Катерина кормила своих кур, выгнав их из курятника на задний двор, когда в ворота к ней неожиданно постучали. Катерина удивилась: она никого так рано не ждала… Её муж Федор — в поле, и будет работать там до вечера, ремотировать трактора…

Оставив кур клевать, она бросила ведёрко с остатками проса и побежала к воротам, чтобы увидеть того, кто так усердно колотил в них кулаком. Небо слегка развиднелось, и дождь перестал, превратившись в сырость, но с запада надвигалась новая туча — грозовая, похожая на высокую тёмную гору.

— Видчиняй, хозяйка! — крикнули за воротами, когда Катерина приблизилась — недобро как-то крикнули, страшно. Катерина поёжилась, отодвигая задвижку и открывая крепкую калитку.

— Доброго дня, Катерина! — незваный гость громко поздоровался, и Катерина тут же узнала его.

За калиткою, на пыльной дорожке стоял Петро, их с Федором кум, а за спиной его, над верхушками соседских яблонь, разрасталась эта туча, которую то и дело рвали острые молнии. В высоком небе летели клином журавли — летели на юг, покидая дом, чтобы переждать холодную и голодную зиму. Катерина с детства знала Петра, но в этот раз, увидав его, испугалась — зелёная гимнастёрка и пилотка, в которые был одет её кум означали только одно: до их мирной деревушки добралась война. Это не байка, а страшная правда, и Петра уже призвали на фронт, а к ним он пришёл совсем не в гости, а для того, чтобы увести с собою Федора. Навсегда. Катерина попятилась и в страхе решила прогнать Петра, но вдруг её остановил резкий окрик:

— Гражданка! — крикнул незнакомый голос, и Катерина застыла, часто моргая. Из-за Петра выдвинулся незнакомый человек в такой же гимнастёрке, только с какими-то нашивками, а на голове его низко сидела фуражка. — Лейтенант Комаров! — представился он, рубленым движением отдав солдатскую честь.

Катерина торчала на месте, не шевелилась и молчала — боялась, а лейтенант Комаров раскрыл свой чистый блокнот, провёл пальцем по строгим записям и поднял на Катерину свои суровые глаза.

— Гражданин Онопко Федор здесь живёт? — сухо осведомился он, а Петро около него виновато топтался в своих солдатских сапогах, будто извиняясь за то, что привёл Комарова к дому Катерины.

— З-здесь… — едва не задыхаясь, выдавила Катерина, а потом собрала всё своё мужество и громко крикнула прямо в лицо этому страшному лейтенанту:

— Я вам не отдам его! Уходите!

Петро подался назад — ожидал, что Комаров рассвирепеет и закричит на Катерину, но лейтенант только опустил глаза и тихо пробормотал:

— Извините, я уполномочен провести призыв.

— А… можно… можно Федора оставить? — Катерина поняла, что разум покидает её, забилась в истерике. — У нас дочь…

— Ничего не могу поделать, — лейтенант Комаров пытался казаться твёрдым, хотя по-настоящему едва заставлял себя выдавливать заученные фразы.

Из глаз Катерины сами собой полились слёзы, в ушах зашумело… Петро показал Комарову куда-то на дорожку, Комаров обернулся, и Катерина тоже посмотрела и увидала, что возвращается Федор — весь в машинном масле, одетый в рабочую робу. Он даже не переоделся, так спешил домой, а за ним едва поспевал местный парень Грыць, шестнадцати лет от роду. Грыць рвался в армию — Родину защищать, и за ним, кудахча, бежала его мамка — грузная баба Параска, хватала Грыця за руки и громко причитала, на всю деревню:

— Гой, сынку, та за що мени воно таке??

— Онопко Федор? — уточнил лейтенант Комаров, когда они приблизились.

— Я, — согласился Федор. — Здравия желаю.

— Феденька… — всхлипнула Катерина, заливаясь слезами и подалась к нему, но Федор отстранил её, понимая, что от призыва не уйдёт. Кум его, Петро жил в соседней деревне Нижинцы, которую уже заняли немцы.

— Гражданин Онопко, вы призваны в ряды Красной Армии, — лейтенант Комаров сообщил Федору новость, которая для него давно уже была не новость. Федор догадался, что его заберут в армию в тот день, когда забрали Петра.

— А я у вас есть? — спросил Грыць, надеясь на то, что и его тоже призовут — мамке на зло.

— А как же вас звать-величать? — осведомился лейтенант Комаров, как показалось Грыцю, насмешливо, будто видел его насквозь, и знал, сколько ему по-настоящему лет.

— Коваленко Григорий, — ответил Грыць, а баба Параска дёргала его за рукав и за жилетку, причитая, чтобы он домой топал, и на рожон не лез.

— Так, Коваленко Григорий… — забормотал лейтенант Комаров, выискивая в своём списке фамилию и имя Грыця. — Нет! — сообщил он, не найдя. — Лет вам сколько?

— Шестнадцать… — пробормотал Грыць, догадываясь, что его не включили список потому что ему лет маловато, не дорос…

— Зелен ты ещё, сынок! — заключил лейтенант Комаров и подмигнул бабе Параске.

— А я… а я в партизаны пойду! — обиделся Грыць, топнув ногой. — До батьки Василя в отряд!

— Додому пошли! — баба Параска ухватила Грыця под локоток и насильно поволокла по тропинке, к своему двору, чтобы посадить его в хате на лавку и пирогами пичкать. У них есть рыжий кот Васька, и Катерина видела его, как он сидит на крыше их хаты, помахивая толстым полосатым хвостом. Баба Параска уволокла Грыця и захлопнула за ним ворота, а лейтенант Комаров протянул Федору какую-то свою бумагу и чернильницу-непроливайку.

— Распишитесь! — потребовал он от Федора, а Катерина слышала его слова как через тёмную холодную воду — приглушённо, жутко… Как она скажет дочке о том, что папку на войну забрали, и он… Нет, Катерина гнала от себя плохие мысли… эта война ненадолго, и Федор через недельку вернётся.

— Я неграмотный… — признался Федор лейтенанту Комарову, глядя на носки своих грязных сапог.

— Хоть корючку какую нарисуй… — буркнул Комаров, протягивая Федору ручку с пером.

Федор взял ручку неуклюже своими толстыми замаранными пальцами, попытался что-то нарисовать в маленькой клеточке и тут же спустил с пера кляксу…

И это был последний раз, когда Катерина видела его… как в тумане, призрачно так, как не по-настоящему. Федор обнял её на прощание, а Катерине казалось, что это происходит не с ней, или это сон такой, она откроет глаза, и всё будет по-прежнему. Она даже и не вспомнила, что не закрыла кур, и не видела, как куры её выскакивают мимо её ног и разбегаются по сторонам — Катерина всё смотрела вслед лейтенанту Комарову и Петру, как они уводят Федора, и скрываются за поворотом. И журавли в небе кричали так протяжно, так жалобно…

Место действия: городской посёлок Еленовские Карьеры, Сталинская область, Украина. Дата: Начало октября 1941 года. Время: Конец ночи.

…На исходе ночи утихли ночные птицы, наполнив лес почти мистическим молчаньем. Луна зашла, покинув сереющее небо, и прекратился ветер, сделав сырой воздух неподвижным, словно стеклянным. Ходила туманными тропами мрачная тишина, пожухшие листья, медленно кружась, опадали с мокрых ветвей, ложились на холодную землю рыжим ковром. Над острыми вершинами высоких елей блекли недобрые звёзды, туман покидал бескрайнюю степь, отползал обратно, в болотистую лесную глушь. Среди жухлых ковылей занимался холодный рассвет.

За наполненным непролазными болотами лесом, за степью и полем стоял городской посёлок Еленовские Карьеры, тихий в своё последнее мирное утро. В сизой дымке дремали дома и магазины, новый театр, который только что построили, пустые торговые ряды и высокое здание райкома. Но напуганные люди не спали. Все жители этого городского посёлка, несмотря на холод и дождь, собрались у западной границы, у самого страшного леса, из которого вот-вот придёт беда. Им раздали лопаты и мешки и приказали строить баррикады — насыпать в мешки тяжёлую, мокрую землю и укладывать их друг на друга, отгораживая город от тёмного поля, за которым поднимались к ночным небесам острые верхушки лесных деревьев. Мирные песни сверчков, крики ночных птиц и шорох листвы тонули в гомоне голосов и топоте многочисленных ног. Здесь было много людей: жители Еленовских Карьеров, которым всё не разрешали эвакуацию и солдаты Красной Армии. Одни из них, потея, рыли окопы, строили укрытия из брёвен и земли, одни — пихали тяжёлые страшные пушки, из которых бьют по танкам.