— Можно ли почитать дневники Первого капитана? — спросил я.

— Сколько световых часов налетал каждый из них? — спросил Полозков.

— Они вели кулинарные записи? — спросил Можейка.

— Где здесь туалет? — спросил Голубой.

Доцент поперхнулся. Наши одновременно заданные вопросы повергли его в легкую панику.

— Туалет там, — решил начать с более важного Дорофей, и его тощая ручка с сосисочными пальцами возделась над столом. — Налево по коридору. Кулинарных записей они не вели, ели по старинке, из тюбиков. Световых часов капитаны налетали много, подсчету не поддается. Нет!!!

— Последний ответ был не на мой вопрос? — с надеждой спросила Аллиса.

— Именно на твой, — и доцент вызывающе зачавкал.

— Ч-черт, — процедила дочка. — Ладно, это мы еще додумаем.

— А что с дневниками, доцент? — напомнил я.

— Дневники капитана темны и непонятны, — с излишней поспешностью отозвался Дорофей. — Вам они ни к чему. Разгадывать их надо, как египетские иероглифы — долго и нудно.

— А чего их разгадывать? — пожал плечами я и написал на стене маркером несколько слов по-египетски.

— Запачкали стену, — констатировал Ползучий. — Как не стыдно!

— Прощенья просим, — спохватился я. — Волнуюсь очень. Зверей редких хочется.

— А хотите я вам расскажу про Трендуна? — оживился доцент. — Это такая редкая птичка, и, кстати, она связана с капитанами!

— Это не тот ли попугай, что сидел на башке Первого? — несколько невежливо вмешалась Аллиса.

— Тот самый! — воскликнул Ползучий. — И очень редкий! Таких просто нет в природе! Осталось всего несколько штук, на планете Глюк. Рифма! Ха-ха-ха!

— Положим, за попугаем мы слетаем, — поддался искушению и срифмовал я. — Но как же быть с дневниками…

— Это не попугай, — оскорбленно заявил доцент. — Я же вам сказал. Это — Трендун. Он славится тем, что знает практически все языки Галактики. А еще он не может удержать ни единой тайны своего хозяина. Как только видит других людей, тут же старается натрендеть побольше. Поэтому их так мало. Практически нет. Ну как? Летите?

— Летим, — пожал плечами я.

— А еще я знаю про Грустную планету! — триумфально заявил доцент. — Спорим, вы про нее не знаете? А вот мне повезло. Когда я общался с тем чокнутым, который привез сюда космический мусор, он рассказал мне про эту планету. Она очень интересная!

— Что может быть интересного на Грустной планете? — хмыкнул Голубой.

— Как же! А грустные звери? Грустные птицы? Рыбы грустные, в конце концов?!! — замахал руками Ползучий. — Вот! Что вам еще нужно? Трогайтесь в путь, и поскорее, пока всех грустных тварей не разобрали!

— Нет уж, никуда мы не тронемся, пока вы нам не расскажете о дневниках капитанов! — и Аллиса, вытащив из-за пояса рассекатель, направила его на онемевшего доцента. — В кресло, сволочь! Сидеть! В глаза смотри! Что знаешь о капитанах?

— В-всё, — выдавил Ползучий, заслоняясь банкой тушенки, которую он все это время усердно поглощал.

— А дневники?

— Нет у меня дневников! — пискнул доцент. — Только мемуары Первого, да и то в основном о школьных годах, что он тогда ел и чем болел. Про зверей — ничего нету.

— Врешь! В глаза сказала смотреть! Говори про зверей!

— А вы слышали про барсианского мукомола? — дрожа, спросил Дорофей.

— У нас он даже дома есть, — презрительно сказала дочь. — Он нам мелет муку, поет по-тирольски и умеет играть на пиле «Времена года» Вивальди.

Ползучий принялся рассказывать о всех животных, о каких знал. Он повествовал о крепкозадах с Голубики, о кошмарах крапчатых со Скримма, о склипдассах с Шушеры, а также о таинственной иглокожей твари с планеты Гиподинамит, но все было напрасно. Даже про последнее чудище мы знали, и даже более того — любезно сообщили доценту, что звать его шкрай. Невероятно вспотевший Ползучий умоляюще переводил взгляд с дочери на меня, а с меня на капитана Полозкова. Видимо, он сразу понял, что кок в нашей команде влиянием не пользуется.

— Ну что, Можейка, — спросила вдруг Аллиса. — Поверим ему на слово?

— А пусть его, — благодушно откликнулся кок, уговаривавший брошенную доцентом тушенку.

— Откуда вы вообще взяли, что у меня есть дневники? — пропищал доцент, пока мы с друзьями приматывали его скотчем к креслу.

— Мне рассказал один хороший друг, — я посомневался, стоит ли выдавать археолога, но потом все же решился. — Крокозяброй кличут. Слыхал?

— Кто не слыхал, — Ползучего аж передернуло. — Так он ваш друг? Прелестно. Я тоже с ним знаком. Отпустите, а? А я вам подскажу, где еще можно достать редких зверей.

— Подскажи, — и Полозков нахмурил свои редкие белесые брови.

— На рынке! — крикнул доцент. — На Плантагенете! Там их целая масса!

— И еще пару вопросов, если позволите, — вмешался я. — Насчет капитанов.

Дорофей завыл.

— Где сейчас Первый?

— Откуда я знаю?

— А Третий?

— Я вам что — «Космосправка»?

— Ну, про Второго мы и сами знаем…

— И на том спасибо, — Ползучий хотел утереть пот, но не смог, ибо был, как вы помните, привязан.

Мы повставали с мест и собрались уходить.

— А я как же? — завизжал доцент. — Зачем связали? Я же тих и безобиден, аки бабочка!

— На, — Аллиса всунула ему в рот пилку для копыт Ногтерога с планеты Пемза. — Сам освободишься. Нам хватит времени, чтобы смыться. И не вздумай вызывать подмогу, а не то я тебя съем!

Как ни странно, доцент поверил и, даже жуя пилку, пожелал нам счастливого полета. Я тоже не остался в долгу и помахал базе из иллюминатора.

— Запомнили? — строго спросил я команду, подглядывая в записную книжку. — Планеты Глюк и Грустная, а также рынок на Плантагенете.

— Без сопливых скользко, — дерзко ответила Аллиса. — Что бы ты сейчас делал, если бы не я?

— Спасибо, доченька, — кисло сказал я. — Век не забуду.

— А теперь, — сказал капитан, — всем спать. Свет гашу через три минуты. Кто не успеет раздеться — отхлещу розгами как сидорову козу.

Ровно через три минуты по всему «Беллерофонту» разносился мерный храп покойно почивавшей команды. Полозков отлично владел приемами убеждения строптивцев. Разумеется, ваш покорный слуга храпел для отвода ушей, а сам, вооружившись фонариком, погрузился в старенький детективный романчик Виктора Пелевина. Надо же, подумалось мне, этот мастер интриги и запутанного сюжета начинал как модный и продвинутый андерграундный писатель. Хорошо, что повзрослев и остепенившись, этот весьма посредственный контркультурист взялся за то, что ему действительно удавалось — детективы!

В этот момент я крепко выхватил от капитана, который обходил вверенную ему территорию и заглянул на огонек. Выслушав несколько обидные для меня обвинения в обмане и саботаже, я демонстративно запустил в Полозкова книжкой, сунул руки под щеку и сладко уснул.

— Рыночные отношения, — разглагольствовал я, — требуют упорства и выдержки. Поэтому на Плантагенету допускается только механик Голубой. Полозков останется следить за коком и Аллисой.

— Фигушки, я тоже пойду, — ощетинилась дочка. — Всем интересно накупить зверья. К тому же не будем забывать про бомбу! Я ведь ее еще не отключила.

Я заскрипел зубами, но тут же просиял. Необыкновенная идея пришла мне в голову.

— Капитан, а планета Грустная не по пути на Плантагенету случайно?

— Вот именно, что по пути, — отозвался Полозков. — Немножко левее.

— Вот на нее мы и заглянем для начала, — подвел итог я. — Загадки планет — это всегда очень интересно!

— Ничего интересного не вижу, — кисло сказал Можейка. — Что хорошего может нас ждать на Грустной планете? Особенно если некоторым из нас и так невесело.

— Ой! — я прижал руки к груди. — И что же это нас так огорчило, а?

— Недоверие, — проворчал кок. — Общее недоверие к отдельно взятому и ни в чем не виноватому члену экипажа.

— Вы, вероятно, имеете в виду нашего механика? — догадался я. — Но мы не доверяем ему всего в одном — в торможении. Он не умеет тормозить. Я бы даже сказал, он — неостановим. И поэтому могут быть печальные последствия.