- Генерал Неупокоев сказал, что сейчас это уже невозможно…

- Даже если бы это было возможно, я бы все равно ушел,- проговорил, не поднимая глаз, Женя.- Надоело все. Пресытился я вашей жизнью! Обожрался! Во! - и он провел ребром ладони по горлу.

- Ты эгоист! Ты думаешь только о себе! Тебе наплевать на родителей! Ты…

Изольда Яковлевна снова убежала, и он остался один. Ну и пусть будет так. В конце концов, если ему нравится неделями шляться по Подмосковью с этюдником, то почему бы не побывать за казенный счет где-нибудь на Колыме или на Камчатке? Только бы не послали за границу. Надоело, заграницей сыт по горло. Он совсем не знает Россию. Ему гораздо проще говорить, например, о «золотом треугольнике» между Таиландом, Бирмой и Лаосом, где благодатная почва для выращивания опийного мака, чем о неперспективных деревнях Нечерноземья. Жизнь покажет, кто был прав.

«Все, точка! Решено».

…На сборном пункте Киевского военного округа они томились почти неделю, пока молоденький лейтенант не составил список десяти человек, в который попал и призывник Миляев.

Офицер построил их на плацу, оглядел, что ему досталось, поморщился. Проходя мимо смуглого кареглазого парнишки, спросил усталым голосом:

- Национальность?

Тот развел руками:

- Цыган я, начальник. Роман Балаев из станицы Кореновская.

- Я вам не начальник, а товарищ лейтенант.- Он подумал, потом добавил:-Вообще-то, начальник тоже, только называть меня надо «товарищ лейтенант».- И улыбнулся какой-то детской улыбкой.

Лейтенанту было двадцать три, но выглядел он совсем юношей. Усики едва пробивались над верхней губой, он их постоянно приглаживал пальцами, будто проверяя, на месте ли. Лицо курносое, а глаза живые, любопытные.

- Меня зовут лейтенант Капустин.- Он по привыч-ке приложил руку к голубому околышу фуражки, потом достал из нагрудного кармана рубашки список, пробежался по нему глазами.- Лихолет!

На правом фланге отозвался высокий парень в старой, видно отцовской, гимнастерке.

- Это я.

- Хромов, Токаев, Нечипоренко, Зв… Зва-й-згне,- с трудом выговорил он последнюю фамилию.

Призывники отвечали, а лейтенант на секунду задерживал на каждом взгляд, запоминая.

- Балаев.

- Дак это же я, начальник.

Лейтенант сдвинул брови:

- Я вас просил отвечать как положено.

- Я, товарищ лейтенант Капустин.

Миляев ответил как положено - за эти дни он уже узнал, что надо отвечать: «Я». А сам подумал, встретившись взглядом с лейтенантом: «Как можно запомнить сейчас одинаково стриженных, одетых в лохмотья людей?»

- Кабаидзе, Хайретдинов, Свинцицкий.

Девять человек тут же засмеялись, услышав необычную фамилию, но не смеялся только имярек.

- Отставить смех! - строго сказал лейтенант.

Перекличка была закончена, и лейтенант спрятал список.

- Нам сейчас предстоит переезд в часть. Прошу проявить надлежащую дисциплину, быть предельно собранными.

В часть прибыли к вечеру. Сначала ехали на пригородной электричке до станции «Тетерев», потом в грузовике добрались до большого села, которое, как было написано на дорожном указателе, называлось «Петрiвцi».

Пыль курилась за машиной, долго стояла над дорогой в безветрии, оседая медленно в придорожную канаву. По обе стороны от дороги зеленели свекловичные поля, а впереди начиналось другое поле, обсаженное вокруг тополями, огромное, пустое от края до края, и лишь только на горизонте тянулась фиолетовая полоска леса да высилась какая-то каланча. Справа на краю этого поля белели несколько строений, два длинных одноэтажных дома, похожих на коровники, какие-то сооружения, огороженные колючей проволокой, с вышкой для часового на углу. Но чувствовался во всем строгий порядок - и в четком системном расположении строений, и в прямых чистых дорожках между ними, аккуратных клумбах и подстриженных кустах.

Не останавливаясь, машина миновала полосатый шлагбаум, поднятый стоявшим на посту солдатом, и затормозила у центрального домика, сложенного из силикатного белого кирпича. Лейтенант Капустин стукнул дверцей кабины.

- К машине!

Они выпрыгивали из кузова, подавая друг другу чемоданы и сумки.

- Становись! - скомандовал лейтенант.

Из центрального домика вышли на крыльцо пожилой офицер и прапорщик, направились к прибывшим.

- Равняйсь, смирно!

Лейтенант повернулся и приложил руку к фуражке:

- Товарищ майор, группа весеннего призыва в составе десяти человек прибыла!

Майор, тоже держа руку у виска, выслушал доклад, взглянул на строй:

- Здравствуйте, товарищи!

Что-то непонятное прозвучало в ответ, и лишь один Лихолет, видно хорошо освоивший военную подготовку, заорал что есть силы:

- Здравия желаем, товарищ майор!

Майор поморщился:

- Товарищи солдаты… Отставить.- Он подумал и сказал по-другому: - Товарищи военнослужащие! Я командир части - майор Винокуров. С командиром взвода лейтенантом Капустиным вы уже знакомы, а это,- он показал на стоявшего в стороне прапорщика,-старшина роты прапорщик Циба. Они ваши непосредственные начальники. Гарнизон наш небольшой, но…- майор сдвинул брови и с нажимом проговорил,- дружный. Ничего того, что случается в других частях, у нас нет. Наша часть выполняет боевую задачу по обслуживанию и поддержанию в полной готовности запасного грунтового аэродрома, который находится перед вами. Служба сложная, ответственная - и в снег, и в дождь аэродром должен быть готов принять боевую авиацию! - Майор Винокуров взмахнул кулаком, будто погрозил кому-то.

Похоже, приветственная речь была закончена. Майор посмотрел на небо, чуть склонив голову, послушал, как поет жаворонок.

- Вам предстоит месячный карантин,- продолжил он после паузы.- Пройдете курс молодого бойца, потом примете воинскую присягу. Вот так.- Майор качнулся с пяток на носки и обвел строй взглядом.- Вопросы есть? Нет. Ну и хорошо. Командуйте, товарищ лейтенант.

Первый день службы подходил к концу. Помылись в душе, переоделись в военную форму. Освоились немного в карантинном помещении. После отбоя, натянув свежую простыню на голову, Миляев вспомнил прожитый день, пытался уснуть, но не мог. Так всегда бывало, когда очень устанешь или очень много накопится впечатлений. Сегодняшний день впечатлениями был не очень богат, но казался неким Рубиконом, за которым осталась не только гражданская одежда, но и нечто большее - вся прежняя жизнь. Думать о ней - не передумать, мечтать - не перемечтать. А теперешняя жизнь виделась плоской, как раскатанный блин запасного аэродрома.

- Отдэлэние, подъем! -заорал у тумбочки дневальный Кабаидзе, и спальное помещение будто взорвалось.

Спавшие на верхних ярусах вскакивали с коек, ничего не соображая, падали вниз, просыпаясь окончательно уже на полу, мелькали голубые единообразные майки, стриженые головы; длинные худые руки хватали одежду, все суетились, спешили и, на ходу подпоясываясь ремнями, бежали к тумбочке дневального, где стоял, поглядывая на часы, младший сержант Серегин, которому было поручено командовать карантином.

Строй из семи человек (кроме наряда) покачнулся некоторое время и замер.

Серегин постучал ногтем по циферблату часов:

- Плохо поднимаемся, товарищи военнослужащие. В норму не уложились, а потому…- он сделал паузу, а потом резко скомандовал: - Отбой!

Не раздумывая, все кинулись обратно к койкам, проделывая на ходу те же операции, что и минуту назад, только в обратном порядке - снять ремень, куртку, сапоги, брюки. Портянка с одной стороны табурета, портянка- с другой. Секунды, секунды… Выравнены сапоги, как по нитке, белые полоски на синих суконных одеялах покачались, точно бурунки на волнах, и успокоились. Глаза можно не закрывать, уснуть все равно не успеешь, а они сами слипаются, подушка манит, голова будто приклеивается к ней.

- Подъем! - снова завопил Кабаидзе.

Женя остался лежать. Первый раз вскочил, повинуясь больше общему порыву, нежели здравому смыслу, а теперь, успев проснуться окончательно, не спешил. Он в конце концов не в цирке и не желает, точно медведь, быть выученным кататься на велосипеде.