Климок, задумавшись, провел рукой по крупной лобастой голове Казбека, заломил назад его шелковистые упругие уши, запустил пальцы в густую шерсть на загривке. Снова и снова повторял он это движение, стараясь не встречаться глазами с наблюдавшим за ним, по-настоящему растрогавшимся Моргуном.

Закрыв глаза, положив не только морду, но и увесистую лапу на колено Климку, Казбек упивался лаской. Давно уже не гладила его пусть грубая, но зато надежная рука, давно никто не трепал шерсть на загривке.

Вдруг он фыркнул и бросился к кустам.

— Фу, Казбек! — крикнул ему вдогонку Климок.

— Товарищ старший сержант, вас в штаб вызывают! — послышался голос из кустов.

— Хорошо, иду! — ответил Климок. — Ну, Ваня, пора, — поднялся он, — сегодня уходим…

Моргун молча подал ему вещмешок с продуктами.

Казбек смотрел вслед новому хозяину, пока тот не скрылся в кустах, затем взвизгнул и бросился за ним.

— Казбек! Казбек! — закричал Моргун, но пес не вернулся.

Постояв у своей кухни, Моргун направился к землянке связистов, где был установлен коммутатор.

Согнувшись вдвое, вошел и остановился, ничего не видя после дневного света.

Против входа свешивались с нар ноги в солдатских сапогах с подковками. Из темноты раздавался заливистый храп. У коммутатора при свете «катюши» — сплющенной в горловине гильзы с самодельным фитилем из куска старой шинели — сидел усатый, темный от копоти телефонист с блестящими, как у негра, белками глаз.

— «Весна»! «Весна»! — замогильным голосом говорил он в привязанную ремешком к голове трубку. — Вас вызывает «Днепр»! «Волга», вас вызывает «восьмой»!..

Моргун с невольным уважением подождал, пока дежурный соединит «Волгу» с «Доном», и только после этого попросил:

— Будь другом, включи мне «двадцатого», надо ему срочное дело передать.

«Двадцатым» по внутреннему коду именовался начальник продовольственного снабжения, которому подчинялся теперь Моргун. Несколько минут дежурный переключал рычажки, втыкал штепселя, разыскивая «двадцатого», затем передал Моргуну трубку от стоявшего рядом телефонного аппарата:

— В штабе он, сейчас подойдет.

Моргун терпеливо ждал. В трубке что-то потрескивало и шуршало, где-то очень далеко настойчивый голос повторял: «Пришлите огурцов, ждем огурцов…» Неожиданно вмешался такой же далекий, едва различимый голос: «Ахтунг, ахтунг!» Моргун даже вздрогнул: никогда он не думал, что по телефону можно услышать немцев. Наконец уверенный низкий голос произнес: «Двадцатый» слушает».

Отпросившись до утра, Моргун положил трубку на аппарат, поблагодарил дежурного и вышел из землянки. «Разрешаю вам за вашу боевую службу», — сказал ему начпрод. Что ж, авторитет ни за какие деньги не купишь, пока что Моргуна в полку уважали…

Неожиданно он увидел Климка, одетого в маскхалат разведчика, с пистолетом в руке.

— Ты зачем здесь? — удивился Моргун.

— Гоняюсь за твоим Казбеком! — зло ответил Климок, — По пятам ходит, демаскирует. Лейтенант приказал, если не отважу, пристрелить.

Сейчас Климок выглядел совсем другим. В пестром маскхалате, на котором словно кто-то оставил коричневые следы растопыренных пальцев, он сливался с рыжеватыми кустами и землей.

Моргун вынул из кабинки машины плащ-палатку, по-охотничьи, стволом вниз, нацепил на плечо карабин, остановился перед своим другом.

— А ты куда собрался? — спросил Климок.

— Тебя проводить, до утра отпустили на передовую.

Климок сел на корточки у входа в блиндаж и с угрюмым лицом оттянул затвор пистолета.

Забившись в самый угол блиндажа, тоскующими глазами смотрел на Климка Казбек, отлично понимая, что за предмет в руках у человека, которого он только что стал считать своим хозяином.

Моргун понимал, что Климок вправе пристрелить собаку: он шел на задание особой важности, ничто не должно было ему мешать. И все-таки Моргун не выдержал.

— Погоди, Петро, — попросил он.

Климок оглянулся. Сузившиеся светлые глаза его смотрели недобро.

— Собаку жалеешь? А меня, если он за мной пойдет и как наводчик немцам покажет, меня тогда пожалеешь?

— Не пойдет, — помолчав, сказал Моргун. — А пойдет — сам пристрелю.

Войдя в блиндаж, он привязал Казбека веревкой к одному из бревен наката, потом загородил досками вход, привалив для верности несколько валунов.

Климок, пожав плечами, сунул пистолет под маскхалат, и Моргун только сейчас понял, какую взял на себя ответственность.

Тяжелый осколок с зловещим шуршанием пролетел над головой, ударился в мокрый, покрытый дерном бруствер траншеи. С засохших стеблей травы, уцелевшей на дерне, скатились дождевые капли, осыпались на рваный кусок металла. Моргун взял его в руку: осколок был теплым.

Вблизи полыхнуло снопом трассирующих пуль, глухо, будто из-под земли, простучал пулемет, и снова темнота, мелкий моросящий дождь да впереди разрывы мин и снарядов.

Вспыхнула в небе ракета, выхватила из мглы крестовину проволочного заграждения, белую, как на негативе, колючую проволоку, за проволокой расколотое снарядом дерево, торчащее, как огромная щепка. Это дерево было уже на изрытом воронками, опутанном колючей проволокой поле нейтральной полосы.

Стоявший рядом с Моргуном Климок молчал.

Был он сейчас не просто солдатом, а разведчиком — человеком без имени и фамилии: все документы в штабе части, только пистолет под курткой, да гранаты на поясе, и ощущение такое, что нет ни прошлого, ни будущего, есть только напряженные, медленно идущие одна за другой секунды и минуты. Это чувство было хорошо знакомо Моргуну: слух улавливает малейший шум, глаза видят едва различимые тени, а тело становится как будто невесомым, словно, надев маскхалат, человек еще по эту сторону нейтралки включается в новую, полную опасностей и неожиданностей жизнь.

На дне траншеи сидели разведчики в пестрых маскхалатах с капюшонами на головах. Рядом с Климком — два сапера, которые должны были разминировать проход. Солдаты переговаривались вполголоса, курили, пряча в ладони огоньки самокруток. Слышно было, как, то удаляясь, то приближаясь, гудит ночной бомбардировщик да нудно и настойчиво шелестит мелкий дождь.

В небо взвилась ракета, повисла над торчащим, как белый обелиск, расщепленным стволом дерева и, медленно описав дугу, роняя капли света, погасла.

— Здорово светит, — сказал Моргун, — придется вам до самых окопов по-пластунски.

— Дорогу будет видней, — отозвался Климок. — Товарищ лейтенант, по-моему, время…

За Климком, тоже в маскхалате разведчика, с опущенным на пилотку капюшоном стоял лейтенант — командир взвода разведки, совсем еще молодой человек с тонким горбоносым профилем.

— Да, время, — согласился лейтенант.

Моргун слышал, как он говорил Климку; «…от ориентира четыре — расщепленного ствола — правее ноль пять саперы сделают проход… пойдете по азимуту до рощи. Артиллеристы дадут залп по переднему краю… Огонь будет перенесен дальше. Если обнаружат, даете красную ракету…»

— Товарищ лейтенант, — попросил Моргун, — разрешите быть в группе прикрытия.

— Вам разрешено быть только в передовых окопах, — ответил лейтенант.

Моргун почувствовал, как стоявший рядом Климок сжал мокрой рукой его кисть.

Поднявшись на бруствер, Климок скользнул куда-то вниз, прополз вперед, залег в ближайшей воронке, поджидая выбравшихся вслед за ним саперов. Последнее, что осталось в памяти Моргуна — железные подковки на каблуках Климка. Он вспомнил сапоги связистов, спавших в землянке, где был коммутатор. Связисты тоже были на фронте, но никто из них не ходил по ту сторону жизни, куда очень трудно пройти, но еще труднее оттуда выбраться.

Шесть фигур — саперы, за ними разведчики, — как тени, проползли к крестовине проволочного заграждения и скрылись из виду, словно размытые кисеей дождя. Все затихло, только временами по-прежнему глухо бубнил пулемет, да, посвистывая, проносились пули.

С ревом ударила батарея дивизионной артиллерии, справа от расщепленного ствола частыми кустиками пламени вспыхнули разрывы. Потом загрохотало дальше, в глубине обороны противника. Моргун понял: сейчас Климок и его группа подходят к передовым окопам гитлеровцев.