С последней задачей наша героиня справлялась блестяще. Но для этого необходимо было не просто пускать пыль в глаза, а много работать. В другом донесении Беранже передавал слова Екатерины: «Она старается всеми средствами сделать своих подданных счастливыми, но чувствует, что надобны года да и года, чтобы они привыкли к ней». Поездки помогали такой «привычке», недаром до первой войны с Турцией государыня отправлялась в них почти ежегодно.

Еще во время пребывания в Москве, после коронационных торжеств, Екатерина ездила в Ростов и Ярославль. Это было паломничество, призванное, помимо прочего, поддержать представление о новой царице как о православной государыне. В мае 1763 года должно было произойти освящение мощей святителя Димитрия Ростовского в новой раке. Зная вздорный характер Ростовского митрополита Арсения — его «властолюбие и бешенство», — императрица боялась, как бы тот не поспешил и не провел церемонию без нее. Еще в феврале, как раз когда Арсений впервые анафемствовал правительство, она просила статс-секретаря А. В. Олсуфьева проследить, чтобы «оная рака без меня отнюдь не поставлена была»^[755].

Екатерина понимала, что грядущая секуляризация очень болезненна, и старалась ближе познакомиться не только со столичным, но и с провинциальным духовенством, завязать нужные контакты, задобрить пожалованиями, приобрести сторонников. В Ростов императрица направилась через Троице-Сергиеву лавру. До Троицы она прошла пешком, делая по несколько верст в день. Затем экипаж доставлял ее к месту обеда и ночевки, а утром вновь привозил туда, где она остановилась накануне. Именно таким способом путешествовала по монастырям императрица Елизавета Петровна.

В девяти верстах от Троицы государыню встретил наместник монастыря Платон Левшин, которому в скором времени предстояло стать одним из крупнейших религиозных деятелей ее царствования. На следующий день он произнес проповедь, настолько понравившуюся Екатерине, что она велела напечатать тест в газетах. 26-летний епископ был приглашен к императорскому столу, где его образованность произвела сильное впечатление. Из-за болезни Левшин не смог последовать за Екатериной в Ростов, хотя его и звали. Но наша героиня не отличалась забывчивостью и уж если находила способных людей, то не скоро выпускала из головы мысль приспособить их к делу. Вскоре Платон получил назначение преподавателем к великому князю Павлу и был пожалован «куском бархата рытого и денежною… дачею немалою»^[756].

Из Троицы Екатерина ехала уже в карете, заворачивая по пути во все обители. В Ростове ее встретил новый митрополит Дмитрий Сеченов. 25 мая императрица пешком двинулась в монастырь преподобного Иакова Ростовского, где обретались мощи святителя Димитрия, отстояла молебен и присутствовала при их положении в раку. Это утомительное путешествие привлекло к государыне много сердец простонародья. Почитание монархини было столь велико, что, случалось, прихожане передавали свечки — поставить их перед Екатериной, как перед живой иконой.

В 1764 году императрица посетила Прибалтийские губернии, через год — Ладожский канал, а в 1767 году плавала по Волге. Следует отметить, что, в отличие от других царственных путешественников, например Иосифа II или Густава III, наша героиня всегда избирала маршруты внутри своей страны и никогда не пускалась в дорогу инкогнито^[757]. Это объяснялось целями поездок. Екатерину интересовало прежде всего состояние дел дома. «Я хочу знать только то, что мне нужно для управления моим маленьким хозяйством… Я путешествую не для того только, чтобы осматривать местности, но чтобы видеть людей… — говорила она уже в 1780-х годах французскому послу графу Луи де Сегюру. — Мне нужно дать народу возможность дойти до меня… выслушать жалобы и внушить лицам, которые могут употребить во зло мое доверие, опасение, что я открою их грехи, их нерадение и несправедливость. Вот какую пользу я хочу извлечь из моей поездки… Я держусь правила, что глаз хозяйский зорок»^[758]. Даже в газетах писалось, что путешествия предпринимаются «для поправления недостатков»^[759]. Стало быть, от последних не открещивались.

Екатерина прекрасно понимала, что чиновники будут готовиться к ее приезду: строить дороги, путевые дворцы, чинить старые и наводить новые мосты, приводить в порядок улицы. Такая работа имела самостоятельную ценность, ведь государыня уезжала, а сооружения оставались. Поэтому Екатерина всегда предупреждала местную администрацию заранее, чтобы не застать врасплох, а вот путь внутри губернии могла изменить — пусть уж позаботятся не только о главной трассе следования. «Одно известие о моем намерении поведет к добру»^[760], — признавалась она Сегюру. Так, еще в апреле 1765 года Екатерина сообщила Б. X. Миниху о желании осмотреть Ладожский канал, и до августа старый фельдмаршал имел время подготовиться.

Деньги на организацию поездки тратились кабинетом императрицы и местной администрацией. Так, в 1764 году кабинет выделил пять тысяч рублей, рижская канцелярия — 30 тысяч и ревельская — 12 тысяч. По дороге государыня и сопровождающие не обязательно останавливались в лучших городских домах. Для них могли разбить палатки в чистом поле. Мебель и, главное, посуду — серебряные, медные и оловянные сервизы — приходилось везти с собой. После чего обер-гофмаршал пересчитывал пропажи. В 1763 году из Ростова и Ярославля вернулось почти все, кроме одной серебряной ложки и 12 салфеток. Последние, очевидно, разобрали на сувениры.

Въезд в каждый город был неизменно торжественным, под колокольный звон и пушечную пальбу. Уже на границе губернии государыню встречал губернатор с чиновниками. Если поблизости квартировали войска, они непременно выстраивались и приветствовали государыню барабанным боем, полковой музыкой и преклонением знамен. У триумфальных арок ее встречали купечество и представители цехов со значками. Дети, одетые в белое, кидали под ноги цветы. В 1764 году в Риге Екатерина слушала концерт, данный ей «знатными горожанами обоего пола», где особенно отличились исполнявшие итальянский дуэт дочери мещан. А вечером императрица почтила своим присутствием маскарад, устроенный в ее честь Рижским магистратом, причем пришла туда «пешком в маске».

В Риге Екатерину впервые увидел направлявшийся в Россию Джакомо Казанова. «Я был свидетелем, с какою ласковостью и приветливостью принимала она в большой зале изъявление верноподданнических чувств от ливонского дворянства, как целовалась она с благородными девицами, подходившими облобызать ей руку. Окружали ее Орловы… Для увеселения верных своих служителей она милостиво соизволила сказать, что намерена держать небольшой банк в фараон на десять тысяч рублей. В тот же миг принесли золото и карты. Екатерина села, взяла в руки колоду, сделала вид, что тасует, дала снять первому попавшемуся и имела удовольствие видеть, что банк был сорван… ведь раз колода не стасована, то, увидев первую, все тотчас поняли, какая карта выигрышная… Ей было тридцать пять лет и царствовала она уже два года. Она не была красива, но по праву нравилась всем, кто знал ее: высокая, хорошо сложенная, приветливая, обходительная и, главное, всегда спокойная»^[761].

Обычно в поездку Екатерина брала с собой двух статс-секретарей и ни на день не прекращала работу. Местная администрация предоставляла ей сведения о губернии: географическое положение, число городов, население, национальный и конфессиональный состав и т. д. Бильбасов отмечал, что даже то немногое, что чиновники не успевали скрыть от августейшего внимания, «было значительно полезнее и вернее всяких канцелярских докладов и губернаторских отчетов»^[762]. Глаз Екатерины действительно был хозяйским, раз цеплялся за такие вещи, как машины для очистки дна реки в Риге, новые постройки в Дерпте, ладьи для перевозки соли на Волге, пильные мельницы в Нарве. «Мимо ушей не надобно пропускать все, что чуть полезно»^[763], — писала она в 1764 году.