Конечно, для заключения такой сделки необходимо было решение общего собрания колхозников или, по крайней мере, правления. Да и договариваться о покупке, следовало вместе с Балакеши. Но Яков решил не терять времени, всю ответственность взять на себя, потом убедить колхозников, что поступил правильно. Когда еще выпадет случай купить овец по такой дешевой цене! Не беда, что они истощены и завшивлены, зато дешевые...

— Аликпер-джан, — обратился Яков к своему старому другу. — Ты помогаешь в таможне отары считать, скажи, дорогой, какими товарами можно заплатить за них хозяину?

— Сам знаешь, Ёшка, — пожав плечами, отозвался Аликпер: — Сахар, галоши, мануфактура... Но ты зря это делаешь. Ведь подохнут овцы, до овчарен не доведешь.

Яков сделал вид, что не расслышал. Его утешало то, что в переводе на деньги каждая овца стоила три рубля, тогда как действительная стоимость овцематки, по меньшей мере, двенадцать рублей.

Аликпер с возмущением наблюдал, как на его глазах совершалась, казалось бы, самая немыслимая сделка. Не выдержал, незаметно кивнул другу, вслед за ним вышел из барака:

— Ай, Ёшка! Ты совсем глупый стал. Зачем тебе пятьсот больных овец? Чем лечить, чем кормить будешь? Они ведь завтра же все, как одна, сдохнут.

— Ничего, Аликпер, выходим. Вот этими руками выходим!

Отвечая Аликперу, он знал, что теперь ни за что не расстанется с так удачно купленными овцами.

— А платить чем будешь? Ты, наверное, бай, Ёшка! Пятьсот баранов по три рубля — полторы тысячи! Откуда у колхоза такие деньги?

— В том-то и дело, Аликпер, нет у нас этих денег. С деньгами кто хочешь купит, а ты попробуй так выкрутись. Сейчас созовем общее собрание колхозников. Уверен, поддержат!

— Как можно без денег покупать? А чем ты их кормить будешь? Я знаю, в колхозе у вас нет ни сена, ни отрубей. Карачун с заставы много не даст — у самого норма. Сначала думай, дорогой, потом покупай!

— И кормить нечем, — согласился Яков, — а все равно овцы нужны. Люди сразу должны почувствовать разницу между единоличным и коллективным хозяйством. Одному купить сразу пять или десять овец не на что, а всем вместе пятьсот можно. Отправим в город бумагу, чтобы в дорожном управлении дали взаймы ячменя. Весной гравием расплатимся... Пойдем к Мухамеду, дорогой, что же мы его одного оставили.

Теперь Яков уже боялся, как бы Мухамед Байрам не отказался от продажи овец. Конечно, в дорожном управлении могут не Дать ячменя, а колхозники не согласятся платить за овец товарами из кооператива, взятыми в долг. Но иного выхода он не видел. Единственная надежда на сено. Богатый сенокос будущего года должен покрыть все расходы. Гравием колхоз расплатится за ячмень, сеном — за товары, которые возьмет оптом в кооперативе. Атагельдыев обещал пятьдесят тысяч на ремонт кяризов. Это огромные деньги. Удастся с помощью государства получить воду, и за то большое спасибо! А с овцами и со всем остальным надо самим управляться...

Окрыленный мечтами, Яков послал Алексея Нырка за Балакеши: надо было срочно созвать общее собрание колхозников.

Чопаны быстро отделили от отары пятьсот овцематок и несколько баранов. Истощенные и больные животные еле держались на ногах, жалобно блеяли.

Начали собираться колхозники. С тяжким недоумением смотрели они на едва передвигавшихся овец, которых чопаны уже загоняли во двор караван-сарая. Яков стоял тут же, опираясь на костыли, наблюдая за хмурыми лицами дауганцев.

— Ай, Ёшка, зачем ты это сделал? — сказал, остановившись рядом, Балакеши. — Зачем у колхозников разрешение не спросил? Если бы кто другой таких овечек купил, я бы прокурору письмо написал.

Балакеши, разумеется, прав. Председатель поссовета явно превысил полномочия, не посоветовался с колхозниками. Но ведь нельзя было упускать случай. Попробуй купи еще где овец так дешево! Яков попытался отшутиться:

— Как ты, дорогой, письмо прокурору напишешь, если писать не умеешь? Одну свою фамилию поставишь, прокурор ничего не поймет.

Шутку встретили тягостным молчанием.

— Они заразные, — присмотревшись к овцам, сказал Балакеши. — Воши по ним, как кочахчи, отрядами ходят. Ты, наверное, за вошей отдельно платить думаешь?..

— Ну что тебе воши? — уже с раздражением произнес Яков. — Разве ты из вошей будешь шашлык жарить? Ты овечек смотри! Через полгода их не узнаешь. Возьмем золу, горчичное масло, натрем шкуры, поставим тепляки, купать овечек будем, а поправятся — на свежий воздух пустим. Своя отара будет.

— Говоришь складно, да будет ли ладно, — в тон ему ответил Балакеши.

С сомнением цокали языками даже самые близкие друзья Якова, молча упрекая его в самоуправстве. Яков начал отчаиваться:

— Савалан! Барат! Мамед! Что стоите? Давайте разбирайте по десятку!

— Что ты, Ёшка, как разбирать? — воспротивился Барат. — Я теперь свою шубу три года не надену: чесаться буду.

— Тебе, Барат, шуба не нужна. В овчарнях будешь печки делать. А когда работаешь, без шубы тепло.

Он все еще пытался шутить, но его шутки не достигали цели. Чувствовалось, еще минута, и все потихоньку начнут расходиться.

— Прокурору все-таки надо написать, — раздался чей-то раздраженный голос.

Яков поискал глазами, кто это сказал. Увидел невысокого, ничем не примечательного туркмена, по имени Аббас-Кули. Чтобы не разжигать страстей, спокойно ответил:

— Пиши, Аббас-Кули. Это твое право. Только что ты скажешь, когда овечки поправятся и у нас будет своя отара?

И опять никто не поддержал Кайманова. Положение становилось критическим.

Неожиданно вперед вышла Ольга, держа за руку Гришатку. Метнув в сторону мужа гордый взгляд, она подошла к овцам, держа в фартуке то ли овес, то ли ячмень. Певуче сказала:

— Чего смотреть-то на них!.. Овец не видели? А ну, сынок, подгони хворостинкой вон ту, с белой звездочкой, а теперь эту, черненькую...

Раскрыв фартук, она поднесла его к мордам ближайших овец и стала выходить из толпы. Голодные животные сначала насторожили уши и замерли, втягивая запах зерна, потом несмело потянулись за Ольгой.

— Кыць! Кыць! Кыць! — тут же раздался энергичный голос жены Барата — Фатиме. Она без лишних слов отбила от стада десяток овец и погнала к своему дому.

С удивлением Яков поглядел на Ольгу, встретил ее довольный и радостный взгляд. С какой сдержанной гордостью она выручила его в самую трудную минуту!

Вслед за Ольгой и Фатиме стали разбирать овец по домам и другие колхозники. Некоторые с явной неохотой, а у многих уже разгорелся хозяйский зуд. В самом деле, стоит хорошенько потрудиться, и через несколько месяцев у колхоза будет своя большая отара!

«Спасибо тебе, Оля, что выручила. Большая благодарность от недостойного тебя мужа. Спасибо и тебе, дорогой Балакеши, что недолго обижался за ущемление твоих прав руководителя колхоза! Спасибо и вам, друзья, за доверие. Но доверие ли? Может, колхозники просто не хотят в глаза правду сказать, а за глаза кто-нибудь сообщит прокурору. Ладно, время покажет...»

Он искренне надеялся, что к весне на Даугане будет своя отара.

В конце декабря на Дауган приехали мелиораторы исследовать и ремонтировать кяризы.

Сухонький проворный старичок в телогрейке и треухе, тот самый, что составлял смету, бодрым шагом обошел всю трассу, заглянул, словно принюхиваясь, чуть ли не в каждый колодец, попросил председателя поссовета собрать рабочих.

Зимой и ранней весной, когда приостанавливается ремонт дороги, свободных от дел людей на Даугане хоть отбавляй. Правда, долбить землю зимой нелегко. Но ведь кяризы нужны всем. К тому же земля здесь промерзает совсем неглубоко — на каких-нибудь сорок — пятьдесят сантиметров. А в галереях вода не замерзает.

Послушать специалистов-мелиораторов в поселковом клубе собралась добрая половина жителей Даугана. Сам собой возник митинг. Надо было сказать собравшимся какие-то очень теплые, важные слова, чтобы дошли они до сердца каждого, кто будет работать на кяризах. После короткого доклада старичка мелиоратора на трибуну поднялся Яков.