— Друзья, товарищи дорогие! — взволнованно начал он. — Расчистим кяризы, не только скотину напоим, но и пруд сделаем, чтобы в жару искупаться можно было. Коровам тоже раздолье будет. Вернутся с пастбища, зайдут в воду, совсем другое настроение у них будет; А когда у коровы настроение хорошее, она и молока больше дает...

— Что ты, Ёшка, нас уговариваешь, — крикнул с места Барат; — Когда будет пруд, не только корова, я сам буду там целый день стоять и хвостом махать!

— Ты хоть три дня стой, от тебя молока не получишь! Потому и говорю про коров!

— Ой, яш-улы, яш-улы, — воскликнул стоявший в стороне Аббас-Кули. — Кяризы — хорошо, а каким хвостом будем махать, когда к весне все овечки подохнут? Обещал, яш-улы, ячмень. Нет ячменя. Обещал овес. Где твой овес?

«Контра! Насчет овец прокурором пугал, теперь хочет митинг сорвать, — подумал Яков. — И ведь в самую точку попал, крыть нечем».

Давно бы нужно было съездить на заставу и попросить одолжить немного ячменя. Но встретиться с Федором после того, что произошло в бараке, Якову казалось невозможным. И вместе с тем ему очень хотелось поехать к пограничникам не только по делам, но и увидеть Светлану, поговорить с ней, понять, действительно ли она считает его тупым и примитивным животным, или сказано это было сгоряча, несерьезно, из-за женской гордости? Он был твердо уверен, что мужчина должен быть грубым, порой жестоким, с твердым и непоколебимым характером. Именно эти качества и ценились, по его мнению, женщинами. Но в ушах все время звучал срывающийся голос Светланы: «Что ты можешь знать о любви? То же, что ишак или верблюд?» Значит, тягостное, страшно напряженное состояние, когда противоречивые чувства раздирают тебя, когда все валится из рук, а сам не знаешь, куда деться, — это и есть любовь? Так зачем она нужна, такая любовь, если вся жизнь от нее идет вверх тормашками?

Что-то надо было ответить Аббасу-Кули. Молчание явно затянулось.

— Ты овечек пока бородой своей покорми, — сказал Яков. — Она у тебя густая и длинная.

Громкий хохот заглушил его слова: борода у Аббаса-Кули — всего несколько десятков волосков, росших прямо из шеи. Это был, конечно, не ответ, но обстановка хоть немного разрядилась. Потемнев от злости и бормоча ругательства, Аббас-Кули спрятался за спинами других: все-таки он побаивался Якова. А нужно ли, чтобы его боялись люди? Конечно нужно. С детства он знал, что каждый прежде всего считается с силой. Раз у него власть, должна быть и сила. Победа даже над Аббасом-Кули была приятна. Но Аббас-Кули не думал сдаваться.

— Ты моей бородой не прикрывайся, лучше скажи, где ячмень возьмешь? — крикнул он снова откуда-то из задних рядов.

Яков не успел ответить. К открытой двери клуба на всем скаку подлетели незнакомый командир-пограничник с тремя «кубиками» в петлицах в сопровождении сверхсрочника Амира Галиева и еще одного красноармейца.

— Вы председатель поселкового Совета Кайманов? — спросил командир, подойдя к Якову. И когда тот ответил утвердительно, представился: — Начальник заставы Дауган Логунов.

— А Карачун? — невольно вырвалось у Якова.

— Назначен комендантом.

— Как комендантом?

Логунов улыбнулся:

— Выходит, получил повышение. А я узнал о митинге, решил приехать, познакомиться. Надеюсь, и у нас будут такие же отношения, как у вас с Карачуном.

В ответ Яков промычал что-то неопределенное. «Почему Федор, уезжая, не зашел, не попрощался? Значит, догадывается! Может, все знает? Но от кого? Кто сказал? Впрочем, такой наблюдательный и умный человек, как Федор, догадается и сам. А где Светлана? Уехала ли она с мужем или осталась сдавать дела? Все-таки у нее в поселке медпункт. Или тоже не захотела зайти проститься?..»

Продолжая думать о Федоре и Светлане, он равнодушно смотрел на нового начальника заставы, отмечая про себя, что тот чем-то похож на Федора, то ли жилистой сухощавой фигурой, то ли слегка вздернутым носом и густыми бровями цвета пшеничной соломы. Так же, как и у Федора, обмундирование у Логунова тщательно подогнано и отутюжено. Новенький ремень и портупея поскрипывали, блестя коричневым лаком. Зеркальным блеском сияли начищенные сапоги. Румяный, крепкий, быстрый в движениях, чисто выбритый, он действительно очень походил на Федора Карачуна. Но может, это Якову только кажется. Последнее время он в любом встречном видел Федора, постоянно думал о гневном упреке Светланы. Выходит, и Федор не понимает, что такое любовь? Если он, Кайманов, «тупое животное», то кто же Федор? Что нужно Светлане? Чего она ищет? Что вообще может потребовать женщина от мужчины, кроме верности и силы?

Логунов попросил разрешения выступить перед собравшимися в клубе дауганцами и перевести его речь.

— Давай! — махнул рукой Яков.

С минуту помолчав, ожидая, пока стихнет в зале шум, Логунов сказал:

— Я — новый начальник заставы. Знаю, что в поселке крепкая бригада содействия пограничникам. Знаю по рассказам и председателя вашего поселкового Совета Якова Григорьевича Кайманова, обратившегося к нам с просьбой выделить для колхоза несколько пудов овса и ячменя. Сообщаю, что по ходатайству прежнего начальника заставы Федора Афанасьевича Карачуна командование разрешило выделить вам тонну зернофуража на откорм овец...

Яков, волнуясь и торжествуя, перевел эту фразу на курдский и азербайджанский языки, с благодарностью и каким-то щемящим чувством подумал: «Все-таки сделал Федор, несмотря ни на что сделал».

Гулом одобрения встретили дауганцы это сообщение.

— И еще одно дело, — продолжал Логунов. — Поскольку мы с вами соседи, и вода нам так же нужна, как и вам, кяризы будем чистить вместе. Обещаю, что все свободные от нарядов пограничники до конца работ — ваши помощники.

Ну что ж, дружить так дружить! Якову не хотелось остаться в долгу перед новым начальником заставы да и поселку было крайне необходимо то, что он задумал. Сейчас самое время высказать мысль, которая возникла у него еще тогда, когда он вместе с «базовцами» ходил выручать Дзюбу прямой дорогой на Асульму. Неприступны горы вокруг Даугана, но если человек приложит руки, то и скалы отступят, откроют прямой путь к горным пастбищам, раскинувшимся вдоль самой линии границы.

— Братцы! — поднялся Яков. — Мы с вами все друзья пограничников, а они — наши друзья и помощники во всех делах. Есть у меня еще одно предложение. Выполним его, одним ударом двух зайцев убьем. Надо сделать тропу там, где мы лезли напрямую, когда искали Дзюбу. Сделаем, будем скрытно и быстро, не слезая с коней, подниматься на Асульму. Ни один бандит не увидит, когда и куда пошли наши наряды. Тропа пересечет шесть, а то и все восемь самых ходовых троп контрабандистов. От самого Даугана пройдет по отщелкам да сопкам, а там один крутой подъем и — вот она, Асульма!

Он перевел все, что сказал, на русский язык для Логунова. Тот сразу оценил предложение, оценил и то, насколько хорошо председатель поселкового Совета знает участок заставы.

Большинство нарушений происходит на левом фланге участка. Движение нарядов по линии границы до сих пор демаскировано. В некоторых местах маршрут проходит прямо по хребту. Приходится преодолевать тяжелые подъемы. Тропа, которую Яков предложил сделать проходимой для лошадей, сократит время движения нарядов на полтора — два часа. Прокладывать ее удобнее всего по южным карнизам, где снег и лед стаивают быстрее.

 Зная теперь, о чем идет речь, Логунов внимательно наблюдал, как жители поселка воспримут предложение председателя.

— Это — один заяц, которого мы убьем, — продолжал Яков. — Сделаем тропу проходимой для ишаков и верблюдов, поставим в горах пресс, будем сено прессовать и с Асульмы тюками спускать. Вот вам второй заяц. А сено, сами знаете, главное наше богатство. Сеном и дровами только и отмахаемся от долгов. Что осенью не вывезем, заскирдуем, весной увезем. Весной овцы и коровы дадут приплод. Сена потребуется еще больше. Так что, как только закончим с кяризами, снег сойдет, сразу и за тропу возьмемся. Дело нужное.