Предложение инженера было одобрено профессором, и все усердно принялись за изготовление вольтова столба.

— А что делается с фосфором? — спросил во время работы Гонтран.

— Ах да, я и забыл! — воскликнул Михаил Васильевич, подбегая к аппарату дня анализа воздуха. — Однако, это любопытно, — прибавил он, кидая взгляд на эпруветку.

— Что такое? — спросил Сломка, перекладывавший медные и цинковые кружки вольтова столба смоченными в серной кислоте кусочками сукна.

— Оказывается, лунный воздух состоит не из 79 частей азота и 21 част кислорода, как земной, а из равных частей того и другого газов.

— От того-то нам и дышится здесь так хорошо, несмотря на уменьшенное против земного атмосферное давление, — отозвался инженер.

— Теперь примемся за анализ лунной воды. Столб готов?

— Готов.

Михаил Васильевич устроил из широкой воронки и двух эпруветок вольтаметр, налил в него подкисленной лунной воды и провел ток от вольтова столба. Мгновенно вода стала разлагаться, причем ее кислород стал собираться в одной эпруветке, а водород — в другой.

Профессор задумчиво наблюдал за превращениями воды, поглаживая свою бороду.

— О чем вы задумались, Михаил Васильевич? — прервал наступившую тишину Сломка.

— Да все о том же: у нас есть кислород, есть водород, есть азот. Все это добыть легко, но откуда взять углерод и в каком виде?

Старый ученый опять задумался.

— А графит? — вдруг воскликнул он. — Ведь это чистый углерод, а его на Луне — сколько угодно. Ну, теперь дело в шляпе. Из воды мы добудем кислород и водород, из воздуха — азот, а из почвы — углерод. Когда же запасы пищевого материала будут обеспечены, — проговорил Михаил Васильевич, с отеческой нежностью смотря на своего будущего зятя, — тогда я прибегну опять к вашей гениальной изобретательности, чтобы изыскать средство догнать Шарпа и вырвать из его лап Елену.

Гонтран воскликнул дрожащим голосом:

— Я готов умереть за вашу дочь, профессор!

Тем временем практичный Сломка еще раз проверил количество припасов, оставленных девушкой для Шарпа.

— Михаил Васильевич, Гонтран, — обратился он к своим товарищам. — Мы должны поторопиться с работой над пищевыми веществами; у нас всего тридцать три сухаря и четыре коробки консервов, по полфунта каждая. Этого хватит не более, как на четыре дня.

Глубокий вздох раздался в углу залы.

— Это что такое? Тут кто-то есть? — обеспокоился Осипов.

— Фаренгейт! Мы и забыли совсем о нем.

Сломка и Гонтран бросились к Фаренгейту, лежавшему на полу. Американец пришел в себя, но, видимо, ничего не сознавал. Он смотрел тупым, бессмысленным взглядом перед собой.

— Что с ним? Что-то больно он тих и спокоен, не кончается ли взаправду? — говорил Сломка.

— Он оглушен взрывом, немножко спокойствия, дня два полежит в кровати и придет в себя, — утешал Осипов.

Друзья устроили Фаренгейта поудобнее в кровати, положили ему на голову холодный компресс и принялись под руководством Осипова за работу по добыванию пищевых продуктов.

— Я не могу больше, Вячеслав!

— Ну, еще немножко бодрости!

— Эх, бодрости у меня сколько угодно. Да голодный желудок настойчиво заявляет свои права.

Гонтран произнес эти слова таким плачевным тоном, что его приятель почувствовал сострадание. Он бросил свою работу — сгущение азота и кислорода с помощью нагнетательного насоса — и принялся утешать Фламмариона.

— Как, ты не можешь пропоститься два дня! Стыдись!.. Какой из тебя выйдет исследователь!

Фламмарион горестно воскликнул.

— Я готов отрезать себе руку, чтобы приготовить котлетку или бифштекс.

— Какая фантазия, — улыбнулся инженер.

— И право, я готов привести ее в исполнение. Моя голова идет кругом, мысли путаются. О, как я голоден! — вздохнул Гонтран.

— А есть нечего, бедный мой Гонтран, — проговорил Сломка, пытаясь шуткой развеселить друга. — Но погоди немного, Михаил Васильевич добьется успеха. Ты сам видишь, как это трудно.

— Если этот успех будет достигнут еще через несколько часов, то боюсь, что он застанет меня уже мертвым, — печально сказал Гонтран.

Он не успел договорить, как старый ученый, возившийся в другом углу зала над своими аппаратами, торжествующе воскликнул:

— Гонтран! Сломка!

Молодые люди поспешно кинулись к профессору и прибежали как раз вовремя, чтобы поддержать его: до сих пор энергично боровшийся с голодом старый ученый не выдержал и зашатался. Он указал рукой на кристаллизатор с каким-то черным клейким веществом и прошептал:

— Здесь!.. Ешьте!..

Голова старика бессильно повисла, глаза сомкнулись, колени подкосились.

Оба приятеля в ужасе переглянулись.

— Он умер! — вскричал Гонтран.

— Нет, это просто обморок, — успокоил его инженер. — Помоги-ка мне перенести его на постель, а потом посмотрим, что у него получилось.

Уложив бесчувственного профессора в постель, молодые люди вернулись к аппаратам и стали рассматривать добытое Михаилом Васильевичем пищевое вещество.

— Б-р-р!.. — проговорил Гонтран с гримасой отвращения. — Значит, придется питаться этой дрянью?

— Я думаю, что да.

— Ну, делать нечего, черт возьми! Есть-то очень хочется. Уф, словно солодковая паста!

Сломка открыл кристаллизатор и вынул из него при помощи ножа кусок вещества, пожевал и проглотил.

— Ну что, вкусно? — спросил Гонтран.

— Ничего себе. Немножко приторно, но это пустяки. Впрочем, попробуй сам!

Сломка добыл из кристаллизатора новую порцию вещества, и Гонтран проглотил ее зажмурившись, с отчаянной гримасой.

— Б-р-р!.. И ты думаешь, что этого будет достаточно для нас, чтобы не умереть с голоду?

— В теории — да, — отвечал инженер. — Впрочем, мы скоро сами узнаем, что с нами будет.

Сломка зацепил новый кусок драгоценного вещества и, отправившись к постели профессора, вложил пищу в его рот. Что касается его приятеля, то он принялся наблюдать, какое действие произведет на его организм прием странного кушанья.

— Удивительно! — пробормотал он наконец. — Моя голова приходит в порядок, мысли становятся яснее, вой желудка замолк. А как ты себя чувствуешь, Вячеслав?

— Я? Я чувствую себя так же, как если бы сейчас вышел из-за стола после самого изысканного обеда.

— В самом деле? Жаль только, что наше питание получится несколько однообразным, — с печальной миной заметил Гонтран.

— Ну, пошел!.. — махнул на него рукой Сломка. — Неужели ты только и живешь для того, что бы есть? Я, наоборот, ем, чтобы жить.

В эту минуту Михаил Васильевич открыл глаза и с удивлением осмотрелся кругом.

— Что это? — проговорил он слабым голосом. — Я, кажется, спал?

— Нет, профессор, вы умирали с голоду, — отвечал инженер.

Старый ученый приложил руку ко лбу.

— Ах, в самом деле!.. Я припоминаю!.. — прошептал он.

Затем, вдруг вскочив с постели, Михаил Васильевич бросился к своим спутникам и обнял их, восклицая:

— Мы спасены! Мы спасены!

— Гм… — проворчал Гонтран. — Так-то так, а все же я бы с большим удовольствием съел одну или две котлеты.

Старик пожал плечами.

— Будьте довольны и тем, что теперь в состоянии изыскать средства, чтобы преследовать Шарпа.

— Я предлагаю, — поспешил заявить Фламмарион, услыхав о Шарпе, — отправиться в горы Вечного Света!

— Это еще зачем? — спросил его приятель.

— Чтобы отыскать вагон, в котором приехал похититель, приспособить его, с помощью светочувствительного вещества, к путешествию на Венеру, и затем, не теряя времени, пуститься в погоню.

Инженер покачал головой.

— Бедный мой друг, — заметил он, — ты забываешь, что такой аппарат понесется прямо к Солнцу, а чтобы попасть на Венеру, нам нужно, чтобы планета находилась как раз на нашем пути. Но Михаил Васильевич уже вычислил, что на путешествие до Венеры при помощи светочувствительного вещества потребуется, в крайнем случае, двадцать пять суток.