Уазик на скорости въехал в дворик виллы и, окутанный клубами пыли, замер.

Встретившие их сорбозы, увидев бегущие по кузову пулевые пробоины, окружив Анатолия, оживленно загалдели. Павел подошел к бассейну, и устало опустился в прятающийся под ветвистой акацией, шезлонг. Полузакрыв глаза, он с безразличием наблюдал, как Виктор с пожилым сержантом пытаются запустить дизель. Наконец, после звучного хлопка, пулеметом затарахтел пускатель и, почти сразу, вычихивая клубы вонючего дыма, размеренно загугукал сам агрегат.

В ванной был не долго. Смыв всю гадость, въевшуюся в тело за сутки, Павел с удовольствием натянул чистую смену белья, как всегда предусмотрительно прихваченную с собою. Старая, уже постиранная, висела здесь же, на веревке. Мерно гудел электронагреватель, из которого, шипя и булькая, выливалась в ванну горячая вода.

— Витя! Иди купаться! — крикнул он в полуоткрытую дверь ванной комнаты, и, не дожидаясь его появления, скрылся в «гостевой» комнате.

Блаженно растянувшись на хрустящей белоснежной простыне, Павел, незаметно для себя, заснул.

Снилось что-то бессвязное, хаотичное. И вдруг в этом хаосе раздается голос Али Бабаевича из кинофильма «Джентльмены удачи»:

— Кушать подано! Садитесь жрать, пожалуйста!

Павел открыл глаза и непонимающе уставился на стоящего перед кроватью посвежевшего, в чистой голубой рубашке, синих джинсах, улыбающегося Виктора.

— Ну, чего вылупился? — хохотнул тот. Тебе же говорят, — кушать подано…

— Ни хрена себе, — буркнул окончательно пришедший в себя Павел, вскакивая с постели.

— Сколько времени!? — крикнул вдогонку скрывшемуся за дверью Виктору.

Не расслышав ответа, быстро натянул на себя спортивный костюм, а на босые ноги, приготовленные другом, тапки.

Кто прошел Афганистан, тот знает офицерский ужин. Знает напитки, закуски, которые традиционно украшали столы. Ничем от них не отличался и этот, приготовленный Анатолием.

В центре карточного столика, застеленного сложенной вдвое чистой простыней и, предусмотрительно накрытой сверху полиэтиленовой пленкой, высилась литровая бутылка, наполненная какой-то желтоватой жидкостью. Рядом стояли бутылки с «фантой» и «колой». Тут же, на шампурах, источали неповторимый аромат, и заправленные известными только афганцам специями, еще дымящиеся шашлыки. Остальное перечислять не имеет смысла. Это был уже устоявшийся во всех офицерских компаниях, где отсутствовала женская рука, натюрморт, — консервы, отварной картофель, селедка, зелень, хлеб, и уже перенятое афганцев угощение, — орешки.

— Ну, Паша, давай, за то, что живы, и за то, что будем жить! — поднял рюмку Виктор.

— Давай, Витя, за нее, которую мы сегодня едва не потеряли, — поднял свою рюмку Павел.

Выпили стоя.

— Да-а, такого я еще не пробовал, — хватая ртом воздух, с трудом прохрипел Павел.

— Это персиковая настойка, — усмехнулся Виктор. — Настояна не медицинском. Аборигены научили. Крепость за шестьдесят. Это только первая идет комом, — хохотнул тот, снова наполняя рюмки.

— Когда завтра вылетаешь? — пережевывая редиску, спросил Виктор. — Пока ты общался с генералом, мне кое-что успел шепнуть Фоменко.

— Вот трепло, — беззлобно выругался Павел, и добавил, — в пять надо быть на афганской вертолетной стоянке.

— Тебе повезло, что будешь вместе с Поповым, — заметил Виктор, потянувшись за шашлыком.

— Знаю, парень надежный, — согласился Павел, пережевывая ароматное жгучее специями мясо.

— Ну и шашлык… Слов нет, — жмурил он от удовольствия глаза, снимая ртом очередной кусок с шампура.

— Да, Витя, — переводя дыхание, Павел вдруг вспомнил встречу с моджахедами, — почему они нас, все-таки, не размазали? Мы же для них были, как куропатки для охотников.

— Значит, не имели на то «приказу», — скаламбурил Виктор, сочно хрустя редиской.

— А на кой хрен тогда им это было нужно? — удивленно посмотрел на друга Павел.

— Ну, это как сказать, — Виктор снова наполнил рюмки. — Ты обратил внимание, где они устроили засаду? Нет? Вот то-то и оно. Рядом, где они устроили лежку, шел съезд на грунтовку, идущую вглубь «зеленки»…

— Короче говоря, — разъясняю непонятливым, — Виктор посунулся к столу, — им был нужен наш уазик, или, как они его прозвали, — джип. Муджи любят его за высокую проходимость, выносливость, и простоту обслуживания. А, «размазывая» нас, они бы «размазали» и уазик. А так, — тяжело вздохнул Виктор, — может быть, наше с тобой время еще не подошло…

Время летело незаметно. За чередованием тостов под хорошую закуску и болтовню, — «обо всем, и ни о чем», не заметили, что наступила полночь.

— Так, — взглянул на часы Виктор, — пора завязывать. Уже наступило завтра. Сейчас пойдем перекурим. Здесь все приберет Махмуд и проветрит. А то видишь, что тут, — кивнул он на плавающие по холлу слоистые облака табачного дыма, — бой в Крыму, все в дыму, и ни хрена не видно.

Виктор прихватил чадары, — себе и Павлу.

— Возьми, — протянул он один Павлу, — ночью ты знаешь, колотун, так что не помешает…

Чадары, это большие куски тонкой шерстяной ткани, чем-то напоминающие собой обыкновенные одеяла. Афганцы набрасывают их на себя, как правило, в холодное время суток.

Было действительно прохладно. Неумело набросив на плечи чадар, Павел, поджидая Виктора, остановился под навесом.

Двор освещался единственной электрической лампочкой, спрятанной под металлический абажур, грибом торчащий на столбе, рядом с гудящим дизелем.

Появившийся Виктор, бросив на ходу, — я сейчас, — направился в сторону сидящих вокруг костра сорбозов. О чем-то переговорив, подошел к дизелю, что-то подкрутил. Дизель резко увеличил обороты, пару раз чихнул, и почти сразу заглох. И сразу, будто все провалилось в тихую, мерцающую огромными звездами, ночь.

Подняв к ним голову, Павел неожиданно почувствовал себя в этом пугающем неведомой глубиной мире, такой ничтожно маленькой песчинкой, что ему стало жутко.

— Мистика какая-то, — встряхнулся он, и посмотрел в сторону костра. Там, освещенные мерцающими бликами его пламени, о чем-то беседовали Виктор и пожилой сержант.

Темнота вокруг была настолько густой, что буквально в нескольких метрах от костра, ничего не было видно. Однако, уже знакомый с особенностями афганских ночей, Павел был уверен, еще немного, и появится луна, которая сразу все изменит.

И действительно, словно доказывая кому-то его правоту, из-за густой ветвистой кроны старой акации, появился яркий, мерцающий своим неживым светом, огромный диск. В свете его неожиданно воскресли и кустарники, и деревья, бросающие вокруг себя сказочные сгустки теней, а крокодил, вырезанный из ствола засохшей акации, выглядел совсем как настоящий. Под навесом натянутого на колья брезента, четко нарисовались силуэты подошедших к костру сорбозов, Стоявший на камнях огромный казан, источал неповторимый аромат знаменитой афганской шурпы. По двору слоились пестрые тени акаций, кустов барбариса, гранатов.

Что-то еще сказав сержанту, Виктор махнул рукой, и подошел к Павлу.

— Пойдем к бассейну, там уютней, чем здесь.

Разместились у самой кромки воды в легких тростниковых креслах. Закурили. Из бассейна, словно подмигивая, на них смотрели луна и огромные звезды. Оба молчали. Каждый думал о чем-то своем.

— Витя, — первым нарушил молчание Павел, — я давно хотел тебя спросить, ты не боишься жить здесь один? За тебя муджи могут дать хороший бакшиш.

— Не боюсь, — помолчав, нехотя ответил Виктор. — Слушай, — неожиданно спросил он сам, — а ты не удивлялся, что в корпус и назад, а это пять километров, наш генерал ездит на своей раздолбанной «Волге» с одним только водителем и без всякого сопровождения?

— Удивлялся, — ответил Павел.

— Ну, и что?

— А ничего.

— Вот то-то и оно, что ничего. Командир корпуса, он же губернатор провинции, Олюми, прямо заявил старейшинам: «Если хоть один волос упадет с головы какого-нибудь советника, а генерала в особенности, виновные и все их близкие и дальние родственники, будут уничтожены». Вот и вся наша охрана.