— Вы уже покидаете нас, мсье Шармон?
Высокомерная любезность, светская улыбка — вот бы сейчас рубануть по ней короткой фразой! Спокойно, Шармон, возьми себя в руки, главное — не возбудить подозрений.
— Да… Мсье де Сен-Тьерри согласился на Меньеля. Я подряжу его завтра же.
— Значит, мы будем иметь удовольствие часто видеть вас здесь?
Она играла, и ей, беспечной, ни о чем не ведающей, эта игра доставляла удовольствие.
— Я провожу мсье Шармона, — объявила она свекру.
Затворив за собой дверь, она привалилась к ней спиной.
— Уф! — выдохнула она с облегчением. — Как ты думаешь, они нас не раскусили? Хорошо еще, тот в Милане. Хоть немного побудем в покое.
— В покое! — желчно усмехнулся я.
— Что с тобой?.. У тебя усталый вид. На тебя страшно глядеть. Я сразу обратила внимание.
— Ерунда… Немного переутомился, только и всего. Давай отойдем.
Мы прошли через столовую, выглядевшую весьма мрачно из-за темной мебели, унылых обоев и падавшего из высоких окон сумеречного света, потом через вестибюль, пол в котором, в шахматном порядке выложенный черными плитками, был отполирован так, что наши тени скользили по нему, как по поверхности пруда. Лишь оказавшись снаружи, я вздохнул свободнее.
— Твой муж… что он говорил на самом деле?
— Я его еле слышала… Он хотел узнать, приехала ли я, в каком состоянии отец, все ли в порядке в замке.
Звонил, без сомнения, Симон, приглушив и исказив голос. Как бы то ни было, труп в подвале, видно, причиняет ему немалое беспокойство. Мы спустились по ступеням.
— Не стоит говорить ему о Меньеле и о работах в замке, — сказал я. — Ему это не понравится… Тем более что они уже повздорили по этому поводу со стариком.
— Неужели я, по-твоему, такая непонятливая?.. Пойдем к тебе?
— Нет. Теперь, когда я вырвал у него согласие, это ни к чему. Я сам буду появляться в замке.
— Но когда же мы увидимся… наедине?
— Как получится… Я дам тебе знать.
«Как получится» — зависело, конечно, от Меньеля. Прощаясь, мы ограничились рукопожатием — из окон за нами могли наблюдать. Я вернулся в Клермон, где позавтракал в ресторанчике, посещаемом в основном завсегдатаями. Выпив две чашечки кофе и рюмку коньяку, я закурил сигарету. Мысли мои неотвязно вертелись вокруг Симона: Симон пытается выиграть время, но его партия, по сути, заведомо проиграна. На самое ближайшее время он и вправду имеет все основания считать себя в безопасности. Убийца, кто бы он ни был, объявиться не должен — слишком велика его радость по поводу того, что преступление осталось незамеченным. Из Италии Симону на протяжении еще нескольких дней удастся создавать видимость, будто Сен-Тьерри с ним — посредством телефонных звонков и даже, быть может, писем. Ну а потом?.. Их поездка не может затягиваться до бесконечности. И что тогда?.. Было тут нечто постоянно ускользавшее от моего понимания, и это меня раздражало. Симон достаточно умен для того, чтобы не затевать эту авантюру без весьма веских на то основании. Я выпил еще коньяку. Рука у меня дрожала… рука настоящего алкоголика, рука убийцы. Но разве я преступник? Разве моя вина, если все, что бы я ни делал, оборачивается против меня?.. Вот она — слезливая жалость к самому себе, первый признак опьянения. Самое время сматываться отсюда. Но где взять силы перебороть себя? Я ощущал в себе многопудовую тяжесть. А тут еще надо будет опереться о стол, ничего при этом не опрокинув, пройти через всю залу, а затем — продолжать жить, жить как все… Сен-Тьерри — тому хорошо в своем подвале. Как всегда, в выигрыше остался он!
По-прежнему лил дождь. Я двигался в призрачном мире, обретавшем реальность лишь на краткий миг между взмахами стеклоочистителя. В собор входили люди. В нем они находили прибежище и, быть может, решение всех своих проблем. Лично я искал только места, где бы приткнуть машину. Вот так каждый день кружил я вокруг этих древних камней… Изнутри доносились таинственные звуки пения. Вечерами там иногда зажигались огни, подсвечивая витражи. Может, мне было бы достаточно только войти… нет, не через главный вход — так чересчур торжественно… через одну из боковых дверей… Я не решался… Пока не решался.
Поднявшись к себе в кабинет, я позвонил Меньелю. Тот, в принципе ничего не имея против, заявил, что стоимость работ, но первым прикидкам, занижена. Неужели мне еще придется приплачивать из своего кармана, чтобы вытащить Сен-Тьерри на свет божий? Встречу мы назначили на завтра, на утро. Итак, цена Меньеля не устраивает. Деньги, всюду деньги! У меня одного их не водится. Вот почему на мне висит проклятье!
Меньель — самый что ни на есть типичный овернец, с мохнатыми бровями, придающими ему свирепый вид, и такими густыми волосами, что моросивший дождик оседал на них каплями. Стремительный и уверенный в движениях, он двигался вдоль стены к павильону, время от временя нагибаясь, чтобы колупнуть кладку, и неодобрительно покачивая при этом головой. А я ждал поодаль: хоть и сам не свой от снедавшей меня тревоги, я решил ни с чем его не торопить. Видимо, взопрев, он расстегнул кожанку, стряхнул с нее воду, вытер руки.
— В любом случае, — заключил он, — по такой погоде приступать нечего и думать…
— А вообще сделать можно?
— Сделать можно все. Но работы тут сами видите сколько!
Вытащив из нагрудного кармана складной деревянный метр, он подошел к двери строения и поскреб ее медным уголком.
— Еще чуть-чуть, и я бы проткнул ее насквозь… Все основательно прогнило… На мой взгляд, с ремонтом тут ничего не выйдет — по крайней мере, за ту цену, которую вы назвали… Давайте серьезно, Шармон. Не мне же вас учить ремеслу!
— О цене можно будет, видимо, потолковать еще.
— Надеюсь. Внутри, я полагаю, так же скверно?
— Не знаю. У меня не было времени туда заглянуть.
Он вошел. Я последовал за ним. Пока все шло как по нотам. Включив свой фонарик, он уже ощупывал стены, обшаривал лучом оконные рамы.
— Да вы сами взгляните, Шармон. Он что, спятил, ваш старикан? Ремонтировать эдакую гниль!
— Что поделаешь, раз ему так приспичило!
Я чувствовал, что Меньель готов вспылить и разнести меня в пух и прах, доказав, что я ничего в этом не смыслю. Конечно, моя репутация вряд ли от этого бы выиграла, но ведь дело касалось Марселины, моей жизни… Он взял меня под руку.
— Давайте поднимемся! Могу вообразить, в каком состоянии остов… Не понимаю, как вы могли так легко согласиться с подобной ценой! Я, во всяком случае, вашему примеру следовать не намерен… Взять хотя бы лестницу: вы согласны, что ее надо сломать и построить заново?.. А пол чего стоит!
Он топнул каблуком, и эхо удара разнеслось по пустынному помещению. Затем он ткнул кулаком в обшивку.
— Картина ясная, — заключил он. — Все, что из дерева, нужно менять. Абсолютно все! Подсчитайте-ка, во что одно это обойдется. И даже за стены я не поручусь.
— Ну камень-то крепкий.
— Зато цемент уже никуда не годится. В те времена особенно не мудрили — лишь бы кладка была потолще. Я хорошо помню, как работал мой дед. Благо скальная порода тут повсюду выходит на поверхность, достаточно выдолбить в ней яму — вот вам и подвал. Остается только взгромоздить один на другой здоровенные камни…
— Но как бы то ни было, вы сами признаёте: кое-что осталось целым.
— О да, — со смехом ответил тот. — Подвал. Подвал еще хоть куда.
На нижний этаж я спускался первым. За мной под грузной поступью Меньеля стонали ступеньки.
— Во всяком случае, — продолжал он, — глубиной эти старинные подвалы не отличались. Многого туда не поместишь.
— Думаю, здесь-то подвал просторный.
— Такой же, как все другие. Уж я их перевидал!
— Лестница в подвал вон там, — сказал я, направляясь в глубь помещения.
— Не трудитесь! Я заранее знаю, чего он стоит.
— Как, вы не хотите даже заглянуть туда?
— Я и так уже весь перемазался. Увесистыми шлепками, будто отряхиваясь от снега, он похлопал себя по бокам, потом выключил фонарь.