Виноват во всём оказался солнечный зимний луч. Алёна отвечала у доски, класс при-тих не потому, что заслушался, просто никому ничего не хотелось делать, даже переговари-ваться. День стоял пасмурный. За окнами с совершенно белого неба падал совершенно бе-лый снег. Лично Сергею больше всего хотелось спать. Чтобы не задремать и не обидеть тем самым историчку, которую уважал, и чтобы не опозориться перед ней и не нажить себе врага, он отчаянно пялился на Крокину, стараясь связать воедино обрывки иногда застревающих в сознании слов.

Вот тут-то природа и отколола непредсказуемый номер: снег прекратился, насыщен-ные микроскопическими кристалликами замёрзшей воды тучи разомкнулись, и лимонно-жёлтый, сконцентрированный луч снайперски ударил в глаза стоящей у доски девочки. Алё-на инстинктивно вскинула руку, прикрыв ладонью глаза, гибким движением выгнув стан. Солнечный свет собрался в ладошке, вытек из неё, и заструился, охватывая сиянием строй-ную, чуть угловатую фигурку. Алёна в буквальном смысле предстала в новом свете. Сергей засмотрелся на облитую золотом девушку, и сердце сбилось с ритма. С той поры ему повсюду, даже на экране персонального монитора виделся девичий силуэт, грациозно прогнувшийся под давлением солнечного потока, похожий на тонкую, чуть надломленную ветку в лучистом обрамлении. Неожиданно возникшее чувство стало всеохватывающим, обессиливающим, ни на что не похожим.

Вообще-то Сергей никогда не числился в слабаках, в классе и в компании сверстников его ценили за остроумие, за лёгкость в учёбе, за этакую лидирующую уверенность в своих силах, но рядом со светловолосой, голубоглазой девушкой он почему-то терялся и ему при-ходилось прилагать немалые усилия, чтобы не выглядеть робким недоумком. Короче, засу-шился Серёга капитально и ничего против этого не имел.

— Прикинь, — говорил худенький и очень высокий Стас Широков, сметая в сторону па-дающие на глаза тёмные волосы, — мои маман с папиком со следующей недели уходят в от-пуск и уезжают на фазенду. Не желают, видишь ли, чахнуть среди каменных стен. От навоза балдеют. Хотели и меня с собой. А что мне там? На комаров охотиться? Я же там никого не знаю! Они мне впаривают: познакомишься, мол. А мне влом. Отбился всё-таки. Ну и живи, говорят, один, мы наезжать будем с проверочками да с подкормкой. Так что хата есть — пив-ка попьём!

Юрка Чудин как всегда чудил и кривлялся. Надо отдать должное: клоунада у него по-лучалась. Он потешной походкой прошёлся вдоль скамейки, очень реалистично изобразил скрежет ключа в замке, скрип открываемой двери, потом до невозможности вытаращил гла-за, в ужасе схватился за голову и заверещал тонким голосом.

— Станислав, что за кильдим в квартире!? Что за люди тут шляются!? Тебя ни на мину-ту нельзя оставить одного! Деточка, почему вы спите голышом на полу? Вы же простуди-тесь. Как вам не стыдно? Надевайте платье и домой! Домой, домой…

Стас и Сельма Роммель дурашливо заржали, а Алёна сморщила носик.

— Пошляк ты, Юрка, Стасик не такой. Ведь правда, Стасик?

Широков поперхнулся, а Сергей, ощутил мучительный укол под сердцем — с некото-рых пор он даже в своих друзьях-однокашниках видел соперников, умом понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать.

— Ну, Алён, ну это же шутка. Не принимай Чудо-Юдо всерьёз, — Стас создал на лице обаятельную улыбку, знал, собака, что девушкам она нравится, — у нас всегда всё прилично и родителям не…

Задушевную речь Стаса прервала переливчатая мелодия телефонного вызова. Крокина немножко сдвинула вниз собачку молнии на лёгкой курточке и извлекла подвешенную на шнурке серебристую коробочку.

— Алё. Да, мама. Да, здесь. Ну, мама…! Ещё светло! Через полчаса, хорошо? Меня ре-бята проводят. Пока. Пока-пока. — Алёна сунула мобильник за пазуху, огорчённо вздохнула. — Мама беспокоится, домой требует, — пояснила она.

— А-а, ну если мама…, - начал, было, Чудо-Юдо и осёкся, глядя в сторону.

Чего это он? Сергей проследил за Юркиным взглядом. Вот гадство. К их скамейке, от-делившись от кучки расположившихся неподалёку уже взрослых парней неторопливо шёл Мартын, и этот факт ничего хорошего не предвещал — репутация у этого двадцатилетнего парня была ещё та — скверная, короче, репутация. Он успел по малолетке сходить на зону за грабёж, числился в большом авторитете у местной шпаны и, по слухам, был отмороженным на всю голову — опасный парень, как сам по себе, так и своим окружением.

Сергей и его друзья никогда не пересекались с мрачным миром отморозков, в котором царили злоба, насилие, страх, угрюмая покорность, но о существовании этого поганого мира знали и, само собой, знали Мартына в лицо, и верили слухам, приписывающим ему весьма обширные связи. Его боялись. Ребята старались избегать любых трений с неблагополучной средой по принципу: "нас это не касается", и вот теперь, судя по всему, среда сама шла на контакт.

Внешне глава преступного синдиката квартального масштаба совсем не напоминал грозного бойца: чуть выше среднего роста, жилистый и худой, с впалой грудью, с измож-дённым, серым лицом туберкулёзника, он легко затерялся бы в любой толпе, если бы не гла-за — глаза голодного волка. В его намерениях сомневаться не приходилось — он собирался продемонстрировать своим собутыльникам, кто хозяин на этой территории.

Разговор как-то увял, нарываться не хотелось. Оставалась, всё-таки, надежда, что Мар-тын не станет без повода наезжать на незнакомых молодых людей — мало ли причин для то-го, чтобы подойти, попросить огоньку или узнать время и вернуться к компании. Действи-тельно, мало ли? Но, пока Мартынов вразвалочку, не спеша, приближался, у Сергея под ло-жечкой постепенно вызревало противное ощущение — ещё не боязнь, но беспокойство. Он догадывался, что его приятели испытывают то же самое постыдное чувство и совсем не из-за угрозы быть битыми, а из-за того, что в присутствии девочек придётся терпеть оскорбления, чтобы впоследствии не подвергнуться преследованиям банды.

Мартын протянул руку к Алёниной шее.

— Дай мобилу, позвонить надо, — вот так, ни "здравствуй", ни "пожалуйста" — нагло и требовательно. Никто не сомневался — телефон будет демонстративно присвоен.

Алёна так и осталась растерянно сидеть на скамеечке, только, будто ребёнок, защи-щающий любимую игрушку, прижала ладонь к тому месту, где под курточкой на шнурке висел дорогой аппаратик, и с надеждой оглянулась на ребят — своих потенциальных заступ-ников.

— Ну, ты чё, тёлка, плохо слышишь? Дай мобилу, кое с кем перебазарить надо, — в голо-се урки звучала наглая издевка, губы кривились от злобы и торжества. Его приятели с лени-вым интересом следили за происходящим. Мартын играл на публику.

До Сергея дошло — телефон, как предлог, и вовсе не телефон был нужен Мартыну, он хотел покуражиться, унизить молодых людей, растоптать их напускную независимость, вы-ставить перед девчонками в таком свете, чтобы к ребятам навсегда прилепилось клеймо трусов, упиться властью над робкими слабаками. Этот урод оскорбил Алёну! Он даже при-ближаться к ней не имеет права, не то, чтоб брызгать поганой слюной или обдавать воню-чим дыханием! Мало того, он ещё хочет на веки вечные сделать из Сергея слизняка! Ну, с-с-с…!

У Серёги кровь отхлынула от лица, и натурально затряслись поджилки, но он встал, чувствуя, как страх сменяется яростью.

— Заткни пасть, падаль! Ты кого тёлкой назвал? — сказал, как в омут с головой рухнул.

Слова прозвучали, а они, как известно, возврату не подлежат. У полководца, спалив-шего мосты за спиной, имелась хотя бы армия, у Сергея же не было ничего, кроме собствен-ной решимости. Несмотря на гнев, захлестнувший разум, он прекрасно понимал, что последствия будут тяжёлыми, если не смертельными — такое унижение авторитета, пусть даже мелкого, как сама душонка этого отмороженного недоумка, смывается только кровью, большой кровью, но отступать Сергей не хотел, да и не мог — поздно и некуда.

Мартын на секунду оторопел.