— Тихо.

Внизу, на подъездной площадке, вдруг стало очень оживлённо: заговорили, зашагали, зашумел лифт.

— Пора сматываться.

Ниро молча прыгнул на пол.

— Ты как, в состоянии идти? Отдышался?

— Отдышался.

Они спустились и вышли на улицу, точно тени, о присутствии которых знают, но само существование которых никого не интересует Вадим уловил пару взглядов, скользнувших по нему. Нет, лучше — по нему и мимо, не задерживаясь.

Интуитивно он знал: воздух отравлен Шептуном. Особенность его яда в том, что люди с лёгкостью не замечали того, чего не хотели замечать. Подумаешь: вывалилась из подъезда компания — у одного, в чёрных очках, из-под страшно грязной рубахи, кое-где прожжённой, выпирает явно что-то опасное; другой еле на ногах стоит, почти зелёный — того и гляди, свалится; а между ними — серый пёс, по-волчьи исподлобья взглядывающий на людей, на машины… В обычное время и шагу такой подозрительной троице сделать не дали бы. А тут — ушли спокойно.

А на улицу спустились как в парную. Вадим отёр пот из-под очков, всмотрелся в мокрую грязную ладонь, и забыл о ней, и только сейчас понял: чёрные очки основную, солнцезащитную функцию не выполняли. Он видел так, словно носил очки с обычными бесцветными стёклами.

Часть вторая

18.

Хотя ремни стянули тело — помнил Вадим — основательно, всё же впечатление такое, что оружие скользит по коже, маслянистой от пота. Пот сочился изо всех пор, будто Вадим постепенно таял. Но он всё ещё пытался упорядочить мысли и определиться, как и что думает одна из личностей в нём и которая это из них, — и время от времени вспоминал сон: он удирает от снежной лавины; он сидит перед экраном; он заглядывает себе, сидящему, через плечо. И так увлёкся, что не замечал очевидного, пока Денис не остановил словами, в которых звучала и паника, и отчаяние:

— Вадим, извини, очень уж пить хочется!

Теперь растерялся Вадим.

— У меня с собой денег нет.

— Ничего, есть пара монет.

Они зашли в небольшой магазин, где сразу повеселели: здесь на полную мощь работал кондиционер.

Перед витриной с молочными продуктами стояла единственная покупательница, так что Денис быстро встал к кассе и получил две полуторалитровые бутылки минералки. Он едва не порезался, нетерпеливо откручивая крышку, и Вадим отобрал у него бутылку.

— Дай сюда. Кстати, ты же все деньги на мясо истратил.

— Откуда ты знаешь? — вскинулся Денис.

— Август Тимофеевич сказал же тебе — всё, до копейки, на мясо.

— Но ты не можешь этого знать. Ни одного из Вадимов не было в сознании, когда мы говорили об этом.

— А я помню, — упрямо сказал Вадим.

— Значит, Зверь выместил основное сознание человека, но на периферии сознания человек присутствовал. Своего или Зверя? — задумчиво проговорил Денис.

— Заткнись! — грубовато сказал Вадим и протянул открытую бутылку. — И даже извиняться не буду. Мне не нравится, когда ты меня… препарируешь.

— Но ты же сам… Ладно. Деньги мои собственные, — сообщил Денис, тяжело дыша: пока пил, забыл о дыхании. А отдышавшись, с заметной усмешкой объяснил: — Деньги Августа Тимофеевича я истратил так, как он велел. А это мои. Ещё бы я их тогда на тебя потратил. Ну уж нет!

Снизу напомнил о себе коротким ворчанием Ниро. Денис купил широкий пластиковый стаканчик и уже за дверью магазина принялся поить пса, не забывая и о себе.

Прислонившись к прогретой кирпичной стене магазина, Вадим следил, как, присев на корточки, его неожиданный друг поит собаку. Денис щедро подливал минералку в стаканчик Ниро, а потом — уже спокойно и смакуя — пил из горлышка бутылки сам. Вадим видел счастливое лицо счастливого человека и не в силах был уйти дальше от затверженной и бездумно произносимой по поводу и без фразы: "Много ли человеку для счастья надобно?" Он попытался найти ответ на этот риторический вопрос, а в голову назойливо лезла только одна бунинская строка: "О счастье мы всегда лишь вспоминаем". В глубине души он был согласен с высказыванием и знал: читая Бунина, он теперь всегда будет видеть блаженство на лице человека, утолившего жажду…

"… Тихо-тихо-тихо-тихо…"

Лёгкий, одними губами шепоток мгновенно сдёрнул ленивую истому со всех троих. Ниро вскинул жёсткую морду; Денис, хватаясь за стену, выпрямлялся испуганно и долго — отяжелел от выпитой воды и расслабился. А Вадим, смутившись, через секунды после услышанного одним толчком вогнал наспинный меч в ножны. Обретённый рефлекс бойца первым делом заставил схватиться за оружие.

Примерно в ста метрах от них пролегала оживлённая днём трасса. Слева от магазина вливалась в трассу дорога, делящая улицы на кварталы. Движение на ней было редкое. Такие же редкие прохожие неспешно и утомлённо передвигались из стороны в сторону, и на этом усталом уже в обеденное время движении шёпот никак не отразился.

Точно тополиный пух, невесомый, нежный и приставучий, шёпот безмятежно зашелестел снова, и его звук и смысл так расходились друг с другом, что Вадима продрало морозом с ног до головы: "Пора сматываться… Пора сматываться…" А потом невидимка шёпотом же нежно захихикал и повторил: "Пора сматываться…"

— Шептун?

— Необязательно.

— Почему?

— Вспоминай.

И Вадим вспомнил и с сожалением отдал вторую бутылку Денису. Руки необходимо было держать свободными. Шёпот будет везде, но не всегда вслед за ним появится Шептун. Могут появиться те, кого Шептун- Деструктор ведёт за собой, или те, кто идёт по его следам, как по проложенной дороге. Лучше всех знает о проявлениях Денис. Он в прошлом много занимался теоретической частью этого дела. Вадим — знает внешнее, то, для чего его искали и для чего вооружили Зверем.

Шёпот исчез, рассыпался, чтобы, наверное, подчеркнуть обычные звуки обычного дня — и снова вернуться, заставить вздрогнуть от шелеста и повторения — ласкового, будто пушистого, странным образом превратившего улицу в пустую и гулкую комнату: "Тихо-тихо-тихо…"

19.

Неподалёку из дворов на улицу выворачивал черный автомобиль. Хоть и неподалёку, но был он настолько привычной деталью городского пейзажа, что глаз лишь на мгновение отличал его деловитое шевеление, как отмечал людей то здесь, то там и сразу же стирал их отпечатки в памяти…

От шелестящего шёпота воздух ощутимо сгустился. По впечатлению, говорил один человек, говорил и включал сразу несколько записей собственного голоса… Вадим сглотнул, чувствуя, как постепенно глохнет: звуковая плотность в пространстве была как вода на глубине, шёпот давил на уши.

Мимо магазина прошла молодая женщина с малышом. Она шла странно: покачиваясь и в то же время плавно, — и Вадим сообразил, что её качает звуковыми волнами. У малыша было точно такое же лицо, как у матери, — сосредоточенно бледное, и шёл он морща бровки и нос — прислушиваясь к чему-то. Неужели слышал?..

В волновой шелест резко вошёл новый звук, сухой, хрустящий. Вадим обернулся: на асфальте валялся разодранный пакет из-под чипсов, его-то и тронуло с места невесть откуда взявшимся ветерком.

— Пустая бутылка справа, — за спиной сказал Денис, внезапно охрипший, и закашлялся.

Пустая, с полуоборванной этикеткой бутылка из-под какого-то газированного напитка медленно катилась по дороге. Медленно, но с ускорением. И если сначала катилась бесшумно, то новая скорость заставила её подпрыгивать, гулко, пустотно постукивая.

Мусор, вроде нехотя, но всё более и более оживляясь, задвигался повсюду: лакированно сияющие сигаретные пачки, какие-то почерневшие слипшиеся бумажки, крышки разной формы и величины, яркие, блестящие даже в тусклом свете из-за нависшего облачного марева рваные упаковки, мертвенно-серые от времени листья и трава — всё это лениво, будто просыпаясь с трудом, шаталось, двигалось, кружилось, влекомое неведомой силой.

— Я не помню, чтобы подобное происходило хоть однажды. — Денис говорил словно про себя и всякий раз лихорадочно дёргался на новый звук.