Во мне затеплилась надежда. Я был вроде севшей на мель шлюпки, которой приходит на помощь прилив. Воздух свободно входил в мои легкие. Я закурил сигарету. Неплохо было бы еще пропустить стаканчик… После стольких часов кошмара передо мной наконец забрезжил выход. Спасен!.. Правда, остается еще Симон… как-никак он брат Марселины! Ну да он наверняка оставил себе лазейку. Этот парень весьма ловок. Даже слишком!.. Я всегда относился к нему настороженно. Положением сестры он пользовался без зазрения совести. Какую роль играл он при Сен-Тьерри? Нечто вроде прислуги за все, порученец для всяких щекотливых дел. Он-то выкрутится: изворотливости у него хватит на двоих. Я посмотрел на часы. Почти полдень. Вот-вот должна приехать Марселина. Я направился к замку.

— Ну, так как? — спросил старик.

— Со стеной трудностей никаких. Затрат потребуется не так уж много, поскольку можно будет использовать тот же камень.

— Вот и прекрасно. Я и сам об этом подумал, но рад, что предложение исходит от вас.

— К сожалению, не в одной стене дело. Есть еще павильон.

— Павильон? А с ним-то что?

— То, что он разваливается. Какой смысл восстанавливать ограду, если он того и гляди на нее обрушится.

Нахмурившись, старый Сен-Тьерри устремил на меня пристальный взгляд, словно подозревая какой-то подвох.

— Вы уверены, Шармон, что не преувеличиваете?.. В последний раз, когда я там был, я ничего такого не заметил.

— А как давно это было?

Он смежил веки, устало вздохнул.

— Верно, — пробормотал он. — Давненько…

— Кровля уже никуда не годится. Внутри я, правда, не был, но можно не сомневаться, что балки прогнили. А вдруг произойдет несчастный случай? Ответственность ляжет на вас.

— Туда никто уже не заходит.

— И все-таки! Это неосторожно. Разумеется, полностью восстанавливать его нет надобности, речь идет лишь о том, чтобы подремонтировать самое основное.

— И дорого это встанет?

Снова буравящий взгляд из-под полуопущенных век.

— Не очень. На все должно хватить полутора миллионов.

В разговоре с владельцем замка я переводил все на старые деньги — к новым тот упорно не хотел привыкать.[2]

— Что ж, над этим можно поразмыслить, — сказал он.

— Я предпочел бы уладить все до возвращения вашего сына.

Подобные выражения меня больше не страшили. Каким-то непостижимым образом я начинал считать единственным преступником Симона.

— А если ограничиться подпорками?

— Этот угол парка чересчур сырой. Никакое дерево не выдержит. Рано или поздно придется бороться по-настоящему, и чем дольше вы с этим протянете, тем больше будут расходы.

— Кто у вас на примете для этой работы?

— Меньель.

— Он дорого берет.

От нетерпения у меня сжались кулаки. Из-за его тупого упрямства может рухнуть весь мой план. Кто-то постучал в дверь.

— Пойдите откройте, — сказал он мне. — Это, должно быть, Марселина.

Я так торопился покончить с этим делом, что сделал вид, будто не расслышал.

— Он примет наши условия, — сказал я. — Сейчас в строительстве затишье.

— Это, должно быть, Марселина, — повторил старик.

Я поднялся, но, пока шел до двери, продолжал гнуть свое:

— Лучше всего было бы пригласить Меньеля. Пусть посмотрит сам, и мы вместе условимся о цене.

— Давайте не будем спешить.

Держа руку на дверной ручке, я бросил ему:

— А что, если ваш сын уже вступил в переговоры с Меньелем… Я знаю, он подумывал об этом.

Я открыл. На пороге стояла Марселина — в своей просторной дорожной шубке она была сама элегантность. Она вытянула губы как для поцелуя и шепнула:

— Ну как он?

— Как всегда, упрям как осел.

Она вошла в комнату, словно на сцену, заговорив со мной полагающимся по роли холодно-вежливым тоном:

— Как вы находите нашего больного, мсье Шармон?

Но старик, не менее проворно напустивший на себя самый что ни на есть мученический вид, слабо взмахнул рукой и голосом умирающего проговорил:

— Бедное мое дитя, думаю, это конец… А муженек твой, как видишь, все равно уехал. Никому я тут больше не нужен…

Она склонилась над ним с дочерним поцелуем.

— Что вы, папочка… Я ведь специально приехала сюда, чтобы не оставлять вас одного.

Во мне кипела злость. Все сорвалось! Ну что бы Марселине появиться минут на десять попозже!.. Радость новой встречи с ней была безнадежно испорчена. Пора убираться восвояси. Я для них вроде мелкого служащего, который должен знать свое место. И тут меня впервые ужаснула чудовищность разыгрываемого здесь фарса: приговоренный к смерти старик, не верящий в это, но симулирующий агонию, женщина, ласково называющая его папочкой, а в разговоре со мной — старым маразматиком, и я, убивший сына одного и мужа другой… Нет! Это немыслимо. Надо стряхнуть с себя этот кошмар.

Тем не менее я приблизился к изголовью.

— Так как же насчет Меньеля?

Марселина, желая, видимо, поскорее оказаться со мной наедине, погрозила мне пальчиком:

— Мсье Шармон, неужели вы не можете отложить дела на потом? Догадываюсь, что речь идет опять об этой противной стене. Пускай подождет! Папа скажет мне, что он решил, и я сообщу вам его ответ… Во второй половине дня мне как раз надо в Клермон. Я зайду к вам, договорились?

Если б она только знала, глупая! Настаивать опасно. А отложить на потом, как предлагает она, — это, быть может, означает упустить единственную возможность благополучно завершить эту историю. Внезапно мне пришла в голову абсурдная мысль — впрочем, последнее время меня навещали мысли одна абсурдней другой. Сколько дней может сохраняться труп?.. Ведь я очистил карманы Сен-Тьерри от всего, что могло бы дать возможность установить личность умершего. Не обернется ли эта предосторожность против меня же?.. Сколько дней?.. Клавьер прав. Надо лечиться, и немедля.

— Договорились? — повторила Марселина.

— Конечно, конечно, — пробормотал я, почти не слушая ее, — в голове у меня вертелось одно: все пропало!.. — Что же, мое дело предупредить мсье де Сен-Тьерри. Разрушения прогрессируют быстро.

В соседней комнате раздался телефонный звонок. Марселина направилась было к двери.

— Остановитесь, — сказал старик. — Фирмэн возьмет трубку. Наверняка кто-то опять интересуется, как мои дела. Телефон надрывается уже целую неделю. Если б я и питал какие-то иллюзии, их бы весьма скоро развеяли.

Послышались шаркающие шаги Фирмэна, и звонок умолк.

— Алло… А! Добрый день, мсье… Хорошо ли мсье доехал?.. Извольте, мсье.

Вновь раздавшееся шарканье затихло у двери в комнату, затем слуга тихонько постучал.

— Да! — воскликнула Марселина. Фирмэн по обыкновению просунул голову в приоткрытую дверь.

— Это мсье. Мсье просит мадам.

Извинившись, Марселина вышла, не сочтя нужным прикрыть за собой дверь. Старик жестом подозвал меня. Я повиновался, неуверенно ступая одеревенелыми ногами: я напряженно вслушивался.

— Алло… Алло…

До меня отчетливо доносился звеневший на высокой ноте голос Марселины.

— Тебя очень плохо слышно… Уже из Милана?.. Вы оба с ума сошли, гнать всю ночь. Дождетесь вы на свою голову, помяни мое слово.

Старик нетерпеливо дергал меня за рукав.

— Шармон, если Эмманюэль вам позвонит — а это вполне вероятно, — не забудьте: вы работаете на меня.

— Алло… Я тебя почти не слышу… Да, я только что приехала… Что?.. Папа устал, но держится молодцом… Скажи, куда тебе написать…

Слова ее все еще будили во мне мучительную ревность, хоть отныне она была уже беспредметной. Взбешенный, я повернулся к старику.

— Проще всего пригласить Меньеля и поручить подряд ему. И дело с концом.

— Алло… Не слышу тебя, дорогой… Алло…

— Не больше полутора миллионов, Шармон. Это потолок, так и знайте. И еще я желаю взглянуть на подробную смету… Эти расходы можно будет вычесть из суммы, облагаемой налогом.

Боже, как они меня бесят, эти трое… Хотя нет, двое, ведь третий… Ох, Клавьер, приди на помощь!.. Я на грани помешательства. Я подходил к двери, когда вернулась Марселина.