был тяжелей Хоукса. И едва он увидел нас, кровь бросилась ему в лицо, в глазах вспыхнула ярость. Он сжался как для прыжка, но не сумел оторваться от кресла.

- Мы надеемся,- невесело произнес Фул,- что Томми научится хотя бы писать. Пиши, Томми!

Мальчик злобно застонал, но кровь уже отлила от лица, щеки приняли почти нормальный цвет. Вцепившись толстыми, как колбасы, пальцами в карандаш, моргая и дергаясь, он вывел на листе бумаги: «Туми Флубег».

- Его зовут Томми Флайберг,- сказал Фул.- Но год назад он писал еще хуже.

Все это время я вел съемку. Снимал больных, палаты, доктора Фула, и когда Фул вдруг произнес: «Хватит!»- я вздрогнул.

Впрочем, Фул и это истолковал по-своему:

- Хотите спросить, почему я молчу? - Что-то затравленное и беспомощное мелькнуло в его огромных глазах.- Я пытался говорить… пока рядом был Стоун. А сейчас боюсь. Меня связывает контракт, я не могу покинуть Итаку. А тут говорить - какой смысл? Да и кому?.. Сейджу? - он все знает лучше меня. Морга-чам? - они не поймут. Сотрудникам «СГ»? - они первые упекут меня в колонию как паникера.

Мы вышли в коридор, и Фул бросал слова почти на бегу, так ему хотелось напиться. В кабинете он жадно наполнил стакан и сделал большой глоток: - Кроме того, я помню судьбу Бэда!