Так толком не отдохнувшие и голодные, — «НЗ» экипажа, — шоколад, давно был съеден, продолжили путь.

По карте, которую снова внимательно просмотрели, километрах в пяти от кишлака, протекала река, Васин, неоднократно пролетавший над ней, уверял, что она не широкая. Правда, о глубине ее, сказать он, конечно, ничего не мог.

— Да хрен с ней, рекой, — не выдержал Попов, — главное нам на духов не напороться.

Васин оказался прав. Вскоре они действительно оказались на берегу реки. Течение было сильным. Мутные талые воды водоворотом вкручивались в ее крутые каменистые берега.

Ширина реки, на глаз, была метров десять, не больше. Но вот, какая ее глубина, сказать, к сожалению никто не мог. Надеясь обнаружить брод, решили идти вдоль течения, по берегу. Если верить карте, они были где-то рядом с кишлаком, который дугой опоясывала эта река.

Местность, по которой шли, была мало примечательна. Скалы, голые камни, россыпи щебня. Лишь кое-где пробивался невзрачный кустарник. Как-то незаметно спряталось солнце, от реки сразу потянуло холодом. А тут еще и ветер поднялся.

Остановились, чтобы обсудить создавшееся положение. Хотя и встречался редкий кустарник, разжигать костер не решились. Хорошо, если на него выйдут свои сорбозы, а если духи? Хорошего мало. Посовещавшись, решили идти дальше с надеждой обнаружить какое ни есть укрытие.

Так прошло еще около часа. Неожиданно, идущий впереди Попов, подняв руку, остановился.

— Тихо, — шепотом скомандовал он, — там, впереди, кто-то есть.

Метрах в двухстах от них, глухо звучали человеческие голоса. На каком языке, разобрать было невозможно. Вот вспыхнула спичка, другая, замелькали огоньками сигареты, мелькали огни фонарей. Сомнений не было, там люди. Но кто? Свои? Чужие?..

Попов решил идти в разведку. Вызвался, было идти с ним и Павел. Но тот был категоричен. Он идет один. Спецназовскую подготовку, которая давно обкатана на практике, прошел только он. Павел вынужден был с ним согласиться.

Как рассказывал позднее Попов, он подобрался к небольшой группе людей, расположившихся у поворота реки, довольно близко. Между собой они говорили на пушту. Выплывшая луна высветила четыре силуэта. Когда увидел, во что облачены незнакомцы, и как вооружены, сомнения, что перед ним моджахеды, сразу отпали.

Потом он не мог объяснить даже саму себе, почему так поступил, на что рассчитывал… Он, поднялся на ноги, и, не таясь, с автоматом на изготовку, направился к ним. Подошел к ошеломленным и испуганным его появлением людям, остановился и произнес традиционное восточное приветствие, — вассалам алейкум.

— Шурави! — вместо ответного приветствия неожиданно воскликнул один из них, хватаясь за автомат…

Несколько коротких очередей в упор, и все было закончено.

Вернулся Попов к ожидавшим его товарищам обвешанный автоматами, и мешком с провизией, — кусками вяленой баранины, и бурдюком с водой.

Не вдаваясь в подробности, он коротко сказал, что это были духи. Расспрашивать его о чем-либо, никто и не думал. Все были заняты поглощением баранины…

Павел вспомнил, как утром следующего дня их обнаружили сорбозы капитана Сайфуллы

…Они шли цепочкой по направлению долины. Павел неожиданно заметил на горизонте какой-то катящийся в их направлении шар, и попросил шедшего впереди Попова остановиться. Остановилась и вся группа.

— Посмотрите вон туда, — Павел махнул рукой вправо, в сторону долины.

По склону, в их сторону, катился огромный пылевой шар. Какое — то мгновение, и шар распадается, из пыли выныривает самый обыкновенный бэтээр.

— Свои! — выдохнул из себя Попов, и, окинув всех радостным взглядом, рассмеялся.

— Стоп! — скомандовал Павел. — Еще неизвестно, кто это. А вдруг духи бэтээр захватили!

Все залегли, приготовив оружие. Позиция была выгодной. Они лежали среди валунов, через которые бэтээр вряд ли мог пройти.

Раздался рев двигателя и, окутавшись клубами пыли, и вонючего дыма, бэтээр дернувшись, замер.

— Эй, шурави! — на чистейшем русском языке, донесся до них хриплый голос, в котором Попов узнал хорошо ему известного командира взвода коммандос, Сайфуллу. — Где вы там попрятались? Не бойтесь! Свои!

Попов хорошо знал Сайфуллу, одного из лучших офицеров бригады коммандос. Два года учебы в военном училище в Рязани, помогли ему в совершенстве овладеть русским языком.

От него Павел и узнал подробности захвата каравана, ради которого он и прибыл в Кандагар. Среди захваченных трофеев были только снаряды для базук, — безоткатных орудий. «Стингеров» не было. Они взлетели на воздух вместе с лошадьми, на которых и были навьючены. По предположению Попова, сработали самоликвидаторы. Кто-то из тех, сопровождал этот груз, заставил их сработать…

… Утром Павел чувствовал себя, на удивление, очень даже, неплохо. Как будто и не было бессонной ночи, афганских воспоминаний и почти опустошенной бутылки коньяка. Он натянул спортивный костюм и подошел к окну. Стояло ничем не примечательное тихое воскресное утро. Легкий ветерок разносил по улицам спального района огромного южного города, еле уловимый запах цветущих фруктовых деревьев. Солнце ласково бросало свои лучи в окна многоэтажек. Стайки воробьев суетливо порхали по верхушкам деревьев, а голуби, примащиваясь на обшарпанных карнизах, выжидающе всматривались в пыльные окна квартир обывателей.

Павел снова вспомнил о Лустенко, о том, сколько они не виделись, и еще раз бросив взгляд в окно, направился в ванную комнату. Неожиданно взгляд остановился на переполненном мусорном ведре. Быстро набросил спортивный костюм, босоножки, подхватил ведро и вышел из квартиры.

Лифт, как всегда, не работал. Помянув «добрым» словом работников ЖЭКа, чертыхаясь, потопал по лестничному маршу вниз.

На площадке третьего этажа, у двери квартиры чудаковатого пенсионера, а со слов всезнающих бабок, бывшего ученого-химика деда Ивана, фамилия которого была Петров, кучковались его соседи, и о чем-то оживленно переговаривались.

Увидев Павла, сразу замолчали.

— Доброе утро, — приветливо улыбнулся тот, но, обратив внимание на неестественно вытянутые и испуганные лица, замолчал.

— Что случилось, бабоньки? — Павел приостановился, останавливая свой взгляд на самой шустрой и говорливой, бабе Кате.

— Ой, Пашенька! — запричитала та, — страсти-то какие! Деда Ивана порешили!..

— Как это, порешили? — оторопел Павел.

— Как, как, — просипел прокуренным басом дед Василий, инвалид Отечественной, тыкая палкой в сторону приоткрытой двери, — ножичком раз, и амба…

И тут их словно всех прорвало. Перебивая друг друга, они что-то пытались рассказывать. Из всего, что мог понять Павел, много «кровишши», в квартире все перевернуто. А в прихожей, кобелек Мальчик мертвый лежит…

— А ну, тихо! — прикрикнул Павел, — давайте кто-нибудь один.

Но ничего не вышло. Гвалт не прекращался.

— Да замолчите вы, наконец! — снова крикнул Павел, но, видя, что все его усилия тщетны, наклонившись к бабе Кате, громко спросил:

— Милицию-то оповестили?

Сразу стало тихо.

— Вызвали, милок, вызвали, — закивала головой баба Катя, поправляя заскорузлой рукой повязанный на голове теплый не по сезону платок. — Вот Маняша и оповестила, — кивнула она на дородную Марию Ивановну, работницу местного почтового отделения.

— Откуда звонила, Мария? — повернулся к ней Павел. — Надеюсь, от себя? А то оставишь там свои «пальчики», — кивнул он на полуоткрытую дверь, — потом затаскают.

— Да ну тебя, Паша, — принужденно хохотнула та, — совсем меня за дуру принимаешь, — и игриво вильнув крутым задом, направилась к своей квартире.

— Подожди, Маняша, — остановил ее Павел, намереваясь задать еще один вопрос.

— Да нет, Пашенька, — перебив его, зачастила баба Катя, — Манька звонила от себя. Она все и обнаружила…. Пошла, выносить мусор, — глянь, а дверь в квартиру деда Ивана приоткрыта. И почему-то Мальчик не лает. Тот всегда, паршивец, прости меня Господи, — перекрестилась баба Катя, — в это время лает, спать не дает…. А тут, молчит.