Ты смотришь на своего приятеля и думаешь, что он еще та скотина. И то, что на двух телеках он заработал сто десять баксов, убеждает тебя в этом безоговорочно. Ты из своих двух «Электроник» с горем пополам продал один за двадцать семь, и понятия не имеешь, удастся ли толкнуть второй. Хотя на обоих сведение настроено идеально… И что, разве бизнес это не грязные махинации Ее Величества? А ты… ну что тут поделать, не умеешь ты продавать. Нету в тебе этой самой торгашной жилки.

Тебе двадцать четыре и такие вот у тебя отношения с коммерцией.

А денег, этих показателей материального благополучия, их по-прежнему катастрофически не хватает. Те, кто говорит, что деньги не главное, любо имеют их много, либо являются тайными агентами Королевы — их задача сеять среди населения эту подлую иллюзию.

На улице весна передает бразды правления горячему лету. Тянет на свежий воздух и хочется пройтись по Пушкинской с бутылкой холодного пива, пощуриться на слепящее солнце, посидеть под грибком летней кафешки с видом на Оперный театр, умыться в «хрустальной струе», под прохладой уходящего дня встретить девушку, угостить ее грузинским вином и своим поцелуем… а все сбережения умещаются в жмене жалкой пригоршней мелочи. Можно читать девушке стихи, и до утра бренчать на гитаре, но спать она будет с тем, кто купит ей кольцо, или платье, или вообще хоть что-нибудь. И в этом нет ничего противоестественного — если мужчина не обеспечен, он отсеивается, убывает из списка возможных партнеров. То говорит в них не женская продажность, но самый что ни на есть инстинкт продолжения рода — у обеспеченного потомства больше шансов на выживание.

«С милым рай в шалаше» — всего лишь очередная красивая ложь, не имеющая к реальной жизни никакого отношения. Это галлюцинация романтических шизофреников.

— И что, не в деньгах счастье?! Да пойдите вы в жопу со своими наставлениями!

Ты готов на любую работу, которую по времени возможно совместить с учебой. И, вскорости, такая находится — торговля пивом на выносе.

По пять часов каждый вечер три–четыре раза в неделю ты стоишь возле небоскреба из пивных ящиков, меняешь бутылки на деньги и принимаешь пустую тару. Работа не требует высокого интеллекта, зато приносит стабильный заработок. Три-четыре бакса за смену плюс пара бутылок бесплатного пива. Это не спасает твой чахлый бюджет окончательно, но, по крайней мере, ликвидирует абсолютное отсутствие наличности.

Пиво пьют все. Сколько бы его не привозили, в течение смены оно уходит полностью. Это странно, с учетом невыплачиваемых годами зарплат, но это так.

За месяц работы у тебя появляются постоянные клиенты. Один парень так вообще каждый вечер отоваривается на твоей пивной точке. Его появления стабильны, как английский фунт-стерлинг. Полседьмого, и вот он тут как тут.

— Привет, — говорит он, отсчитывая жменю мелочи.

— Здорово, — отвечаешь ему. — Как всегда, две «Слобожанского»?

— Ага…

Как-то раз у этих реплик, заученных наизусть, появляется продолжение. Вместо обычного «ага», он говорит:

— Слушай, земляк, у меня сейчас денег нет. Дашь в долг? Завтра вечером отдам.

Ты размышляешь пару секунд. Вроде нормальный парень, одет прилично, не супер шмотье, конечно, но все же получше, чем у тебя. Уже месяц железно в пол седьмого тут отмечается. Почему не дать? В конце концов, пару бутылок можно и на бой списать.

— Ладно, — говоришь ему. — Две дам. Только если завтра не вернешь, лучше на глаза мне не попадайся.

— Не переживай, земляк. Завтра вечером железно.

Он забирает пиво и уходит. На следующий вечер появляется, здоровается и честно отсчитывает пригоршню монет.

— А ты переживал, — говорит он и подмигивает.

— В наше время мало честного народу, — отвечаешь ему нравоучительно. — Не знаешь, кому верить можно.

Такая вот ничем не примечательная история. Если бы не продолжение…

Куда-то везет тебя поезд метро. Вагон заполнен наполовину, все сидячие места заняты. Ты стоишь у дверей и смотришь на свое отражение в черном стекле. Потом в окне мелькают огни приближающейся станции, поезд сбавляет ход, останавливается. Двери открываются, народ перемешивается, двери закрываются, поезд дергается и катит дальше.

— Граждане пассажиры, — доносится из дальнего конца вагона. — Помогите, чем можете инвалиду… Спасибо, дай бог вам здоровья… Спасибо…

Суматошность того действа заставляет ненароком оглянуться. Ты поворачиваешь голову и чувствуешь, что тебя в эту самую секунду прибивают к полу.

В проходе между скамьями, в оборванных лохмотьях, с мешочком для мелочи на шее, с перемазанным грязью лицом и такими же руками лежит на животе твой постоянный покупатель «Слобожанского». Из глубины другой вселенной он преспокойно смотрит тебе в глаза. В этом взгляде уверенность в твоем молчании, настоятельное приглашение стать по его сторону. «Хватит сопли разводить, ты такой же, как я, разве нет?!» — вот что написано в его глазах.

Шок. Не пошевелиться, ни слова сказать. Это даже не оторопь, это последствие резкого сдвига точки обзора, когда вдруг оказывается, что данный объект представляет собой совсем не то, что ты о нем думал раньше. А что же такое ты о нем думал? Нормальная одежда, стабильность в покупке пива и уверенный взгляд — вот и все, что ты знал про того парня. Исходя из этого, нельзя было делать никаких выводов, а ты, оказывается, сделал. За что и поплатился. Ложь, она не дремлет. Даже когда ее не видно, она всегда рядом. В данную минуту имя ей — заблуждение.

Ты смотришь в лицо своего постоянного покупателя «Слобожанского» и видишь взгляд Ее Величества. Спокойный и уверенный, без тени угрызений совести. Сегодня вечером обладатель этих глаз придет к тебе снова и купит две бутылки пива. И это пугает больше всего. Это приносит почти физическое недомогание. Наверное, это та тошнота, о которой писал Сартр.

Омерзение — вот что ты чувствуешь. Словно вступил в лужу блевотины, и теперь с брезгливостью стряхиваешь ботинок, и с ужасом понимаешь, что придется таки мыть руками.

В гардеробе Ее Величества много нарядов, но сейчас ее платье самое уродливое и отталкивающее.

«Калека», волоча за собой неподвижные ноги, проползает мимо, ты отворачиваешься к черному окну. Сквозь матово-непроницаемое стекло тебе возвращается взгляд. В нем страх перед всепроницаемостью Королевы.

Сию минуту ты меняешь маршрут движения и направляешься в контору своих работодателей, чтобы тут же получить расчет и уволиться к чертовой матери. Мысль о возможной встрече с покупателем «Слобожанского» вызывает непреодолимое отвращение. Нет, черт возьми, ты с ним не по одну сторону! Там, в его вселенной, ложь чересчур уродлива, слишком противоестественна.

Ты снова бежишь, утекаешь, словно Ее Величество это столб посреди поля, от которого в самом деле можно отдалиться. А может, это становится уже привычкой? Слышишь, как Она говорит:

— Что, Немец, снова жизнь превращается в отчаянные поиски заработка?..

В ленте твоей истории компостер жизни поставил очередной прокол. Пауза отдыха от марафона, который начался еще в девять лет, окончилась — снова бежать.

19

Тебе двадцать четыре и твои друзья первоклассные лгуны и лицемеры. Чтобы добиться у них уважения, нужно врать как можно изящнее и утонченнее. Ты пользуешься популярностью.

Вы с Русланом в комнате симпатичных и глупеньких первокурсниц. Ты рассказываешь историю о проведенных каникулах у дядьки на арктической станции. Твой товарищ настоящий спец в области вранья — он тут же подхватывает незавершенную фразу и с легкостью ее продолжает. Это называется импровизация на заданную тему.

Милые первокурсницы верят твоей болтовне. Они верят вам обоим. Им нужна романтика, и вы говорите про месяц, проведенный на сырой рыбе. Им нужна романтика и вы рассказываете о пятидесятиградусных морозах, и ветрах со скоростью сорок метров в секунду. Они даже не знают, много это или мало — сорок метров в секунду. Не знаете этого и вы. Но девочкам нужна эта чушь, и вы разливаете дешевое вино и продолжаете говорить. О полярной станции и бескрайней снежной пустыне, настолько чистой и белой, что выжигает глаза. О грядах скал-торосов, похожих на зубы гигантского динозавра. Об ослепительном солнце над тем ледяным пейзажем. О вьюгах, сносящих все на своем пути. О белых медведях, величественных королях арктических пустынь…