Вскрывать мертвых – это вам не живых оперировать. Судебно-медицинская экспертиза есть научно-практическое исследование, проводимое врачом по постановлению органов следствия. Как написано в учебнике, «его может проводить только лицо объективное, незаинтересованное лично,  имеющее хорошую репутацию и высокие моральные качества».

Научно-практическое исследование! И я его провел. В который раз.  А теперь пытался адекватно отобразить результаты на  бумаге. Агенту Скалли хорошо – она то диктует, то на компьютере колдует. Не понравится слово, предложение, даже абзац, поправит, не намарав.

А у меня всей оргтехники – пишущая машинка «Москва» с западающими литерами «В» и «Щ». Но печатать нужно чисто, без помарок, чеканно и недвусмысленно формулируя выводы и заключения. Что я и старался сделать по мере сил. Но то ли ночь бессонная сказывалась, то ли тяжелый день (пришлось оперировать запущенный флегмонозный аппендикс, три дня мужик терпел, бо хозяйство не на кого оставить), то ли просто случай выходил за пределы моих знаний, только заключение  не выпечатывалось. Причина смерти была понятна совершенно: когда сердце пронзают деревянным колом, устоять невозможно. Но вот время смерти… Температурный метод говорит о том, что смерть наступила не позднее шестнадцати часов вчерашнего дня. Свидетели утверждают, что живой  гражданку Баклашову Надежду Ивановну, 1962 года рождения, последний раз видели в 13 часов 45 минут – она купила спички, свечи и бутыль керосина. Следовательно, смерть могла наступить только в промежуток в два часа пятнадцать минут. Для деревни, где все на виду, очень короткий промежуток. Наверное, легко вычислить убийцу.

Но помимо температурного метода, остальные суправитальные реакции давали полный разнобой. Если верить им, смерть наступила от четырех часов до четырех недель назад.

Да и сама Баклашова…  Дом  богатый, а она весит сорок один килограмм при росте метр семьдесят. Мало даже с учетом обескровливания. Голодала для здоровья? Одно время голодать было модно : Пол Брэгг, Шаталова. Никитины и остальные. Но какое здоровье? Баклашова была больна. И больна тяжело. Только вот чем? В амбулаторной карте, которую я взял в регистратуре поликлиники, имелись лишь  любимые уездными докторами диагнозы – холецистит, панкреатит, гастрит, и ОРЗ. Последнее обращение датировалось прошлым веком, а именно мартом двухтысячного года. С тех пор она в поликлинику – ни ногой.

Но внутренние органы, безусловно, не в порядке.  Некоторые – так почти атрофировались. По правилам патологоанатомического искусства, необходимо гистологическое исследование – анализ под микроскопом после специальной обработки ткани. Но кто их выполняет, правила? В районе грошовые детские пособия платят с перебоями, это при нынешних-то ценах на нефть…

Будь у меня аппаратура получше… Или хоть какая-нибудь… Что делать, если даже группу крови определить не удалось – ничто не агглютинировало ни с чем. Четвертая группа, в конце концов решил я. И записал для памяти – заказать свежие реактивы.

На всякий случай – мало ли что, – я отобрал образцы и залил формалином. Вдруг удастся уговорить область провести исследование даром.

А вот зубки – зубки у покойной отменные. Все тридцать два, все свои, и все здоровые. Просто уникум для нашего района.

Ладно. И болезни, и зубы, и гистология – все это имеет интерес чисто академический. Главная же и единственная причина смерти ясна. Кол, вернее, колышек, шестьдесят сантиметров в длину и два сантиметра в диаметре, заостренный с одного конца. Осиновый он или еще какой – меня не касается. Я эксперт медицинский, а не плотницкий. Вместе с санитаром мы спустили тело на ледник (лифт на ручной тяге), присыпали сосновыми опилками, и санитар, выпив стопочку, побрел домой. У него рабочий день закончился.

А я остался писать бумаги.

Когда я, наконец, поставил последнюю точку,  наступил вечер.  Девятнадцать десять. Устал я, как ездовая собака (прочим собакам, дворовым и диванно-сторожевым  уставать не с чего). От усталости  даже отказался от законных ста граммов. Спирт отпускают для дезинфекции и прочих надобностей на каждое вскрытие. Но для дезинфекции есть у меня хлорамин, еще лучше выходит – дух маскирует, запах. А спирт я разбавляю дистиллированной водой в классической пропорции Менделеева и пью. Пьющий я. В дни вскрытий особенно, чтобы спать без сновидений. Не такое это простое дело – извлекать внутренности по методике Абрикосова. Но сегодня я решил, что усну и без допинга, потому слил спирт в заветную баклажку и спрятал там же, на леднике. Чтобы не прокис. Уже около литра скопилось. Вдруг наступит в трупах перебой, а выпить захочется…

Позвонил Виталик. Следователь. Я пообещал прислать заключение завтра, а пока прочитал его по телефону.

– Так она ничего не ела?

– По меньшей мере, сутки. Желудочно-кишечный тракт без малейших следов пищи или ее остатков.

Виталик заверил, что данные, полученные от меня, как всегда, бесценны, и дал отбой.

Что ж, будем считать, что день окончательно кончился. Хорош оборотец – «окончательно кончился», хоть по телевизору на всю страну сказать.

Я пошел домой. Пока набиралась ванна, съел фирменный  теплинский бутерброд – сало с лимоном. Очень способствует восстановлению сил. Варить суп, даже из пакетика, не хотелось – не успели они восстановиться, силы.

Маркиза с моего стола не живет, иначе давно бы лапы протянула. Она к сухим кормам привычна. Ваша киска пила бы виски, да кто ж ей нальет? Вот и хрустит сушняком. После него Маркиза особенно яростно охотится за мышами.

Отчего бы и для человека не придумать сухой корм вроде кошачьего? «Здоровый Кощей без каши и щей!»

Принял ванну – душистую, пенную. Вылез, огляделся. Не Кощей, отнюдь. Живу просто, порой сурово, сухомятка через день, а свинья свиньей: толстый, розовый. И брюхо растет. Гимнастику, что ли, делать? Трусцой бегать? Сало перестать жрать? Хотя бы перед сном?

И я решил не спать. Рано. Лучше займусь общественной жизнью. Человек, он принадлежит обществу! Вот и пойду принадлежать.

Глава 3

Из всех искусств главнейшим в наше время является искусство выпить. Применительно к Теплому – пойти в одну из трех пивных, работающих в вечернее время и культурно принять литр-другой продукта местной пивоварни. Дом Культуры черным квадратом виднелся на фоне угасающего неба. Кино осталось только в телевизоре, платить же по пятьдесят рублей за новый фильм, и даже по двадцать пять за старый теплинцы не хотели, а большей частью даже не могли. Самодеятельность, художественная и не очень, оживет, ближе к зиме, после уборки.

Но в пивную, согласно неписанным законам, сельский хирург ходить не должен.

И я пошел в спорткомитет, где любители со всего Теплого  играли в шахматы. Клуб четырех коней, каждый из которых по-своему хромой. Сам я по приезде в Теплое усердно старался стать первым шахматистом района, но сейчас амбиций поубавилось, и я довольствовался номером два. Нас было человек пять, вторых номеров. Первым же  оставался  Саблин, местный почтмейстер. Игрок силы страшной, живи он в Москве какой-нибудь, или даже в Черноземске, быть ему гроссмейстером, но здесь… К тому же год назад

Саблин по случаю выпил дурного коньяка и тяжело отравился. Выжить –  выжил, но с тех пор на себя не похож. Мы, местные шахматные корифеи, единогласно присудили Саблину звание чемпиона Теплого и окрестностей навсегда.

Долгое время шахматная жизнь едва теплилась, но постоянное отключение электричества неожиданно разбудило творческие силы. Когда молчит телевизор, столько вдруг времени высвобождается! Особенно у сельской интеллигенции из белоручек, что ни огородов не заводит, ни скотины,  ни даже кур. Вроде меня.

Спорткомитет ютился в плохоньком домишке, постепенно уходящем в землю. Не калмыки мы. Черноземцы. У нас не степи знамениты, а пашни. Чернозема на аршин. Воткни палку – растет!

Вот одни палки и растут… Нет, хлебушек тоже родится, и родится неплохо, но сколь его с земли не возьми, все убыток. Долги  только в гору идут – за горючку, за запчасти, за кредиты, за красивые глаза. Не дается богачество в руки народу, плачь, не плачь. Но по отдельности есть и у нас богатенькие, немного, но есть.