Сорок с лишним лет я стремился в Непал, чтобы взглянуть хотя бы на следы таинственного, снившегося мне по ночам существа, может быть, нашего предка, неведомо как пережившего нашествие льдов, столкновений с хищниками и сумевшего там, на вершинах, остаться самим собой. Сорок лет!..

Но, как ни странно, сейчас, когда йети находился от меня на расстоянии вытянутой руки, я не чувствовал торжества - только усталость.

Я включил фонарь, и его широкий луч выхватил из тьмы плоское морщинистое лицо йети. Наверное, от таких вот встреч и пошли бытовать в мире легенды об оборотнях - искаженные испугом и болью глаза, выступающие челюсти, плечи, покрытые массой волос.

- Без этих доисторических штучек…- на всякий случай пригрозил я,- когда человек просыпается в лапах неандертальца…

Но йети был слишком слаб, чтобы решиться на что-то.

Едва я выключил фонарь, как снаружи раздался знакомый мне заунывный крик. Его не заглушили ни порывы ветра, ни далекие вздохи горных обвалов. Расшнуровав палатку, я вылез наружу.

По ту сторону озера четко видна была вертикальная огненная дорожка - искрящийся камнепад. А впереди, прямо перед собой, на снежнике, я увидел черного альпиниста.

«Кто это? - подумал я.- Правда, заблудившийся альпинист или мой шерп, несмотря на мистический страх перед йети, решившийся вернуться ко мне?..»

Я пронзительно свистнул.

Тень приблизилась - крупная, взлохмаченная, сразу переставшая быть тенью, и я замер от восторга и неожиданности, ибо это был еще один йети, приземистый, сильный, явно недовольный встречей со мной. Руки у него висели ниже колен, тяжелое надбровье, увеличенное не в меру густыми бровями, почти закрывало глаза, а гребень на голове напоминал лохматую митру. Йети молча осмотрел меня, и мне пришло в голову, что этот субъект ничем не напоминает своего больного собрата… Пришел ли он за ним?.. Мне очень хотелось вступить с этим йети хоть б какой-то контакт, дать ему понять, что я не замышляю зла ни против него, ни против его родича, но мог ли он понять, мог ли почувствовать . меня?

Йети, видимо, только что занимался ужином - из уголка его большого рта небрежно, будто огрызок сигары, выглядывал корешок рододендрона. Я не выдержал, засмеялся.

Йети угрожающе зарычал. Он был почти моего веса, но, несомненно, сильней, и я опустил глаза, помня, что нельзя смотреть на дикое существо в упор - это всегда воспринимается ими как угроза… Негромко, стараясь успокоить самого себя, я шепнул в сторону палатки:

- Мистер йети, за вами пришли… Видимо, родственник…

Звук моего голоса поверг пришедшего в изумление… Он заворчал и, неуклюже переваливаясь в снегу, отодвинулся на два шага, не спуская с меня пронзительного взгляда, в котором чудились и страх и упрек.

Ветер бросил на нас снежные хлопья, йети нервно мотнул головой. Почти сразу я повторил этот жест, почувствовав неуверенность своего гостя, и он, правда, отступил и несколько раз заунывно и длинно крикнул. Я не знал, что его вдруг насторожило, но он явно не хотел больше ни минуты оставаться на берегу озера - повернулся и большими скачками начал свой путь по леднику.

Я влез в палатку и сразу почувствовал, каким жаром Несло от больного, сжавшегося в своем углу… Доживет ли он до утра?.. Я подумал о нем с жалостью, как о младшем брате. Именно, как о младшем брате. И лишь потом в голову пришло: а, правда, сколько нам лет? Нам, всему человечеству?

Геологи научились датировать летопись планеты, астрономы вычислили возраст многих звезд, астрофизики- возраст Вселенной. Но когда, где и как появились мы - люди? И что следует считать днем нашего рождения?.. Не так просто на все это ответить, как кажется.

Наука беспрерывно пополняет звенья эволюционной лестницы, но далеко не все находки ложатся в одну

цепь - бывают странные вещи, никак не укладывающиеся в сознании.

Одну из подобных находок сделал в Африке в 1959 году археолог Луис Лики - окаменевшие кости одного из человеческих предков, названного им зинджантропом. Вроде бы ничего необычного. Но, продолжая работы, Лики нашел окаменевший череп другого существа, названного им «человеком умелым». И этот «умелый» по своему физическому типу был гораздо более близок к нам, чем зинджантроп. У него не было чрезмерно развитых надбровных дуг, низкого, скошенного назад лба, тяжелой верхней челюсти. Сенсационность же находки заключалась в том, что «умелый» был явно старше зинджантропа! То есть получалось, что примитивные человекообразные существа жили на нашей планете рядом с человекообразными, развитыми гораздо выше!

«Единственное объяснение,- думал я,- может заключаться лишь в том, что эволюционная цепь не так прямолинейна, как многие прежде полагали. Скорее, это не цепь, а дерево, отдельные ветки которого рано или поздно отмирают. Не случайно в антропологии возник термин - «тупиковая ветвь». Пример - тот же неандерталец, которого большинство ученых в наши дни отказывается считать одним из человеческих предков.

Могли же,- думал я,- быть времена, когда одновременно обитали на планете существа, весьма разные по своему физическому развитию и уровню мышления… Как долго они двигались параллельными курсами? И не представителем ли такой тупиковой ветви был мой простуженный пленник, сумевший пережить неандертальцев и кроманьонцев и сейчас так трудно умирающий в тесной палатке своего далекого потомка?..»

Ветер выл все сильнее, вносил сквозь щели мельчайшую снежную пыль. Близко к утру я расслышал сквозь его шум нечто вроде исполинского тяжелого вздоха. Палатку встряхнуло, и тотчас откуда-то пришло и стало шириться странное шуршание… Своей непонятностью, своей необъяснимостью оно страшило больше, чем надвигающаяся метель, и я бросился расшнуровывать полог, Но палатку уже приподняло, качнуло, и со всех сто-рон хлынули на меня ледяные струи воды. Не мешкая, я вспорол ножом днище, вывалившись прямо в мутную клокочущую воду. Новый налетевший вал накрыл меня с головой, бросил прочь от палатки. В лунном свете я увидел, *как фантастически медленно обваливаются со стен, окруживших озеро, ледяные искрящиеся козырьки. Они обваливались в черную воду, тонули в ней, поднимая перед собой вал, а потом вставали из пучин, как исполинские левиафаны…

Обвал ледяных глыб - это и послужило причиной столь странного наводнения…

Напрасно я бросался в катящиеся на берег валы - меня неизменно отбрасывало водой, и я так и не смог добраться до палатки, в которой остался больной йети.

Тупое, холодное отчаяние овладело мной. С дальнего склона с грохотом низвергся камнепад, я даже не взглянул на него. Куртка обмерзала на ветру, коробилась, я не чувствовал и этого. Одна-единственная мысль заставляла меня страдать - я вновь проиграл! Проиграл окончательно!

«Смирись,- сказал я себе.- Смирись… С самого начала этот йети казался слишком великим подарком…»

Основная масса Гималаев еще находилась в тени, но самые высокие вершины осветились солнцем и сияли в недостижимом для смертных небе. Не зря именно вершины населялись из века в век мстительными и злобными богами - шерпы всегда чувствовали нечто угрожающее в самой этой холодной, почти неземной красоте.

Когда солнце пригрело в полную силу, я разложил на камне одежду, дожидаясь, когда она чуть подсохнет… Огнистые капли медленно срывались с длинной, переливающейся радугами сосульки и с тонким звоном падали в снег. Разбиваясь, они на мгновение вспыхивали необыкновенно яркими оранжевыми искрами…

Только в горах можно так быстро сменить пустыню на сад. Уже через пару часов я брел в зарослях барбариса и рододендронов. Гирлянды ломоноса щедро обвивали каждый куст, и все вокруг казалось розоватым от цветов, возникающих то за камнями, то за многочисленными потоками. Ни один садовник не смог бы создать такого: чахлые кустики розовых и лиловых цветов постоянно перемежались холмиками льда, кое-где проткнутого высокими стрелками гибких ранних примул или шипастыми стеблями белых маков.