Ради блестящей карьеры всегда приходится чем‑то жертвовать; коль скоро Бомарше не мог отречься от имени отца, значит, отцу следовало оставить свою коммерческую деятельность. Разве он не достиг того возраста, когда люди выходят на пенсию? Разве его зять, знаменитый Лепин, не достиг высот мастерства, чтобы унаследовать часовую лавку тестя на улице Сен‑Дени и продолжить его дело?

У Бомарше не было никаких иллюзий по поводу истинной ценности того благородного звания, которое он стремился получить, но выгоды от этого ему казались достаточными, чтобы позабыть о том, что всего пять лет назад пределом его мечтаний было прославить свое имя в качестве часовщика. У настоящих честолюбцев короткая память. Так что 2 января 1761 года он без колебаний написал своему отцу следующее:

«Будь у меня возможность выбрать новогодний подарок, который я хотел бы получить от вас, то, в первую очередь, я пожелал бы напомнить вам об одном вашем давнем обещании сменить вывеску над вашей дверью. Дело, которое я хочу довести до конца, может осложниться лишь одним – вашими занятиями коммерцией, о которых вы недвусмысленно оповещаете публику с помощью вашей вывески. До сих пор у меня не было оснований думать, будто в ваши намерения входит неизменно отказывать мне в том, чем сами вы совсем не дорожите, но что в корне меняет мою судьбу, и все это из‑за господствующей в этой стране дурацкой манеры смотреть на вещи. Коль скоро я не могу изменить этот предрассудок, я вынужден подчиниться ему, поскольку у меня нет другого способа продвинуться в этой жизни ради нашего с вами общего блага и счастья всей семьи. Имею честь выразить вам свое глубочайшее уважение, остаюсь вашим покорным… и т. д.

Де Бомарше».

Нам неизвестно, какова была первая реакция папаши Карона на это письмо, оно не могло не обидеть его, несмотря на почтительный тон. Но старик обожал сына: все письма, адресованные им впоследствии Пьеру Огюстену, полны трогательной нежности и самых лестных похвал. Можно предположить, что Карон‑старший сразу же не исполнил желания сына лишь потому, что передача его имущества дочери и зятю без ущемления интересов других детей могла состояться только в соответствии с официальной процедурой, требующей времени. Что до единственного сына г‑на Карона и, в принципе, его единственного наследника, то он существенно облегчил дело: чтобы стереть все воспоминания о своей трудовой юности в часовой мастерской отца, отказался от всех прав на наследство и сделал это с такой легкость еще и потому, что, видимо, так и не получил прибыли от массового внедрения в часовое производство изобретенного им спускового механизма.

Акт об отказе Кароном‑старшим от его коммерческой деятельности датирован 3 декабря 1761 года, то есть прошло ровно одиннадцать месяцев с тех пор, как он получил от сына письмо с просьбой об этом. Вероятно, без этого действительно нельзя было обойтись, поскольку он сразу же принес требуемые результаты: уже на следующей неделе Пьер Огюстен Карон перешел в дворянское сословие. Позже он дерзнул заявить, что его дворянство было ничуть не хуже, а даже лучше, чем у других, потому что он заплатил за него и мог предъявить квитанцию об оплате всем своим недоброжелателям.

Глава 8БОРЬБА ЗА ДВОРЯНСКИЙ ТИТУЛ (1761–1762)

В погоне за дворянским званием Бомарше не стал размениваться на мелочи и сразу же нацелился на высокую должность главного лесничего королевства. Во всей Франции насчитывалось всего восемнадцать главных лесничих; их должности стоили больших денег, та, на которую претендовал Бомарше, оценивалась в 560 тысяч ливров. Лавка папаши Карона даже после смены вывески не могла выступить гарантом подобной сделки. Но рядом был Пари‑Дюверне, всегда готовый помочь. Его дружба с Бомарше подкреплялась партнерством в делах, окутанных такой тайной, что она так и осталась неразгаданной до конца. Друзья писали друг другу на условном языке, ключ к которому до сих пор не найден.

«Прочти, моя крошка, то, что я тебе посылаю, и выскажи свое мнение на этот счет, – писал Бомарше своему престарелому покровителю. – Ты же знаешь, что в подобных делах я ничего не могу решить без тебя. Я прибегаю к нашему восточному стилю из‑за того пути, которым это письмецо попадет к тебе. Сообщи мне свое мнение, не медли с ответом, потому что жаркое может подгореть. Прощай, любовь моя. Целую тебя столь же горячо, сколь люблю. Я не передаю тебе приветов от Красавицы: ты их получишь из ее собственных писем».

Поскольку Бомарше принадлежал к людям традиционной сексуальной ориентации, письмо подобного рода к мужчине может быть расценено исключительно как шифр, который использовался, видимо, для сокрытия операций сомнительного свойства. На приведенное выше письмо Пари‑Дюверне ответил столь же загадочно:

«Мне совершенно непонятно, откуда взялась эта идея, у меня в голове не укладывается, как ее можно осуществить. Желаю тебе, чтобы это пошло на пользу твоей возлюбленной. Главное, чтобы она была одного с тобой мнения. Мое же мнение может показаться неуместным ревнивому любовнику и женщине, которую так берегут. Думаю, добиться успеха будет непросто. Я его сожгу».

Подобных писем было более шестисот, и лишь некоторые удалось разгадать. Так, на их условном языке борьба против какого‑нибудь министра называлась «охотой на крупного зверя». Но кого они называли Красавицей? Скорее всего, это навсегда останется тайной.

Рядом с Пари‑Дюверне Бомарше прошел настоящую выучку на тайного агента. Он непрерывно курсировал между Парижем и Версалем и так загнал своих лошадей, что банкир подарил ему еще одну конную пару.

«Надеюсь, ваши артиллерийские лошадки окажутся достаточно выносливыми, – благодаря за подарок, писал Бомарше, – потому что, хотя я и не такой тяжелый, как пушка, им придется возить меня столь часто, что малый вес седока не покажется им большим благом».

Способный ученик Пари‑Дюверне, уже научившийся извлекать собственную выгоду из тех спекуляций, к которым был причастен, вкусивший прелести общения с благоволившими к нему певичками и разделавшийся с прежними долгами, Бомарше вступил в полосу благоденствия; главным успехом этого периода своей жизни он считал приобретение дворянского звания. Итак, чтобы уплатить за должность 560 тысяч ливров, нужна была помощь Пари‑Дюверне, и тот, не медля, предложил свои услуги: должность, на которую нацелился Бомарше, была такой прибыльной, что доходы от нее должны были и самый короткий срок покрыть все издержки. К тому же в эти последние годы Семилетней войны сам Бомарше зарабатывал огромные суммы на поставках провианта для армии.

Назначенная за должность сумма была передана нотариусу, оставалось лишь получить согласие короля; принцессы добились от генерального контролера корпуса главных лесничих твердого обещания, что дело будет решено в пользу Бомарше.

Но это оказалось не так просто: несколько главных лесничих королевства, возгордившихся своим высоким положением, взбудоражили всех своих коллег и убедили их подписать петицию на имя генерального контролера, в которой заявлялось об их коллективной отставке в случае принятия в их корпус Бомарше, поскольку они считали, что простолюдин не мог занимать равную с ними должность.

Бомарше предвидел такой оборот дела, поэтому подготовился к нему, потратив часть 1761 года на то, чтобы лишить своих противников оснований для возражений против его назначения: он убрал имя отца с вывески над его лавкой и на занятые у Дюверне 55 тысяч ливров купил должность королевского секретаря у некоего Жано де Мирона, чей сын впоследствии женился на его младшей сестре Жанне Маргарите по прозвищу Тонтон.

9 декабря 1761 года, через 6 дней после того, как с вывески над часовой лавкой исчезло имя Карон, сделка по приобретению должности секретаря была совершена: имея на руках королевскую грамоту, скрепленную подписью Людовика XV и желтой восковой печатью, Пьер Огюстен мог с полным основанием заявлять о своей принадлежности к дворянству. Возражение главных лесничих теряло, таким образом, силу, и Бомарше получал право обратиться к королю с прошением о назначении его на должность главного лесничего: в прошении он напоминал о внесенных им за эту должность 560 тысячах ливров, о данном принцессам обещании генерального контролера, о том, что отец его давно бросил свое занятие часовщика, а также выражал свое возмущение по поводу той враждебности, которую выказывали ему некоторые главные лесничие.