Опыт показал, например, что традиционный боевой порядок звена — клин, когда один самолет идет впереди, а два симметрично располагаются сзади — справа и слева, в бою себя не оправдывает. Внимание летчиков, вынужденных следить за своими машинами, неизбежно рассредоточивалось и отвлекалось от противника. Применение современных скоростных самолетов, располагающих большим радиусом разворота, усложняло маневр звена, делало громоздким и неудобным построение клином. Практически в ходе боя взаимодействовали только две машины, прикрывавшие друг друга, третья же «выходила из игры» и беспомощно носилась вокруг, предоставленная самой себе.

Летчики вспоминали, как в мирное время командиры уводили молодежь на контрольные учебные полеты неполным звеном — парой: один самолет впереди, а второй — чуть-чуть позади. Это был строй пеленга. Так командиру было удобнее следить за учеником. Почему бы не применить такой порядок в бою? Летая на разведку, Фигичев и Покрышкин попробовали брать с собой только по одному ведомому. И что же? Оказалось, что два самолета вполне заменяют в бою звено. Больше того, вдвоем работать было куда сподручнее. Когда же разведку приходилось вести в особенно сложной обстановке, Фигичев и Покрышкин вылетали двумя парами — вчетвером.

Тактика группового боя тогда еще не была разработана, и при встрече с противником летчики сразу же рассыпались и завязывали индивидуальные схватки. Однако они уже подметили, что дело идет гораздо лучше, если заранее распределить обязанности и обеспечить взаимодействие в воздухе.

Покрышкин, например, так договаривался с Комлевым, которого чаще других брал с собой в разведывательный полет: если путь преграждают «мессершмитты», Покрышкин атакует их первым, а Комлев отгоняет вражеские самолеты от хвоста машины командира, следит, чтобы ее не обстреляли сзади. В свою очередь, Покрышкин в полете внимательно наблюдает за своим ведомым и в случае необходимости приходит к нему на выручку. Результат оказался отличным.

Многие летчики, особенно молодые, часто ошибались, определяя расстояние до самолета противника. В мирное время их учили стрелять по полотняному конусу, который тащил за собой на длинном тросе самолет-буксировщик. Расстояние всегда определялось по конусу, но зрительная память подсознательно запечатлевала при этом и самолет, который тащил движущуюся мишень. И теперь, когда надо было бить по самолету, многие летчики невольно открывали огонь раньше времени: их подводил выработавшийся в дни учебы рефлекс.

Покрышкин, которому в дни учебы доставалось за то, что он слишком близко прижимался к самолету-буксировщику, расстреливая мишень, теперь оказался в более выгодном положении: ему было легче перестроиться. Но и он подчас ловил себя на том, что его пальцы машинально начинают нажимать на гашетки пулеметов, когда до немецкого самолета было еще далеко. Для успеха в бою мало было одной решимости, нужен был опыт и еще раз опыт, а он давался только ценой длительного и упорного труда. Собираясь после полетов, летчики много говорили о противнике. Они понимали, что перед ним опытные асы, уже два года бороздившие небо Европы. Как-то пара немецких летчиков, бравируя своей лихостью, долго кружила над аэродромом истребителей, гоняясь за устарелым советским самолетом «И-15-бис» из соседнего полка. Аэродром был хорошо замаскирован, и гитлеровские пилоты даже не подозревали, что под ними посреди голой степи у одного хуторка и находится гнездо так сильно докучавших им «МИГов». Взлететь на помощь товарищу было рискованно: немцы могли улизнуть и потом привести в Семеновку бомбардировщиков. Но и бездействовать, наблюдая, как два «мессершмитта» клюют наш бедный биплан, было бы грешно. И вот все, кто был на аэродроме, открыли бешеный огонь из ручных пулеметов, винтовок, автоматов, пистолетов по немецким самолетам, носившимся чуть ли не на бреющем полете над полем.

 Массированный ружейный огонь по самолетам тогда был новинкой, и немцы с ним не считались. Это дорого обошлось им: один «мессершмитт» вдруг дернулся, накренился и рухнул в кукурузное поле. Другой, увидев это, резко повернул и ушел, бросив свою жертву.

Летчики побежали к обломкам «мессершмитта». На хвосте пестро размалеванной машины были аккуратно нарисованы двенадцать крестиков, силуэты корабля и английского самолета. На киль намотались стропы парашюта. Его владелец лежал чуть поодаль. Это был здоровенный рыжий детина с наглой мордой, одетый в щегольской гражданский костюм. В бумажнике у него были французские и греческие деньги и только что полученное, еще нераспечатанное письмо из Бельгии. На шее болтался золотой медальон с надписью по-немецки: «Бог тебя сохранит».

— Все ж таки подвел его бог, - мрачно сказал Кузьма Егорович Селиверстов, с ненавистью глядя на рыжего мертвеца, - отгулялся, разбойничек! 

— Да, погулял он немало, - согласился начальник штаба, внимательно рассматривавший документы немца. - Важную птицу сняли с неба!

Таких опытных летчиков у немцев было тогда немало. Они нападали на наши самолеты умело, используя внезапность: заходили обязательно со стороны солнца, выскакивали из облаков, старались где-нибудь в стороне набрать высоту и потом сверху обрушивались на наш самолет. Взаимодействуя друг с другом, немецкие истребители всегда старались вести групповой бой, обеспечивая себе количественный перевес.

Наши истребители отважно противостояли немецким асам, искупая недостаток опыта безудержной смелостью. В то же время они стремились как можно быстрее овладеть новыми тактическими приемами, научиться внезапно подходить к противнику, искусно атаковывать его и бить наповал.

Покрышкин со своей эскадрильей в те дни все еще прикрывал Бельцы, хотя фашисты были рядом. Он перелетал на городской аэродром ранним утром, весь день работал там, а на ночь возвращался в Семеновку. И вот Саше пришла в голову такая мысль: а что, если на обратном пути заглянуть на территорию, занятую немцами, пройти над ней вот так просто, без всякого задания? Горючего в баках хватит, крюк придется сделать небольшой, а между тем, если повезет, можно сотворить кое-что любопытное.

Однажды вечером, уже в сумерках, когда эскадрилья возвращалась в Семеновку, он резко отклонился от маршрута, набрал высоту в две тысячи метров и направился к переднему краю. Немцы знали, что в такое позднее время советские самолеты в воздухе уже не появляются, и их летчики, поднявшиеся над полем боя, чтобы засечь цели для своей артиллерии, были настроены довольно беззаботно.

Покрышкин заметил на фоне светлого пшеничного поля характерный силуэт «хейншеля-126», прозванного пехотой «кривой ногой» за уродливо растопыренные шасси. Разведчик медленно кружил над полем боя. Саша снизился на тысячу метров, и стремительно зашел в хвост немцу почти вплотную. Даже самому страшно стало: «А ну как врежешься». Он с силой нажал на гашетки и едва успел отвернуть свою машину, как от «хейншеля» во все стороны полетели какие-то лохмотья. То были куски плоскостей и фюзеляжа.

«Хейншель» круто опустил нос. Покрышкин догнал его и добил. Только теперь он почувствовал, что по шее у него что-то течет. Тронув подбородок, он взглянул на пальцы: кровь. В плоскостях было несколько дырок. Внизу Саша увидел сотни мигающих огоньков — это немцы били по самолету. Он стал уходить вверх, лавируя, чтобы сбить противников с прицела. Подбородок саднило — пуля оставила довольно глубокую царапину. «Хорошо, что немец ошибся на сантиметр», — мелькнуло в голове.

Пора было бы уходить: сумерки сгущались. Но Саша заметил характерный силуэт польского истребителя «ПЗЛ-24». У немцев было много трофейных самолетов, и Покрышкин, впервые встретившись с незнакомой машиной, захотел помериться силами с летчиком, который ее вел. Он снова развернулся и устремился за гитлеровцем. «ПЗЛ-24» обладал заметно меньшей скоростью, чем «МИГ», но был верток и ловко ускользал из-под ударов. Все же Покрышкину удалось прострочить его, и он упал. Саша поспешил домой: уже наступила ночь, можно было заблудиться.