— Видите ли, Женевьев, наверняка у этой перестрелки есть какие-то истоки, скрытые причины, нюансы. Связанные, скажем так, со скаковой кухней. Именно это я и хотел бы услышать.

Женевьев молча курила, разглядывая оживленный тротуар. Наконец сказала:

— Скаковой кухней… Вообще-то, если честно, я не хотела говорить на эту тему. Но Марс меня уломал. Жиль, дело в том, что мальчонка, я имею в виду Анри Дюбуа, вляпался и горит сейчас голубым огнем. Мы ведь с ним знакомы, у нас было почти одинаковое детство, конюшни, лошади, дорожки, ну и все такое остальное. Анри хороший парень и классный жокей, даже больше чем классный. — Сказав это, Женевьев некоторое время колдовала с пеплом, трогая его кончиком сигареты. Вообще-то вся эта заваруха началась из-за его отца.

— Из-за отца Анри?

— Ну да. Старший Дюбуа был повязан с Сен-Клу. В Париже, дорогой Жиль, практически не бывает ни одной скачки с участием Сен-Клу, которая не была бы заделана. Вот так-то. А это бабки. Огромные бабки, вы понимаете?

— Но… — Жильбер помолчал. Что, с этим все мирятся?

А что остается делать? Против того, что здесь проворачивает Сен-Клу, никто не смеет даже пикнуть. Он здесь хозяин. Все знают, что у него на содержании есть целый штат жокеев, которые во время скачек делают с чужими жокеями и лошадьми что хотят.

— Что, например?

— Например, вы знаете, что такое коробочка? А удушение резвым пейсом? А крючок? Или, допустим, увод чужака в поле? Или, скажем, петля?

Понаблюдав, как Женевьев трогает языком коньяк, Жильбер покачал головой:

— Нет, ничего этого я не знаю.

— Марс, ты еще не умер со скуки? — Женевьев посмотрела на Марселя.

— Нет, наоборот, мне интересно.

— А мне скучно. Хочется куда-нибудь в шумное место, где музыка, где весело, где можно вволю побеситься.

— Котенок, потерпи. Клянусь, время побеситься у тебя еще будет.

— Будем надеяться. — Женевьев вздохнула. — Короче, Жиль, вы должны знать: здесь, в Париже, Сен-Клу делает все, что хочет. Старший Дюбуа решил выйти из-под его контроля и тем самым подписал себе смертный приговор. Я же вам сказала, это бабки, огромные бабки, к которым, в том числе, имел отношение и старший Дюбуа. Честь ему и хвала, что он набрался смелости плюнуть Сен-Клу в морду и слинять, но, Жиль, поверьте мне, на карту поставлено слишком многое. Я знаю несколько случаев, когда… Женевьев замолчала. Вы слышали о таком жокее Николя Кардье?

— Нет.

— Отличный был жокей. Человек он был не сахар, но скакал классно. Так вот, года три назад Кардье тоже попытался выйти из-под контроля Сен-Клу. Стал скакать самостоятельно. Ну и… — Женевьев помолчала. — Кардье уже третий год скачет на том свете.

— Он умер?

— Да. Как говорится, отдал богу душу. Есть такие машины, с вращающимися щепками, для разравнивания дорожек на ипподромах. Кардье попал в эти щетки. В момент, когда у машины что-то вышло из строя и она в самый неподходящий момент стала крутиться по дорожке, Кардье сидел верхом. Испугавшись машины, лошадь сбросила Кардье и ускакала. Кардье же упал на дорожку, и тут-то щетки его и нашли. За рулем находился кто-то посторонний, как посчитало следствие, не исключено, что эго были дети. Водителю, который в момент наезда отсутствовал, дали три года условно за неосторожное обращение с механизмом, являющимся объектом повышенной опасности. Веселая история?

— Веселая. За рулем этой чертовой машины находился их человек?

— Точно. Ришар Барт.

— Если верить рассказу, полиция сработала хуже некуда.

— Полиция… Да плевали они на полицию. Она у них в кармане, закуплена на корню. Жильбер, я знаю Ришара Барта, того, кто сидел за рулем этой уборочной машины. Эго страшный человек. Поверьте мне, страшный. Когда кто-то гибнет на его глазах, он испытывает удовольствие. Испытал он его и тогда, глядя на гибнущего Ника.

— Любопытный факт. — Жильбер помолчал. — Больше вы ничего не хотите мне сказать?

Покосившись в сторону Марселя, Женевьев откинулась на стуле. На ее лице отражалась целая гамма чувств. Наконец, прикурив новую сигарету и сделав несколько затяжек, сказала, глядя куда-то в сторону:

— Хорошо, Жиль. Раз уж я начала, надо закончить. С Бартом был тесно связан мой бывший муж. Собственно, они и сейчас с ним не разлей вода. Когда мы с Пьером только поженились, мы с Бартами дружили семьями.

— Интересно. Не думал, что у таких людей бывает семья.

— Бывает. Правда, когда все эго происходило, я понятия не имела, кто такой Барт на самом деле. Клянусь.

— Не клянитесь, я вам верю.

— В те дни мы ездили к Бартам в гости, неделями жили у него на яхте.

— У Барта есть яхта?

— Шикарная. Да и вообще у Барта есть все. Он миллионер. У него шале в Ницце, особняк в Монте-Карло, контрольный пакет акций в трех или четырех крупных компаниях. Да и бог знает что еще.

— Интересно, откуда такое богатство?

— Рэкет, проститутки, игральные автоматы. — Женевьев тронула пепел кончиком сигареты. — Наркотики. Но главное, конечно, скачки. Барт давно уже работает на пару с Сен-Клу.

— На равных?

— У них разделение. Все распоряжения исходят от Сен-Клу, Барт же со своими людьми занят тем, что держит всех в страхе. Повторяю, Барт страшный человек. Садист. Я точно знаю, если только он поймет, что вы с Марселем пошли против него, вас можно считать покойниками. Они вас убьют, Жиль. Вас и Марса. Слышишь, Марс? Кто тогда будет стоять за справедливость? Из-за которой, как я поняла, все вертится?

— Вот что, малышка… — Жильбер с улыбкой накрыл ладонью ее руку. — Вот что. Раз уж речь зашла о Барте, вы мне немножко о нем расскажете?

— Интересная история. Жильбер и ты, Марс, запомните: мне очень бы не хотелось рассказывать о Барте. Если у меня любовник полицейский, это совсем не значит, что он сможет защитить меня, если Барт что-то пронюхает. Жиль, может, обойдетесь?

— Да мне ведь нужно-то всего ничего. Внешность, кое-какие дополнительные детали. И вся песня. Сколько ему лет?

С полминуты Женевьев обдумывала, отвечать или нет. Наконец сказала:

— Когда мы общались, ему было под сорок.

— Он сидел?

— Не знаю. По-моему, нет.

— Он сам говорил, что нет? Или кто-то другой?

— Он сам. Да и, Жиль, как он мог сесть, если ему все сходит с рук?

— Мог. Просто о том, что он сидел, вы не знаете.

— Значит, я об этом не знаю.

— Какой он внешне?

— Очень мощный, выше среднего роста. Лицо неприятное, хотя должна признать: такие лица женщинам нравятся. Большой нос, полные губы. Чуть выступающий подбородок с ямочкой. Карие глаза. Брови густые, сходятся у переносицы. Шатен, носит длинные волосы.

— Особые приметы есть?

— Особые приметы?

— Да. Родинки, шрамы, татуировки?

— Сейчас… — Женевьев тронула мочку правого уха. — Вот здесь, справа, у Барта срезана часть уха. Примерно полмочки.

— Поэтому он и носит длинные волосы, чтобы закрывать?

— Ну да еще. Волосы Барт всегда убирает за уши. Или собирает в «конский хвост». Когда же его спрашивают про ухо, он с гордостью объясняет, что ухо ему срезали в детстве, когда он с кем-то дрался на ножах.

— Где он живет в Париже?

— У него особняк в Сен-Жермен-де-Пре и апартаменты недалеко от Плас де ля Конкорд.

— Неплохо устроился.

— Неплохо. Я же говорю, он миллионер.

— И убийца.

— Естественно. Разве одно другое исключает?

— Как называется его яхта?

— «Эспри пасифик».

— Порт приписки?

— На корме написано «Марсель», это и есть порт приписки?

— Это и есть. Ладно, Женевьев, спасибо. Вы милая девочка. Но клянусь, ни я, ни Марсель не отступим от этого дела. Да, Марс?

— Да. — Марсель сдержанно улыбнулся.

— Но ребята… — Закусив губу, Женевьев замотала головой.

Жильбер снова тронул ее за руку:

— Малышка, может, вы случайно знаете, что такое взвод?

— Взвод? Ну… что-то военное. Сколько-то там человек.

— Пятьдесят человек. Так вот, мы с Марселем один раз дрались с целым взводом. И, как видите, остались живы. И при этом нормально себя чувствуем. Да, Женевьев, не знаете случайно, на какой машине обычно ездит Барт?