— Нет не тот, но на вид дельный, может помощником станет, из кубанских казаков.

— Южанин?

— Да, но не все с этим призывом ладно, хочу тебя просить.

— В чем дело? Слышал, сомнения выражаешь?

— Не совсем сомнения, а вроде предчувствия меня гложут…

— Какие?

— Спокойно как‑то все…

— Радоваться надо, — усмехнулся Ярослав.

— Радуюсь, но в душе кошки скребут, гладко как‑то все прошло, ни ментов, ни спецслужб, никто не наезжал, не предупреждал, что людей идеями глупыми смущаю. Не могут наши действия пройти мимо ушей ФСБ. Не верю.

— Может им на нас глубоко плевать, исчезла тысяча без следов, ну и фиг с ним, не хотят делать лишних движений, у них по стране каждый год сто тысяч исчезает бесследно, никто и не чешется.

— Все может быть. Может, но не верю, крыса, чувствую, есть, потому и тихо.

— Хочешь, чтобы я ее вычислил?

— Вместе…

— А если нет? Если только домыслы?

— Не верю! Слишком все гладко прошло. Во всяком случае, в третий раз точно возьмут и к стенке поставят.

— Значит, возвращаться на Землю больше не собираешься?

— Почему? Собираюсь, но не сегодня и не завтра.

— Тогда когда?

Олег пожал плечами.

— Может, год, может, два, сколько потребуется. Хочу поручить тебе поработать с людьми в этом направлении. Может, найдешь крысу, заодно и с новичками познакомишься. Структуру походную необходимо переформировать в постоянную, более отвечающую местным условиям и согласованную с уже сложившимися традициями. Вот этим и займешься до отплытия, а я обустройством вновь прибывших. Дел невпроворот…

— Кто‑нибудь из твоих вновь прибывших домой просился? — неожиданно спросил Ярослав. — Ну или, на худой конец, недовольство проявлял?

— Как же без недовольных? — развел руками Олег. — Все гладко не бывает.

— Общий список есть?

Олег достал листы, исписанные убористым почерком, передал другу. Ярослав окинул взглядом, вникая в содержимое.

— Думаю, если откинуть женщин, детей и тех, кто в возрасте, останется не так много. Сотни две, — заметил он.

— Есть те, кто никак не может быть крысой, — уточнил Олег. Это казаки и староверы. Все они друг другу приходятся родственниками. Маловероятно, чтобы в их ряды затесался посторонний.

— Согласен. Следует выделить тех, кто стоит особняком, кого вербовал не ты сам, а привели другие. Он не может быть хилым и слабым, на такое задание пошлют человека со стойким характером и крепкими мышцами, а таких, я думаю, среди новичков не так много. Если по этим критериям отбросить всех, кто предположительно не может быть засланцем, останется не так много. Человека…

— Три–четыре, — перебил его Олег, указывая на конкретные фамилии в списке. Я об этом уже думал, но прощупать личности времени не хватало.

— Ну, я тоже щупать никого не буду, но присмотрюсь. Кстати, кто‑нибудь из тех, кого ты сам предполагаешь, заговаривал о возвращении или хотя бы из его окружения или друзей.

Олег задумался на секунду.

— Нет. Возвращения желают люди, в основном, слабосильные, впечатлительные, которые тяготы переносят с трудом. Им помогать надо, а не проверять.

— Рано еще. Засланец только через год попросится обратно домой, когда его от ожидания начнет клинить, а пока надо набраться терпения и ждать. Рано или поздно он мимо тебя не пройдет, потому как ты — единственный путь назад. Вот тогда мы его и возьмем.

— А если к Асмаилитам переметнется, через них возвращаться задумает?

— Это, конечно, возможно, но лично я бы не рискнул. Это надо совсем отмороженным быть, чтобы волку в пасть лезть.

— Но крыса не знает…

Ярослав развел руками.

— Что делать, в этом случае, пожалуй, и не уследишь. Придется действовать в догон.

После долгих разговоров с Олегом Ярослав покинул крепость, намереваясь до прибытия в поместье познакомиться с командирами вновь прибывших переселенцев и заглянуть на верфь, где требовалось придать энтузиазма строителям. Две недели, отведенных самим Ярославом на окончательную подготовку экспедиции, казались совершенно недостаточны. Но если действительно желать выполнения всех задач, стоящих перед экспедицией, то следовало спешить. По пути нужно было заглянуть домой, где, как он предполагал, его ждали.

Возвращаясь в свой городской дом, Ярослав не мог не обратить внимания на изменения, произошедшие в старинном городе Ласу, который еще недавно состоял из одних руин. Если не считать домов, занятых и восстанавливаемых Ярославом и другими крепкими семьями — Станислава, Силыча или, из аборигенов, Наростяшно. Остальные постройки не то что лежали в первозданном, то есть разрушенном, виде, но в немалой своей части разбираемы в угоду восстановления отдельных зданий, крепости, верфи или близлежащих поместий. С прибытием новых переселенцев картина изменилась прямо противоположно, ближайшие к крепости постройки оказались заняты все без исключения. Люди, как муравьи, стремились быстрее обустроить жилье. На пустых в прошлом улицах образовалось оживленное движение. Повозки, запряженные лошадьми, или двухколесные арбы с быками, гурты крупного и мелкого скота, а то и просто толпы людей, направляющиеся по делу и без дела или перетаскивающие камень, везущие на повозках свежесрубленные бревна, или инвентарь, или мешки с посадочным материалом, — все пришло в движение. И даже старожилы, захваченные всеобщей турбулентностью прибытия новичков и довольные в прошлом одними поместьями в пригородах да малой кельей в крепости, вдруг осознали, что могут остаться без жилья в городе. Они стремились, пока не поздно, занять под восстановление подходящие руины. Процесс этот в своей основе хаотический — кто первый вселился, того и жилплощадь, вызывал трения. Поэтому Ярослава в эти дни осаждало немало просителей, в чем‑то себя считающих ущемленными или в ссоре с соседями. Ярославу приходилось принимать на себя до сих пор не свойственную ему роль судьи. Несвойственную по той причине, что до сих пор не было необходимости в судье. Да и ссор и тяжб, как таковых, не было, места всем хватало. Сейчас же многое резко поменялось, старожилы часто оказывались в обиде по нерасторопности и предвзятом мнении, что им де все принадлежит по праву первопроходцев, а вновь прибывшие старались отхватить кусок пожирнее, не считаясь с мнением уже существующих общин. Потому Ярославу приходилось урезонивать и тех, и других в меру необходимости.

Городской дом Ярослава к весне был основательно востановлен. На отделку затрачено немало сил и труда. Причем Ярослав не стесняясь привлекал к работам не только своих, но и, когда требовалось, людей из других семей. По состоянию на весну возобновлены все перекрытия и покрыты черепицей крыши; комнаты оштукатурены, побелены; полы настланы и покрашены; установлены где требуется лестничные марши и восстановлены галереи, непосредственно примыкающие к жилым помещениям. Над центральным двором возведена сплошная крыша со световыми колодцами, а небольшое помещение по конструктивным особенностям сродни мегарону крепости, в котором имелись такой же очаг и трон, отделано росписью. Здесь Ярослав собирался принимать просителей.

Без всяких сомнений жить в городском доме гораздо удобнее, чем в тесных клетушках дворца–крепости. Второй этаж занимали многочисленные спальни и жилые помещения. На каждого члена семьи приходилось по одной–две отдельных комнаты. После переезда сразу стало намного просторнее. Вещи, ранее громоздившиеся в крепости горами чуть ли не до потолка, теперь легко помещались в складских помещениях на первом этаже или дальней хозяйственной части дома, отчего большинство комнат и спален выглядели пустоватыми. Никто еще не успел обзавестись достаточным количеством мебели. Часто люди даже из семьи Ярослава не имели ее совсем, спали прямо на полу, на набитом сеном матрасе. Редко такое положение скрашивали самодельные столы, скамьи или сундуки. На первом этаже разместились: зал для приемов, оружейные, склады для наиболее ценных вещей. Здесь же в передней, можно сказать, официальной части дома, размещались помещения школы, которую могли посещать все дети переселенцев–землян. Школа содержалась целиком за счет семьи Ярослава, а учителями определялись те, кто сам наилучшим образом знал предметы и был способен преподавать.