— Какая пламенная речь, — вдруг доносится незнакомый голос. — Прямо манифест.

Ты обрываешь себя на полуслове и оборачиваешься в сторону входной двери. Там стоит парень, на вид твой ровесник, и нагло так тебя рассматривает. На его гладко выбритой физиономии ироничная улыбка. Но хуже всего не это — на нем дорогой костюм, светло кремовая рубашка и, черт возьми, галстук!

— Ты часом не ошибся? — спрашиваешь гостя, — казино чуть дальше, следующая дверь налево.

Руслан довольно хмыкает, следующая дверь в секции — туалет.

— Нет, он не ошибся, — говорит именинник. — Он официально приглашен. Знакомьтесь, это Павел. Ты, кстати, чего так вырядился? Да ты проходи, присаживайся. Сейчас обзнакомимся…

Ты выливаешь остатки самогона в рот и опускаешься на табурет.

— Я с работы, — отвечает гость.

— Мишку ты уже знаешь, это Гриша, Саня, Руслан…

Он никому не подает руки, только слегка кивает головой.

— Виталик, Немец…

— Почему Немец? — спрашивает Павел и смотрит не на тебя, а на именинника, будто они разговаривают о неодушевленном предмете.

— Фамилия у него такая. Так и зовем, он не возражает.

— Гы, гы-гы, — хихикает гость и с любопытством переводит на тебя взгляд.

— Ну да, — говоришь с нажимом. — Помню, в детском садике меня дразнили по этому поводу. Ты, я смотрю, застрял в том возрасте?

— Ну уж прости, — отвечает Павел с чистым сарказмом. — Мы ведь только познакомились, я же не знал, что ты такой нежный!

«А парень реально лезет на рожон, — думаешь ты. — Костюмчик, работа, в кармане кожаный бумажник со стопочкой хрустящих купюр, крутой папа и все такое. Пижон хренов! Какого черта он делает в нашей компании? И главное как он это делает! Прям, барин явился, боится руки вымарать!»

Ты переводишь взгляд на Руслана, тот многозначительно поднимает брови.

Димон ставит перед гостем единственную рюмку, и наливает туда самогон. Павел берет ее двумя пальцами, подымает на уровень глаз, рассматривает секунду, потом оглядывается на именинника и, бросив небрежно: «твое здоровье, Димыч», неторопливо вливает в горло. Чокаться он ни с кем не собирается. Все наблюдают за этим так, словно никогда не видели людей в момент опрокидывания рюмки.

Ну вот, так и есть: за столом мелькают фразы «начальник отдела рекламы АТМ-новости…», «отец — директор трех телеканалов…», «двухлетний BMW, ну, разумеется, куда лучше япошек…», «Испания… без сомнения, отдых в Испании сравнить ни с чем нельзя…»

Зловонный дух несправедливости поднимается над столом и становится атмосферой комнаты. Тебя так и подмывает окунуть эту богемную рожу в миску с квашеной капустой.

— Руслан, — говоришь ты так громко, что перекрываешь весь застольный гомон. — Ты помнишь, как мы с тобой сетку в АТН тянули?

— Само собой.

— Так вот там такая история вышла интересная. Я запарился дырку сквозь перекрытие бить, решил перевести дыхание и вышел в коридор покурить. А там два ведущих новостей стояли, курили. И прикинь, что я услышал! Один у другого спрашивает: «Ты слышал, Ельцин договор подписал, или нет?», а второй отвечает: «Не знаю, честно». Первый секунду размышляет, потом говорит: «Ладно… скажу, что подписал».

Ты переводишь взгляд на начальника отделы рекламы АТМ-новости и говоришь:

— Что же вы, бля, народ так откровенно наебываете?

И вот что отвечает эта напыщенная сволочь:

— Обмануть можно только тех, кто хочет, чтобы их обманули.

Он снова поднимает заботливо наполненную рюмку и широко тебе улыбается. В нем нет и тени скованности, он ведет себя словно Гулливер среди лилипутов. Он держит рюмку на уровне глаз, и ты видишь, что у него холенные пальцы и, черт возьми, идеальный маникюр!

— То есть целый народ! — орешь ты.

— Если народ хочет быть в неведении, то там ему и место!

И тебя еще кто-то обвиняет в цинизме!

— Когда-то этот народ устроил революцию, так что поосторожнее!

Он заходится тоненьким издевательским смехом, даже не смехом — хихиканьем.

— Ну да, манифест ты можешь написать, в этом сомнений нет. Слушай, а я ведь видел тебя совсем недавно по ящику… Было какое-то тупое шоу. Меня всегда интересовало, реальные люди там выступают, или нанятые актеры.

— А меня всегда интересовало, какие идиоты смотрят эти передачи.

— Потому я тебя и не узнал, — не обращая внимания на твои слова, продолжает Павел, — теперь я вижу, что ты шут по жизни. Ты там так серьезно распространялся про эгоизм, альтруизм… Слушай, если ты такой умный, почему не богатый? — так говорят американцы. И, как по мне, довольно правильный подход.

— Потому что мое богатство выражается не деньгами.

— И чем же? Количеством трахнутых дешевых телок? — он опять издевательски хихикает.

— Мерой ненависти к пижонам, которые считают, что им все дозволено!

— Слова чистого неудачника!

— А кем бы ты был, если бы твой папочка не закинул за твою жизнь деньжат, чтобы сыночек не задумывался о хлебе насущном?

— А может быть, дело в том, что ты сам не в состоянии заработать этих самых деньжат, потому что ты абсолютный нуль, и совершенно ничего собой не представляешь?

Это уже не лезет ни в какие рамки!

— Наговорили выше уровня. Может, продолжим в коридоре?

— Да запросто, — невозмутимо отвечает Павел.

«Сейчас я тебе костюмчик-то подпорчу», — думаешь ты, выбираясь из-за стола.

Ты уже не слабо выпил, и на ногах стоишь не очень твердо, но думать пытаешься трезво:

«Нечего затягивать. С разворота раз врежу и будет. Все равно меня в таком состоянии на больше не хватит. Только надо со всей силы…»

Ты идешь по коридору и пытаешься определить на слух расстояние до противника, и когда решаешь, что вот он подходящий момент, резко разворачиваешься и бьешь с правой. Кулак рассекает воздух, лицо врага только мелькнуло и исчезло, и в следующий момент получаешь удар в корпус. Дыхание враз сбивается, ты плотно сжимаешь зубы, а следом тяжелый хук выбивает из твоей головы сознание. Ты падаешь и видишь, как медленно приближается, растворяясь по дороге, сетка грязной керамической плитки.

В реальность возвращаешься на своей кровати. Руслан шлепает тебя по здоровой щеке.

«А парень-то профи…» — это первое, что приходит в голову.

— Живой? — спрашивает товарищ. — Ну вы и шустрые, мы даже выйти не успели. Слушай, а Паша этот, он же боксер…

— Да и насрать. Хоть Брюс Ли.

Ты подымаешься, отмечая, что голова похожа на пустую цистерну, по которой бахнули молотом, прихватываешь табурет и, шатаясь, выходишь в коридор.

— Немец, ты чего?! — беспокоится Руслан.

— Где этот пидар?! — орешь ты на весь коридор.

— Да ушел он пару минут назад, — говорит Руслан за твоей спиной.

Ты не веришь. Ты идешь к Димону в комнату.

— Где, бля, этот боксер?! — орешь ты, переступив порог.

— Немец, успокойся, — говорит Дима. — Ты и так мне подосрал мероприятие.

На шкафу висит зеркало. Ты переводишь на него взгляд и видишь, что физиономия начала опухать, в уголке губ засохла бурая дорожка, глаза мутные и неузнаваемые, правая рука все еще держит за ножку табурет. Язык плохо шевелится, словно он занимает всю ротовую полость, и все, что он чувствует — это кисловатый привкус меди.

Смысл сказанного Димкой доходит до твоего сознания, и вдруг с кристальной четкостью ты видишь картину: многоуважаемый Павел возвращается в комнату, на его лице смесь брезгливости и пренебрежения, он окидывает взглядом присутствующих, словно смотрит на кучу мусора, бросает Димону что-нибудь нравоучительное, например: «Тебе надо лучше выбирать знакомых, Димыч», и уходит, не удосужившись закрыть за собой дверь.

Ты отворачиваешься от своего отражения и окидываешь взором присутствующих. Мишаня опустил голову, он старается на тебя не смотреть. Ему стыдно за твою бестактность и ослиное упрямство. Гришаня поглядывает украдкой, его губы готовы сложиться в улыбку злорадства, но он понимает, что это опасно — улыбка так и не проявляется. Ты останавливаешь взгляд на Димке, ты думаешь, что если плюнуть ему в лицо, то физиономия именинника покроется кровавыми сгустками. Ты говоришь: