«С крайним удивлением, сударь, я прочел в сентябрьском номере вашего журнала, что г‑н Лепот, часовщик Люксембургского дворца, объявил о том, что изобрел новый анкерный спуск для стенных и карманных часов, который он, по его словам, имел честь представить королю и Академии наук.

В интересах истины и моей собственной репутации считаю необходимым выступить против такого вероломства и заявить свои права на это изобретение.

Должен признать, что 23 июля нынешнего года в порыве радости от сделанного мною открытия я проявил слабость и позволил г‑ну Лепоту использовать придуманный мною анкерный спуск в настенных часах, которые заказал ему г‑н де Жюльен. Г‑н Лепот заверил меня, что никто не сможет заглянуть внутрь часов, поскольку он собирается снабдить их придуманным им воздушным заводом, и только у него одного будет ключ от часов.

Разве я мог представить себе, что г‑н Лепот способен присвоить себе мою идею анкерного спуска, которую я доверил ему по секрету?

Я вовсе не хочу обманывать публику и не собираюсь привлекать ее на свою сторону этим рассказом, я лишь настоятельно прошу ее оказать мне больше доверия, чем г‑ну Лепоту, пока академия не рассудит нас, установив, кто же является действительным автором нового анкерного спуска. По всей видимости, г‑н Лепот хочет избежать всяческих выяснений, заявляя, что его спусковой механизм, которого я не видел, ничем не похож на мой, но, судя по данному им описанию, я могу заключить, что он полностью повторяет принцип действия моего механизма, и если комиссия, назначенная академией, чтобы рассудить нас, и найдет какие‑либо различия, то они будут касаться лишь некоторых конструктивных дефектов, которые как раз и помогут разоблачить плагиат.

Я не собираюсь предавать гласности ни одно из моих доказательств; нужно, чтобы комиссия получила их первой, поэтому, что бы ни говорил или ни писал против меня г‑н Лепот, я буду хранить молчание до тех пор, пока академия не разберется с этим делом и не вынесет своего решения.

Я обращаюсь с просьбой к уважаемой публике немного подождать и надеюсь на ее справедливость и благосклонное отношение к творчеству. Я тешу себя надеждой, сударь, что вы поместите это письмо в следующем номере вашего журнала.

Карон‑сын, часовщик, улица Сен‑Дени, подле церкви Св. Екатерины.

Париж, 15 ноября 1753 года».

На это умно составленное, взвешенное и вместе с тем решительное письмо Лепот ответил в напыщенном и презрительном тоне; в своем ответном письме он ссылался на влиятельные связи, важные заказы и некие свидетельства, призванные свести на нет притязания никому неизвестного Карона‑сына. А тот не собирался признавать поражение и в январе 1754 года обратился с письмом в Академию наук с просьбой разрешить его спор с Лепотом.

Эта история наделала много шума из‑за высокого положения Лепота и того покровительства, которое, как всем было известно, оказывал ему министр королевского двора Фелипо, граф де Сен‑Флорантен. Именно к этому последнему обратился Пьер Огюстен с просьбой устроить ему очную ставку с обокравшим его Лепотом. Лепот от очной ставки трусливо уклонился. Тогда его противник потребовал официального расследования, но когда представитель маршальского суда прибыл для допроса Лепота, тот вновь скрылся. Чтобы покончить с этим спором, Сен‑Флорантен отправил дело на экспертизу в Академию наук, а там с 13 ноября 1753 года уже находилось прошение Пьера Огюстена:

«С тринадцати лет я обучался у своего отца часовому делу, поэтому неудивительно, что, воодушевленный его примером и внявший его советам серьезно работать над усовершенствованием часовых механизмов, в девятнадцать лет я решил отличиться и добиться общественного признания. Спусковой механизм часов давно занимал мое воображение, мысли о том, как устранить его недостатки, упростить и усовершенствовать его устройство, не давали мне покоя. Конечно, мое предприятие было довольно дерзким: множество великих людей, равным коим я никогда не смог бы стать, несмотря на все мое усердие, трудилось над решением этой проблемы, но так и не смогло добиться столь желанного результата, так что мне не стоило даже браться за это, но молодость самонадеянна, и, возможно, господа, моя дерзость будет оправдана, если вы признаете мое достижение. Но какое же разочарование постигнет меня, если г‑ну Лепоту удастся с вашей помощью отнять у меня лавры моего открытия! Я уж не говорю о тех оскорблениях, коими г‑н Лепот публично осыпает меня и моего отца, но, как правило, подобные вещи свидетельствуют о безнадежном положении того, кто их предпринимает, тем самым он покрывает себя позором. Мне будет достаточно, господа, если ваше решение вернет мне славу, которую хочет отнять у меня мой противник; надеюсь на вашу справедливость и вашу компетентность.

Карон‑сын».

К этому письму прилагалась запечатанная коробка, в ней находились все детали, которые Пьер Огюстен одну за другой придумывал, а потом отбрасывал: первое зубчатое колесо, чьи слишком тонкие зубья были сломаны при соприкосновении с анкером; стержень из восьми деталей, переплавленный затем в целиковый; колесо со штифтами только с одной стороны; колесо с зазорами между штифтами. Этот набор деталей был снабжен пояснительной запиской, в которой описывалась каждая фаза поисков, приведших к открытию.

Не подозревавший, насколько весомы доказательства, предъявленные его противником, Лепот не сомневался в своей победе; нанятые им лжесвидетели дошли до того, что сами обвинили Карона‑сына в плагиате. А сам Лепот бесстыдно вопрошал:

«Как можно назвать меня плагиатором, если я первым представил спусковой механизм в академию? Пусть произойдет то, что уже не раз происходило с другими».

Академия наук самым серьезным образом отнеслась к этому делу, она назначила двух уполномоченных, господ Камю и Монтини, которые вскрыли присланную Кароном коробку, изучили находившиеся там детали, ознакомились с пояснительной запиской, после чего составили подробный отчет, из которого достаточно будет привести лишь его заключительную часть в том виде, в каком она сохранилась в протоколе заседания Академии наук от 23 февраля 1754 года:

«По поручению графа де Сен‑Флорантена Академия наук занялась разбирательством спора между господами Кароном и Лепотом, претендующими на авторство изобретения анкерного спуска для часов; для выяснения обстоятельств дела академией были назначены уполномоченные, господа Камю и Монтини; заслушав их доклад, 16 февраля Академия сделала заключение, что настоящим автором нового спускового механизма следует признать г‑на Карона, тогда как г‑н Лепот лишь скопировал этот механизм; спусковой механизм, который г‑н Лепот представил в академию 4 августа 1753 года, является естественным продолжением часового спуска, придуманного г‑ном Кароном; применение данного механизма в стенных или настольных часах является менее удачным, чем применение спускового механизма Грагама, но для карманных часов использование анкерного спуска кажется наиболее совершенным методом, хотя и очень сложным в исполнении.

Академия утвердила данное заключение на своих заседаниях 20 и 23 февраля».

Это заключение, подписанное постоянным секретарем Академии наук Гранжаном де Фуши, стало первой победой Пьера Огюстена в его судебных тяжбах и принесло ему известность, которой он не преминул сразу же воспользоваться. Уже тогда он стремился быть на виду, и его статья, отправленная 16 июня 1755 года в «Меркюр», яркое тому подтверждение. Статья эта, посвященная разбору критики, что высказывалась в адрес его «спускового механизма», помимо того, что была весьма ловкой рекламой этого изобретения, также свидетельствовала о том, что будущий Бомарше был уверен, что достиг предела своих мечтаний.

«Я – молодой мастер, ставший известным публике лишь благодаря своему изобретению анкерного спуска для часов, которое удостоилось признания Академии наук и о котором писалось в газетах в прошлом году. Этот успех побуждает меня остаться часовщиком, и все мои устремления будут направлены на то, чтобы постичь все секреты моего ремесла».