«Бешеные алжирские полковники» — что сталось с ними? Люди, движимые памятью о той Франции, которой больше нет, о мире, который перестал существовать, уступив место другому, по их мнению, слабому и никчемному. Такие люди могли заключить союз с Карлосом, хотя бы ради тайной власти, которую он им давал. Удар. Нападение. Казнь. Право даровать жизнь или обрекать на смерть, бывшее когда-то частью их существа, вернула им сила, которая могла послужить делу, чью нежизнеспособность они отказывались признать. Террорист всегда террорист, а убийство — сердцевина терроризма.

Генерал возвысил голос; Джейсон вслушался и различил слова:

— …нас заметят, нашу цель поймут. Мы заняли рубеж, и нас не сдвинуть с этого рубежа; нас обязательно услышат! В память о павших братьях по форме и оружию, — что сложили головы во славу Франции. Мы заставим нашу возлюбленную страну вспомнить и ради них оставаться сильной, не склоняясь ни перед кем! Те, что противятся нам, познают наш гнев. И в этом мы также едины. Молим Всемогущего даровать покой тем, кто ушел раньше нас, ибо мы вступаем в бой… Господа: в наших руках Пресвятая Дева — наша Франция!

Раздался одобрительный гул, старые солдаты продолжали стоять навытяжку. А затем возвысился другой голос, первые слова он пропел один, следующую строчку подхватили все присутствующие:

Борн отвернулся: ему стало тошно от того, что он увидел и услышал. Истребление во имя славы; смерть павших товарищей поневоле требует следующих смертей. Так должно быть, и если ради этого нужно заключить союз с Карлосом, он будет заключен.

Что его так встревожило? Почему вдруг охватили гнев и чувство бессилия? Что вызвало столь сильное отвращение? И внезапно он понял. Он ненавидел таких, как Андре Вийер, презирал собравшихся в этом зале. Старики, творящие войну, крадущие жизнь у молодых… и младенцев.

Почему снова стал сгущаться туман? Отчего его вновь пронзила острая боль? Не было времени задавать вопросы, не было сил их вынести. Надо выбросить их из головы и сосредоточиться на Андре Франсуа Вийере, солдате и военачальнике, чьи устремления принадлежали вчерашнему дню, но чей союз с убийцей требовал смерти сегодня.

Он захватит генерала. Расколет его. Узнает все, что ведомо ему, и, быть может, убьет. Такие, как Вийер, крадут жизнь у молодых и младенцев. Они не заслуживают жизни. Я снова в лабиринте, и стены его испещрены шипами. Боже, как больно.

Джейсон перелез через решетку и спустился по трубе. Каждый мускул ныл. И от боли нужно отрешиться. Нужно притаиться на Пустынной дороге и захватить торговца смертью.

Борн ждал в «рено» невдалеке от ресторана, не выключая мотор, готовый сорваться с места, как только увидит Вийера. Несколько его сотоварищей уже уехали, все поодиночке. Заговорщики не афишируют своей общности, а эти старики были заговорщиками в полном смысле слова. Они променяли все почести, которые заслужили, на смертоносную выгоду оружия убийцы и организации убийцы. Возраст и пристрастие отняли у них разум, и они весь свой век отнимали жизнь… у молодых и младенцев.

Что это? Почему преследует меня? Что-то страшное рвется наружу, пытаясь, кажется, убить меня. Страх и чувство вины овладевают мною… но страх чего и вины за что, я не знаю. Почему эти дряхлые старцы вызывают страх и чувство вины… и отвращение?

Они несли войну. Они сеяли смерть. На земле и с небес. С небес… с небес. Помоги мне, Мари. Ради Бога, помоги!

Вот он. Вспыхнули фары, на длинном черном боку машины отразились фонари. Джейсон выехал из тени, не зажигая огней. Спустился по дороге до первого поворота, включил фары и надавил на педаль. Пустынный участок дороги лежал милях в двух отсюда, надо торопиться.

Было десять минут двенадцатого, и, как тремя часами раньше, поля переливались в холмы, и все омывал свет мартовской луны, которая была сейчас на середине неба. Приехал; все должно получиться. Обочина широкая, рядом поле, значит, обе машины можно убрать с дороги. Но прежде нужно вынудить Вийера остановиться. Генерал был стар, но немощен он не был: заподозрив неладное, он свернет на траву и скроется. Нужно верно рассчитать время, так чтобы неожиданность выглядела убедительно.

Борн круто развернулся, подождал, пока вдали не покажутся фары, и нажал на газ, резко выворачивая руль то вправо, то влево. Автомобиль швыряло из стороны в сторону — словно его вел подгулявший водитель, который не в состоянии выровнять машину, но не снижает скорости.

У Вийера не было выбора, увидев Джейсона, который на всех парах летел навстречу, генерал сбавил газ. А Борн, когда уже казалось, что столкновение неизбежно, резко крутанул руль влево, одновременно нажав на тормоза, и, взвизгнув шинами, «рено» остановился. Борн издал неопределенный возглас. Не то вскрик, не то вопль; так мог выразить свои чувства больной или пьяный, но одно было очевидно: возглас не содержал угрозы. Шлепнув ладонью по оконной раме, он скорчился на сиденье, держа пистолет наготове.

Услышав, как открылась дверца генеральского седана, он бросил взгляд сквозь руль. Старик, кажется, не был вооружен, похоже, он ничего не заподозрил, лишь обрадовался, что не произошло столкновения. Вийер подходил к «рено» слева, встревоженно выкрикивая по-французски вопросы, звучавшие у выпускника Сен-Сир как команды.

— Что это значит? Вы что делаете? Вам плохо?

— Мне нет, а вот вам — да, — ответил Борн по-английски, поднимая пистолет.

— Что?.. — Старик осекся и застыл. — Кто вы и в чем дело?

Борн вылез из машины.

— Рад слышать, что вы свободно говорите по-английски. Возвращайтесь в свою машину. Отведите ее с дороги.

— А если я откажусь?

— Застрелю вас на месте. Мне особого повода не потребуется.

— Вы из «Красных бригад»? Или из парижского крыла Баадера — Майнхофф?

— А что? Вы можете отменить их приказ?

— Я плюю на них! И на вас!

— Никто никогда не сомневался в вашей смелости, генерал. Идите в машину.

— Смелость тут ни при чем! — Вийер не пошевелился. — Дело в целесообразности. Вы ничего не добьетесь, убив меня, тем более похитив. Моим домашним даны четкие распоряжения. Израильтяне совершенно правы. С террористами не может быть никаких переговоров. Стреляй, подонок! Или убирайся!

Джейсон вглядывался в старого солдата, вдруг потеряв уверенность, но все еще начеку. Это отразится в глазах, что горели сейчас яростью. Одно имя, вывалянное в грязи, столкнется с другим именем, увенчанным славой, и произойдет вспышка; он увидит это в генеральских глазах.

— Там в ресторане вы сказали, что Франция не должна ни перед кем склоняться. А французский генерал склонился перед одним человеком. Генерал Андре Вийер — порученец Карлоса. Связной Карлоса, солдат Карлоса; холуй Карлоса.

Выражение глаз, горевших яростью, изменилось, но не так, как ожидал Джейсон. К ярости добавилась ненависть, не испуг, не паника, но глубокое, неодолимое омерзение. Рука Вийера взметнулась, пощечина была резкой, точной, увесистой. За ней последовал новый удар, жесткий, оскорбительный, такой сильный, что Джейсона отбросило назад. Старик наступал, презрев пистолет, не чувствуя страха, снедаемый одной мыслью: покарать. Удары сыпались градом, генералом словно овладело безумие.

— Свинья! — кричал он. — Грязная мерзкая свинья! Подонок!

— Я буду стрелять! Я убью вас! Прекратите!

Но Борн не мог нажать на спуск. Он был притиснут к машине, тесно прижат. А старик все наступал, его руки взлетали, размахивались, наносили удары.

— Убей, если можешь — если смеешь! Отребье! Мразь!

Джейсон бросил пистолет на землю и вскинул руки, чтобы защититься. Он перехватил одно запястье, потом второе, остановив руку, которая разила как меч. Резко их выкрутил, так что старик, тяжело дыша, застыл лицом к лицу с Борном.