«Наверное, это будет француз»,- подумал я и пожалел Буассара.

После ван Деерта, впрочем, по-настоящему стоило бояться лишь Ящика, тем более, что пулемет его еще не вступил в игру.

Нашарив под рукой камень, я бросил его в кусты, и не успел он как следует расшевелить листья, пулеметная очередь вспорола воздух, взметнув каменную пыль. Я не смотрел, не стал смотреть, как она оседает. Я чувствовал- француз должен вот-вот показаться!

Пулемет смолк.

«Меня на это не купишь,- сказал я себе…- Кто же это все-таки будет?..» И опять решил, что это будет француз. Я ждал. Терпеливо ждал.

И когда в лунном свете мелькнула тень, я выстрелил одиночным, опередив и обманув Ящика, пулемет которого с ходу прижал меня к земле, набив глотку колючей, сухой каменной пылью.

- Котала на пембени те, не гляди по сторонам,- сказал я себе, но все-таки приподнялся.

И сразу увидел Буассара.

Но как увидел!

Согнувшись, уронив автомат, схватившись руками за грудь, он медленно, не скрываясь, шел через залитую лунным светом площадку, не пытаясь укрыться, не пытаясь поднять оружие; и я отчетливо увидел - каким белым было его лицо.

- Усташ! - хрипло крикнул он.- Я иду тебя убить!

Я мгновенно вспотел.

Страх, холодный и подлый, придавил меня к земле, но сквозь узкую щель я все еще видел француза и знал, что Ящик следит сейчас за каждой веточкой и что второй раз Ящик не промахнется.

«Француз упадет сам,- думал я.- Он упадет сам».

Но француз шел и шел, и это длилось целый век. Он шел под тремя парами глаз, уже ничего не видя и не слыша, уже никого не желая убивать, и только какой-то случайный камень остановил, наконец, его бесконечное движение.

- Ие акуфе,- сказал я.- Он мертв.

Теперь я остался против двоих…

«А оборотень? - подумал я.- Почему оборотень отказался от участия в наших играх?»

Обернувшись, я увидел неподвижный, слабо светящийся силуэт. Он завис над площадкой выше, чем следовало, снизу его могли заметить… Повинуясь непреодолимому желанию, я попытался прикладом автомата оттолкнуть оборотня в глубь площадки.

На этот раз Ящик был точен.

Пули выбили из моих рук оружие, ударили в плечо и всей своей массой вошли в приподнявшегося над травой оборотня.

«Пулемет - не малокалиберка»,- успел подумать я.

В лицо мне плеснуло чем-то невыразимо едким. Я вскрикнул, упал на камни, все еще видя, как разрушается оборотень.

Он взорвался, как звезда. Из-под его лопнувшей оболочки изливались настоящие огненные реки, вспышки и молнии рвали его, протуберанцы и всполохи над ним поднимались…

Нет. Конечно, нет. Это моя собственная боль рисовала такие картины. Одно я теперь знал - до автомата мне не дотянуться. Это конец…

Когда капрал и Ящик остановились надо мной, я открыл глаза. Не знаю, что они увидели, но на меня они упорно не хотели смотреть. Гораздо позже я узнал, что лоб и щеки мои были обожжены и вспухли, как толстая безобразная маска.

Указывая на студенистые, бледно светящиеся обрывки, разбросанные среди камней, капрал спросил:

- Это оборотень?

Я попытался ответить, но не смог.

Зато снова, как в ту ночь, пришли запахи.

Что их заставило вернуться?

Я шевельнулся, привстал. Мне не хотелось терять ничего. А особенно запах крошечного цветка, который моя мать дома, в Хорватии, держала на окне в глиняном, надколотом по краям горшке.

Как он назывался, этот цветок?

Пока капрал и Ящик разглядывали обрывки взорвавшегося оборотня, я сумел сесть на камень. Несмотря на головокружение и боль, я явственно слышал пение. Прислушался.

Да, гудели барабаны. Гулкие. Далекие. Я различал слова. Может, их даже произносил бабинга. А может, негр, убитый ван Деертом. Не знаю… Но я слышал слова и понимал их.

Пришли белые!

Они сказали: эта земля принадлежит нам, этот лес - нош, эта река - наша! Була-Матари, белый человек, повелитель над всеми, заставил нас работать на него.

Пришли белые!

Лучшие из нашего племени, самые храбрые и сильные, стали их солдатами. Раньше они охотились на антилоп, на буйволов и антилоп, теперь они охотятся на своих черных братьев.

Пришли белые!

Мы отдавали все наше время и весь наш труд Була-Матари. Наши животы ссохлись от голода.

Мы не имели больше ни бананов, ни дичи, ни рыбы. Тогда мы сказали Була-Матари: - Мы не можем больше работать на тебя!

Пришли белые!

Они сожгли наши хижины. Они отняли наше оружие. Они захватили в плен наших жен и дочерей.- Идите работать!-сказали они уцелевшим.- Идите работать!

Пришли белые!

Уцелевших погнали в большой лес. Они резали там лианы. Когда каучук был готов, он был полит пурпуром крови. Белые взяли наш каучук.

Пришли белые!

Наши дочери были прекрасны. Поцелуи белых осквернили наших дочерей.

Пришли белые!

Младшая, самая младшая, цветок моей старости, понравилась их вождю. Она была такого возраста, когда не думают о мужчинах. Я умолял вождя: - Не трогай ее! Но вождь надо мной посмеялся.

Пришли белые!

Я умолял его: - Она еще так мала! И я ее так люблю! Я умолял его: - Отдайте моих сыновей, отдайте моих дочерей! Но великий вождь белых исполосовал мою черную спину бичами.

Мои раны сочатся. Земля моих предков напиталась кровью.

Пришли белые!

«Какое значение,- подумал я,- черные пришли или белые? Суть не в этом. Важно прийти так, чтобы на тебя не смотрели, как на убийцу…» Это была простая мысль, от нее не кружилась голова, и мне стало немного легче.

Я опять посмотрел на стоящий в небе Южный Крест. Он наклонился, звезды его потускнели.

Чужие звезды.

Капрал протянул мне сигарету:

- Ты сможешь идти?

- Да.

- После всего, что произошло,- сказал капрал,- нам нечего делить. Ты парень разумный. Следует убираться отсюда. Вставай и идем. Трое лучше, чем двое. А там разберемся - сам ты решил сбежать или это проделки все того же оборотня… Но твой автомат я все-таки понесу сам. Так надежнее.

«Да,- подумал я.- Делить нам уже нечего…»

Встав, я увидел тоненький куст, на котором, весь опутанный лунным светом, раскачивался розовый лепесток. Я узнал его запах… А цветок…

Гибискус! - вот как он назывался!

И когда мы уходили, легионеры - в свой легион, я украдкой коснулся цветка, окончательно прощаясь с чудом. Я знал, что уже никогда и нигде не узнаю ни прощения, ни ласки… Звезды, когда я поднял голову, были чужие. Капрал и Ящик были чужие. Страна была чужая.

Что я тут делал?.. Этого я не знал. Но я действительно чувствовал себя пришельцем.

Чужие люди.

Чужие звезды.

Чужое небо…

1974

Когда шерп закричал и исчез с уступа, сорванный тяжелым вздохом лавины, я судорожно вцепился в ледоруб, но ледяная глыба с ходу переломила деревянную рукоять, и я рухнул в белые струи несущегося по кулуару снега.

Только бы не засосало!

Я отталкивался руками и ногами, глотал и выплевывал все тот же снег, снег, снег, а все вокруг кипело как в исполинском котле.

И все же я вырвался. Отполз к угрюмо возвышающимся над ледяным бортом кулуара скалам. Снежный поток распался, и только внизу еще клубилось белое дымное облачко, пронизанное яркими радугами.

Все смолкло. Лишь запорошенные снежной пылью скалы вели низкую басовую ноту, строго подчеркивающую, что в этом безмолвном мире я остался совсем один.