Мы искали его, но Альберт исчез. Чтобы достичь границ резервата, ему нужно было всего несколько минут. А за его пределами шимпанзе подстерегали сотни опасностей, наибольшую из которых представляли фермеры, защищающие свой урожай. Я с грустью думала о том, что стало с Альбертом.

Вскоре после его побега нам позвонил лавочник, державший в клетке двух шимпанзе. Самка умерла, оставлять самца, по мнению хозяина, было опасно, и он предложил нам забрать его.

Когда мы подъехали к лавке, я пошла на задний двор посмотреть на шимпанзе. Это был крепкий самец весом, должно быть, 15 килограммов, а ростом 70 сантиметров. В отличие от Альберта на нем не было шрамов или рубцов, свидетельствовавших о плохом обращении. Шерсть его была тусклой, но длинной и густой. Выступающие уши казались необыкновенно большими и довольно вялыми. Но больше всего меня поразила бледность его лица. Звали его Читах. Думаю, что ему было тогда около 4 лет.

Мы привезли Читаха прямо в резерват и сразу же поместили в загон. Когда мы открыли дверцу клетки, Читах на мгновение заколебался, как бы неуверенный в том, что его ждет, а потом бросился на волю. Он глотнул воды из бассейна и сел в сторонке, наблюдая за тем, как мы уносим его клетку.

В тот вечер я взяла с собой в резерват Энн и Уильяма — мне не терпелось посмотреть на реакцию Читаха. Едва заметив обезьян, он радостно оскалил зубы и доверчиво просунул руку через проволочную сетку. Начало было таким многообещающим, что я решила войти в загон вместе с Энн и Уильямом. Увидев нас, Читах забеспокоился и стал держаться подальше, хотя было ясно, что его разбирает отчаянное любопытство. Я села на скамейку возле стола, Уильям спустился на землю, а Энн продолжала сидеть у меня на спине, крепко вцепившись в мою рубашку.

Хотя Читах был крупнее Уильяма, он приближался очень осторожно, то учащенно дыша в знак подчинения, то оттягивая назад уголки рта и неуверенно попискивая. Уильям, который, я видела, тоже очень нервничал, но чувствовал себя увереннее от моего присутствия, распушил свою редкую шерстку и храбро двинулся к Читаху. Когда их разделяло всего каких-нибудь полметра, они на мгновение остановились друг против друга, обнажив зубы в открытом оскале и пронзительно крича от возбуждения. Достаточно было любому из них сделать хоть одно угрожающее движение или издать воинственный звук, чтобы началась драка и возникшее между ними доверие было разрушено. Но Уильям, полуобернувшись, подставил свой поросший белой шерстью зад в знак подчинения, и Читах немедленно ответил на это крепким объятием.

Наблюдавшая за ними Энн слезла с моей спины и начала топать ногами по скамейке, что, очевидно, выражало беспокойство за Уильяма, смешанное с общим возбуждением. Шерсть ее встала дыбом, но, как только Читах принялся обыскивать Уильяма, она шлепнулась ко мне на колени и, широко распахнув глаза, заняла обычную для нее позицию стороннего наблюдателя. Между тем Уильям и Читах затеяли игру. Хотя Читах иногда был немного грубоват, Уильям получал явное удовольствие. Читах, как мог, игнорировал мое присутствие и, к счастью, не проявлял никаких признаков агрессивного поведения.

На следующей неделе, как только предоставлялась возможность, мы с Энн и Уильямом приходили в загон. Я не спешила и ждала, пока Читах сам сделает попытку установить со мной контакт. Скоро он уже брал пищу из моих рук и позволял мне трогать и обыскивать его, но до настоящего доверия было еще очень далеко.

Почувствовав себя увереннее с Энн и Уильямом, Читах стал чаще подходить и ко мне. Каждый раз он позволял себе какую-нибудь новую вольность, словно проверял, как далеко он может зайти в своих шалостях и удастся ли ему напугать меня и одержать надо мной верх. Вначале он делал вид, что играет. Он хватал меня за руку, щипал за ногу и притворялся, будто хочет укусить. Постепенно игра принимала более серьезный характер. Эта тактика мне была знакома: я не раз наблюдала те же приемы при встрече Уильяма и Энн с новыми для них людьми. Как я и предполагала, вскоре настал момент, когда мне пришлось проявить характер и утвердить свою власть. Шла вторая неделя пребывания Читаха в резервате… Однажды утром я дала обезьянам бананы. Уильям и Энн получили по четыре штуки, Читаху, который был крупнее их, досталось шесть.

Он с жадностью набросился на бананы и в мгновение ока разделался с ними. Энн к тому времени только приступила к третьему банану, и Читах смело направился к ней. Она поняла, что у него на уме, и цепко схватила последний, четвертый банан ногой. Расстроенный Читах начал скулить. Постепенно хныканье перешло в резкие крики, и Энн поспешно перебралась ко мне на колени. Потихоньку откусывая банан, она спокойно наблюдала за поведением рассерженного Читаха из своего убежища. И тут без всякого предупреждения Читах бросился на меня и больно укусил за ногу. Я инстинктивно ударила его в ответ. Читах упал на спину, но тут же вскочил и снова бросился на меня. На этот раз он разорвал мне рубашку и вцепился зубами в руку. Почти не задумываясь над тем, что делаю, я наклонилась вперед и довольно сильно укусила его за плечо. Тем временем Уильям схватил Читаха за ногу и тоже укусил его, а Энн закричала и вцепилась ему в лицо. Тогда Читах отпустил мою руку и, громко крича, побежал к дальнему краю ограды. Уильям и Энн забрались ко мне на колени и крепко обхватили меня.

Я дала Читаху покричать, а потом подошла к нему. Он смотрел на меня в полном замешательстве, напуганный внезапным проявлением силы с моей стороны. С того самого момента, как он появился у нас, он получал от меня только тепло и ласку, которых был, вероятно, полностью лишен после потери матери. И теперь, когда весь мир, казалось, отвернулся от него, он больше всего нуждался в успокоении и утешении.

Я присела на корточки перед Читахом и протянула к нему руки. Противоречивые чувства боролись в нем и отражались на его лице. Ударю ли я его снова или окажу поддержку, в которой он так остро нуждается? Чем сильнее возрастала его нерешительность, тем больше усиливалось желание получить утешение. Я приблизилась и прикоснулась к его голове. В ответ на это Читах бросился и крепко прижался ко мне. Я тоже обняла его и стала ласково разговаривать с ним. Так я впервые взяла его на руки. Потом я отнесла его к столу, где дала всем шимпанзе еще бананов. Читах сидел у меня на коленях и, миролюбиво настроенный, учащенно дышал.

В этот день были посеяны семена той глубокой привязанности и доверия, которыми позже характеризовались наши отношения.

Через три дня я, как обычно, привела Энн и Уильяма поиграть с Читахом и оставила их в резервате на ночь. Они отчаянно протестовали, когда я укладывала их спать в такой непривычной обстановке. Мне удалось ускользнуть от них уже в полной темноте. Не знаю, кто в тот вечер был больше расстроен — Уильям, Энн или я. Рано утром я не менее осторожно, чем накануне вечером, проникла в питомник. К моему великому удовольствию, троица была поглощена игрой. Даже серьезная маленькая Энн принимала участие в такой шумной свалке, какой мне давно уже не приходилось наблюдать. Энн перепачкалась, в шерстке ее застряли клочья травы и опавшие листья, но было видно, что она получает от игры огромное удовольствие.

Несмотря на все достоинства нового загона, мы все-таки считали, что обезьянам тяжело будет проводить там безвылазно целый день. Поэтому я взяла за правило каждое утро выводить всех троих шимпанзе на прогулку по основной территории резервата. Обычно это путешествие занимало у нас не меньше трех-четырех часов. Из обезьянника я выносила Энн и Уильяма на руках, а Читах шел за нами. Во время прогулки обезьяны могли делать все, что им вздумается: лазать по деревьям, играть, кормиться и отдыхать. Я никогда не волновалась, что кто-нибудь из них потеряется: стоило мне на минуту отойти от того места, где они играли, как все трое тотчас бросались следом, цеплялись за меня и карабкались на руки. Каждый день я приводила обезьян на новое место. Вначале я брала с собой небольшую корзинку с фруктами и водой для питья, но вскоре отказалась от этого и направила свои усилия на то, чтобы научить шимпанзе самостоятельно отыскивать пищу, которая в изобилии росла вокруг.