Но у двоих в смокингах оказались одинаково потрясённые физиономии.

— Да ёлки-зелёнки! Что у вас тут происходит?! — рассердился Лёхин и пихнул девицу в кресло. — Так. Давайте по-деловому. Время на вас ещё тратить! Вопрос напрямую: можете вызвать Диану?

— Заплатите за вход — и увидите Диану! — пискнула девица.

— Сколько?

— Три тысячи!

Лёхин нагнулся за зонтом, сложил его. Надев куртку, обернулся к охране.

— Пока, народ! Интересно было познакомиться со столь невообразимо обаятельными личностями!

Отвернулся и шагнул к входной двери. Всего два шага — и спина заледенела от обалденной красоты бархатного баритона:

— Диана, это твой гость?

Раздавшиеся в стороны от дверей охранники тупо таращились в ничто, вытянувшись по стойке "смирно". Между ними стояла Диана, в том же платье с разрезами (впрочем, нет. То было чёрного цвета, а это — фиолетовое, с золотистыми блёстками — концертное, наверное), с волосами, гладко прибранными назад, и сияла столь ошарашивающей красотой, что Лёхину аж в груди больно стало.

Она стояла и спокойно улыбалась — картинкой к сказкам о прекрасных принцессах. Особенно на фоне Кащея Бессмертного — обладателя того самого роскошного голоса. "Вокальное, небось, закончил!" — с некоторой завистью решил Лёхин. Итак, высокий, несколько лишне худой, лет пятидесяти тип в чёрном отечески улыбался Лёхину, отечески же обнимая за талию Диану, словно благосклонный дядюшка, который вот-вот тихонько подтолкнёт влюблённую девицу к её не очень желанному роднёй избраннику.

И подтолкнул. Диана неспешно подплыла к Лёхину, отобрала зонт, помогла снять куртку и бросила вещи стоящей возле кресла девице.

— Пойдём, Алёша, скоро мой номер.

Его ввели в полутёмное помещение, где присутствующие разговаривали тихо и прилично, отчего Лёхин сразу почувствовал себя не в своей тарелке. Помещение оказалось очень вытянутым по концам полумесяцем, так что сидящие за столиками волей-неволей, но абсолютно все были обращены лицом к небольшой эстрадной площадке. Сейчас там, за серым роялем, сидел пианист и негромко исполнял что-то джазовое. Прислушавшись к чистым, хрустальным звукам и вообще к манере игры, Лёхин понял, что за инструментом очень даже неплохой виртуоз. Чуть ниже, на маленькой танцевальной площадке, томно топтались три пары.

Столик, за который усадили Лёхина, по размерам больше напоминал мужской носовой платок, разрезанный пополам по диагонали.

— Милый, ты пока сделай заказ для себя, — с придыханием попросила Диана, нагнувшись к его уху (перед носом Лёхина закачался странный медальон — по-старинному изысканная буква "К"), — и мне — бокал белого вина.

Лёхин поймал её за руку и вредным голосом скряги, воспетого Гоголем, буркнул:

— А сколько это будет стоить?

Тёплое дыхание обвеяло его ухо, хотя в столь аристократичной атмосфере, где и говор вполголоса и музыка вполголоса, казалось, он мог бы расслышать и шёпот девушки.

— Нисколько, милый. Ты со мной — значит, за счёт заведения.

Она исчезла, оставив душное облако то ли духов, то ли другого какого парфюма. Всё ещё раздражённый, Лёхин мстительно пожалел, что не вылил на себя полфлакона "Тройного" одеколона. И не надел кирзовые сапоги. И какие-нибудь спортивные штаны с пузырями на коленях…

Пока он так мечтал, постепенно успокаиваясь, у столика появился официант — вьюнош в шёлковом сиреневом костюме.

— Что будем заказывать? Вина и закуски любой кухни мира.

— Любой? — подозрительно переспросил Лёхин и, всё ещё настроенный на противоречие всем и вся, заявил: — Стопку молочка от бешеной коровки и горячих пельменей с хреновой закусью!

Но вышколенный официант продолжал услужливо улыбаться (только рот чуть зажал — засмеяться, что ли, боялся?), и Лёхин сдался:

— Италия, на ваше усмотрение. Даме — бокал светлого.

11.

Как-то незаметно рядом с пианистом появилась Диана. Не меняя ритма, пианист заиграл что-то очень знакомое, и Лёхин даже не удивился, когда Диана, грациозно приобняв стойку с микрофоном, запела колыбельную из "Порги и Бесс". Через минуту Лёхину стало неинтересно: кажется, Диана учила вещь под запись и старательно копировала исполнение. Голосок у неё неплох, хоть и слабоват, завышала она самую малость, но… Лучше бы пианист без неё поимпровизировал.

И Лёхин принялся изучать помещение.

По обе стороны эстрады стояли небольшие группы людей: девушки одеты и причёсаны, как Диана, юноши в джинсах и свободных чёрных рубахах. Они странно переговаривались между собой — заметил Лёхин: не глядя друг на друга, а будто разглядывая посетителей кафе и обсуждая именно их. На груди каждого блестела какая-то маленькая штучка — судя по всему, тот же медальон буквой "К".

Ближайшие к эстраде столики занимали пары, что неудивительно, если вспомнить размер столиков. Но, приглядевшись, Лёхин вновь озадачился: за каждым столиком один из пары оказывался либо юноша, либо девушка, как две капли воды похожие на тех, топтавшихся у эстрады.

А вот активная жизнь вовсю кипела за спиной Лёхина. Там, видимо, расположились завсегдатая заведения. Они свободно перемещались между нормальными столиками и совершенно не выглядели несчастными, как представлял себе Лёхин после разговора с Саней. Ни девушек, ни юношей в "униформе" среди них не было. Зато время от времени появлялся тот высокий тип, что пожаловал в гардеробную вместе с Дианой. Он кивал одному, отвечал на вопрос другого, склонялся над столиками с третьими и незаметно исчезал.

И Лёхин живо заинтересовался странным местечком, где в стенах горели уютные бра, где народ себя вёл активно и общительно. Прямо клуб по интересам!

Забыв о Диане, он было встал.

— Заждался, милый?

В ответ он едва не зарычал. Непроизвольно. Бывало у него в последнее время такое: вырвется "угу" на самых нижних нотах — чем не рычание? Этот недовольный рык он, кажется, перенял у Дормидонта Силыча, купца бывшего. А что? Здорово! И говорить не надо — всё понятно, как рыкнешь разок…

Пока она, изящно подобрав платье у бёдер, садилась на пододвинутый им стул, он успел проанализировать себя, чем это он недоволен аж до рычания… А когда понял — чем, ему захотелось повредничать. А что есть более вредного, чем вопросы напрямую? И побольше, побольше вопросов!..

— Диана, это твоё настоящее имя?

— Да, милый.

— Диана, ты меня видишь второй раз в жизни и всякий раз всего несколько минут. Почему ты решила, что я милый? А вдруг я садист какой-нибудь?

Томный ротик Дианы беспомощно раскрылся раз, два, словно она что-то собиралась сказать, начиная с "а". Наконец девушка недоумённо поиграла красивыми бровями и очаровательно пожала плечами:

— Но ведь это очень мило: почти не зная меня, ты дал мне денег на такси. Значит, ты милый и хороший. И сюда пришёл, когда я позвала.

— Чего-о?

Теперь пришла очередь Лёхина изображать немое "а".

Диана тем временем кивнула официанту, выгрузила с подноса два бокала и "милипизерную" (по оценке Лёхина) тарелочку с какими-то кусочками теста.

— Давай выпьем за знакомство, — тихонько предложила Диана, и её глаза странно засияли, словно обволакивая.

Но Лёхин уже закончил пребывать в стадии изумления. На грешную землю его быстро опустила та самая тарелочка с тестом.

— Диан, а что это?

— А… пицца.

— Пицца к вину?.. И вот это пицца называется?!

Он взял кусочек того, что ему назвали пиццей, нюхнул: так, тесто, кетчуп, сыр и ещё что-то трудноопределимое, поскольку обгорело до чёрного цвета.

И тут его укусил комар. В шею. Жёстко и больно. Он машинально хотел было треснуть себя по шее, но в этом странном месте жест смотрелся бы… ну, неделикатно, невоспитанно. Зато от боли он дёрнулся — и увидел: Диана кивает кому-то и делает какой-то знак пальцами.

В следующий миг, едва он сообразил, что именно делает, его рука обняла мягкую податливую талию Дианы.