«Я в состоянии предложить вниманию Вашего величества очень точные и весьма поучительные наблюдения о людях и здешних обстоятельствах в подробном или кратком изложении. Я могу дать самое верное представление о действиях метрополии, о ситуации в колониях, о том, как имеющие там место беспорядки сказываются на Англии, и какие это возымеет последствия для обеих сторон; я готов объяснить, какую важность представляют все эти события для интересов Франции, на что нам надеяться и чего следует опасаться в отношении наших островов, снабжающих нас сахаром, что может обеспечить нам мир, а что вынудит развязать войну. И, наконец, я могу поставлять сведения столь достоверные и точные, что Ваше величество, не прилагая особых усилий, разве что для не слишком увлекательного чтения, будет обладать самой полной информацией о современной Англии, ее финансовом положении, состоянии ее флота и искушенности ее правителей; при любом политическом событии Вашему величеству будет достаточным лишь заглянуть в мой труд, чтобы понять причины этого события и кто в нем заинтересован. Новые условия заставляют меня искать новые источники информации. Вашему величеству стоит только приказать, и по всем означенным предметам я готов представить краткий или более глубокий обзор. Единственным вознаграждением, на кое я осмеливаюсь рассчитывать, давая Вам сии доказательства моего усердия, была бы для меня уверенность в том, что Ваше величество не оставит меня своей милостью перед враждебностью и ненавистью министров и придворных, кои без сомнения возобновят свои попытки погубить меня, узнав, что какая‑то информация поступает от меня к Вашему величеству, минуя их».

Сегодня мы оцениваем это письмо с точки зрения того положительного влияния, которое оно оказало на французскую внешнюю политику, в момент же его отправки оно могло показаться совсем несвоевременным: предложение Бомарше, сделанное им как в собственных интересах, так и в интересах государства, имело шанс быть отвергнутым без каких‑либо объяснений, что нанесло бы серьезный ущерб заранее просчитанным ходам его автора, возлагавшего большие надежды на монаршую благосклонность.

Чтобы понять, каким образом письмо человека, известного блестящим умом, но вызывавшего у властей опасения и лишенного всех гражданских прав, смогло заставить его величество и Верженна согласиться с изложенными в нем доводами, необходимо оглянуться назад и передать хотя бы в нескольких словах суть той политики, что известна под названием «Секрет короля».

Чтобы противостоять Англии, которая, заполучив в 1714 году Ганновер, стала еще более опасной соперницей, Франция использовала самые различные методы; после того как новый союз с туманным Альбионом, на который пошел регент, не дал ожидаемых результатов, и старая вражда разгорелась еще сильнее во время войны за Австрийское наследство, Людовик XV решил прибегнуть к тайной дипломатии, интересы которой порой совершенно не совпадали с официальной внешнеполитической линией Франции. Главными действующими лицами этой секретной политики были: граф де Брогли – брат третьего из маршалов, носивших эту фамилию; один из принцев крови – тот самый Конти, что стал другом Бомарше; крупный специалист по международным делам Терсье и целый ряд высокопоставленных чиновников, самыми известными среди которых были Сартин, Фавье и Дюмурье, а также несколько дипломатов во главе с Верженном, который в 1773 году в одиночку добился крупнейшего успеха на дипломатическом фронте – заключения союза со Швецией, что послужило одной из причин его назначения в следующем году в Министерство иностранных дел.

Когда Людовик XVI взошел на трон, его немедленно поставили в известность о существовании этой параллельной секретной дипломатии. После заключения мира в 1763 году она сменила свою направленность: до этого главной ее целью было посадить на польский престол принца де Конти, но заключение Парижского договора заставило Людовика XV переориентировать свою тайную дипломатию на изучение возможностей высадки французских войск в Англии.

Туда были направлены офицеры с секретной миссией: под видом туристов они собирали информацию о бухтах, пригодных для захода в них военных кораблей и высадки на берег десанта, об источниках пополнения запасов для снабжения армии, дорогах, местах для биваков, возможностях совершения марш‑бросков и возведения укреплений. На основе этой информации был составлен генеральный план высадки французских войск в Англии, автором которого был блестящий офицер и талантливый военачальник маркиз де Ларозьер. В молодости он принимал участие в многочисленных научных экспедициях под началом знаменитого аббата Лакайля, и его имя было слишком широко известно в научном мире, чтобы он мог работать инкогнито в Англии. Ему нужен был надежный помощник, и выбор пал на первого секретаря французского посольства в Лондоне шевалье д’Эона де Бомона.

Шарль Женевьева Луи Огюст Андре Тимоте д’Эон де Бомон родился 5 октября 1728 года в Тоннере в небогатой дворянской семье. Воспитывался шевалье в Париже в коллеже кардинала Мазарини, он был прекрасным наездником и фехтовальщиком, а также имел склонность к изящной словесности и истории, и даже опубликовал несколько эссе в «Анне литерер» Фрерона.

Был он среднего роста, с тонкими чертами лица, довольно округлыми формами и жиденькой бородкой, говорил фальцетом, и никто никогда не слышал о его любовных похождениях. «Ты, целомудренный, как Лукреций…» – писал ему его друг Тюрке де Майерн.

Современная сексология обнаружила бы у шевалье д’Эона полное отсутствие темперамента и поставила бы ему диагноз – эонизм. Это психическое расстройство, получившее название как раз по его имени, наблюдается у лиц мужского пола со слабо выраженной сексуальностью, они больше ощущают себя женщинами, чем мужчинами, но при этом отнюдь не всегда имеют тягу к гомосексуализму. В женском платье д’Эон чувствовал себя как рыба в воде и обожал эти переодевания. Существовала даже легенда, будто однажды на маскараде сам Людовик XV принял его за девицу и попытался за ним ухаживать.

Несомненным является то, что физические данные д’Эона навели творцов тайной дипломатии на мысль использовать шевалье в своих целях, выдав его за женщину. В женском обличье он был отправлен в Россию к царице Елизавете Петровне с поручением добиться восстановления между двумя странами дипломатических отношений, находившихся в ту пору в сильно расстроенном состоянии.

В 1775 году девица Лия де Бомон, бывшая не кем иным, как шевалье д’Эон, отправилась в Санкт‑Петербург, везя в своих дорожных сундуках роскошные женские наряды. С собой в дорогу она взяла томик Монтескье «О духе законов», в обложку которого было вложено тайное послание Людовика XV русской государыне. При весьма туманных обстоятельствах Лия де Бомон смогла стать чтицей Елизаветы Петровны и завоевать ее полное доверие. Общеизвестная страсть императрицы к маскарадам придает этой истории определенное правдоподобие, а то, что миссия д’Эона была успешно выполнена, не вызывает никаких сомнений, так как в Семилетней войне Россия выступила на стороне Франции, союзницей которой она оставалась до самой смерти Елизаветы. Спустя несколько месяцев после приезда в Россию Лия де Бомон отправилась в обратный путь на родину, увозя с собой все тот же томик «О духе законов» с запрятанным в него письмом российской императрицы.

Вернувшись домой во Францию, бывшая царская чтица остановилась в гостинице в Онз‑ан‑Брее и, спрятав «женские тряпки» в сундук, обитый кожей, вновь превратилась в шевалье, и уже он, в форме драгуна, вручал послание императрицы Людовику XV.

20 июня 1756 года шевалье опять отбыл в Санкт‑Петербург, но уже в качестве секретаря французского посольства, и был представлен императрице как брат мадемуазель д’Эон, читавшей в прошлом году романы Ее величеству.

После года успешных переговоров, за которые он получил от царицы в подарок триста золотых экю, дипломат удостоился милости Людовика XV: король произвел его в чин лейтенанта драгун, а также наградил солидной суммой денег и золотой табакеркой, усыпанной жемчугом и украшенной портретом его величества. Вернувшись в Россию, шевалье получил от императрицы предложение занять должность при ее дворе. Он отказался от этой милости и обратился к кардиналу де Берни, занимавшему пост министра иностранных дел, с просьбой пожаловать ему капитанский чин, который вскоре и получил.