— Ладно, промчимся немного, — решил он. — Только глядите! Как выедем из лесу — переходим на шаг. Тут дорога песчаная, а там, за лесом, сейчас сплошная грязюка, недолго и лошади поскользнуться. Кости попереломать, я думаю, никому не хочется?

Дружинники решительно согласились. Отряд перешел в галоп.

— Вот нехорошо-то как, — сказал монах с факелом.

Вернее, факела у него уже не было, потому как он погас. Настоятель накинул капюшон и отошел под навес. Дождь старательно хлюпал, гася факелы. Монахи забегали еще быстрее.

— Может, это Знамение? — таинственным голосом спросил монах, выжимая подол намокшей рясы.

Настоятель только посмотрел на него, но ничего не сказал. Дождь не утихал. Небо теперь было черным — ни звезд, ни луны, только изредка вспыхивали зигзаги молний и освещали черно-синие надутые тучи. Замок погрузился во тьму. Погода хочет нарушить наши планы, подумал настоятель. Но отступать нельзя. Нет, никак нельзя. Мир погряз в безумии, в отчаянии. И если не нам, слугам Господним, суждено ему помочь, то кому тогда? Каждый думает о себе. Нам же суждено думать обо всех. Каждый грешит. Нам суждено отмаливать грехи. Мир полон боли. И нам суждено эту боль принять на себя. Настоятель тяжело вздохнул. Как нелегко порой бывает принять чужую боль. Да и надо ли? Если бы знать, Господи! Если бы знать…

— Отче, все готово! — с подбежавшего лысого монаха струилась вода. Начинать?

— Собирай всех, выводи за ворота, — сказал настоятель и шагнул под дождь.

Лысый скрылся. В темноте зашлепали монашеские сандалии. Через несколько минут перед замковым рвом выстроилась шеренга. Рядом стояли подводы, но уже без бочек. Только одна винная бочка осталась возле подвод. Настоятель вышел на середину, откинул капюшон и вытер лицо.

— Братие! Выполнен наш долг! Но горек вкус победы. Неполным вернется наше войско в обитель. Не будет с нами братьев: Георгия, Игнатия, Луки, Матвея и Аркадия. Помолимся же за их души, а также и за иные души, заради других погибшие безвинно.

Настоятель умолк. Безмолвно стояли монахи. Никто не смел нарушить молчания. И только дождь продолжал шуметь. Наконец настоятель решился.

— Брат Равий, — позвал он. — С божьим благословением, начинайте!

Из строя вышел лысый монах, подбежал к оставшейся бочке. С натугой вытащил крышку и окунул в бочку потухший факел. Вынул. Факел был покрыт черной жидкостью. Несколько густых капель упало в мокрую траву.

За лесом действительно оказалась грязь. Дорога была покрыта лужами, раскисшая земля скользила, словно масло. Лошади ступали осторожно, грязь чавкала под копытами. Вокруг раскинулось пшеничное поле. Следы ливня виднелись и на нем — наиболее слабые стебли лежали на земле, словно потоптанные.

— Эх, ливень какой нынче шкодный! — сказал Хвост, обеспокоенно поглядывая на помятую пшеницу. — Так и без хлеба остаться недолго!

— Ничего, поднимутся! — отмахнулся воевода. — И не такое бывало. Подай-ка мне флягу!

Хвост отцепил от седла флягу, с сожалением подал воеводе. Валх отхлебнул, крякнул.

— Хороша! А сухаря какого-нибудь там у тебя случаем не завалялось?

— Неа, — Хвост принял флягу, отпил и передал ехавшему рядом дружиннику. Все в городе подъели. Ну да ничего, скоро приедем, а там, небось, уже повара понаготовили…

Он осекся, увидев на горизонте красный свет.

— Глядите, воевода, что это такое? — крикнул он.

Воевода привстал на стременах.

— Никак, зарево какое-то! Не может того быть!

Сквозь густую пелену дождя видно было плохо.

— Может, поле горит?

— Какое, к черту, поле? При таком-то дожде? Слушай, Хвост, а ведь это где-то возле замка. Не нравится мне что-то это зарево… Давайте-ка, наверное, поторопимся на всякий случай.

— Так ведь грязища ж…

— Ну, давайте тогда по полю.

— Попортим пшеницу, воевода!

— А, бог с ней, с пшеницей! Сворачивай.

Отряд свернул с дороги на поле. Пришпорили лошадей. Правда, поле оказалось немногим лучше дороги — лошадиные копыта вязли в земле, во все стороны летели комья грязи. Но дружинники уже не обращали внимания на грязь. Недоброе предчувствие завладело их душой.

Мстислав никогда не просыпался ночью, но вчера вечером справляли крестины кумовой дочери, и он перебрал пива. Кряхтя, он поднялся с кровати, напялил штаны и принялся наощупь пробираться к дверям. Задетый чугунок загудел. Жена заворчала во сне. А, иди ты, подумал Мстислав, шагнув в сени. В сенях пахло зерном. Тут Мстислав услышал, что за дверью барабанит дождь. Он вышел на крыльцо. На дворе было сыро, за ворота стекали потоки воды. Не добегу я до нужника, решил Мстислав, расстегивая ширинку. Ливень не утихал. В соседнем дворе затявкала собака. Жук отозвался гулким лаем.

— Да будет тебе, бесяка! — прикрикнул Мстислав.

Пес подбежал, виляя хвостом. Добежав от конуры до крыльца, он успел хорошенько вымокнуть. Мстислав присел на крыльцо, погладил собаку.

— Ну что, вымок, бандит? То-то же. Вишь ты, какая погода!

Пес был согласен с хозяином. Мстислав вдохнул свежего воздуха, медленно выдохнул. Спать что-то расхотелось. Сверкнула молния. Вслед басом прогрохотал гром.

— Бойкая погода, — повторил Мстислав.

На улице фыркнул конь. Пес кинулся к воротам. Кого это там несет в такой час, удивился Мстислав, всматриваясь в темноту. При свете молнии он разглядел темной масти коня и всадника в черном плаще. Конь проехал шагом мимо двора, провожаемый лаем Жука. Чужой, видать, проездом, решил Мстислав, не узнав ни лошади, ни всадника. В сенях зашуршала мышь. Мстислав еще раз глубоко вздохнул, собираясь вернуться в дом, но что-то ему не понравилось. Воздух. В нем была примесь не то дыма, не то какой-то гари.

— Что за диво, пожар, что ли? — сказал он вслух.

С беспокойством заглянул в избу. Там по-прежнему было тихо, где-то за печкой трещал сверчок. Сопели детишки, но никаких признаков пожара не было. Да и откуда им взяться? Странно. Мстислав возвратился на крыльцо, принюхался. Гари как будто не слышно. Но вдруг дунул ветер, и совсем уж явственно потянуло паленым. Мстислав поглядел на север, на поля, и протер глаза — там светилось красное зарево.

Теперь ясно было видно, что замок горит. Несмотря на дождь, несмотря на то, что гореть там было нечему. Но он горел. Пылали охваченные пламенем каменные стены, огонь лизал крышу и башни, недовольно шипя на дождь. Изумленные дружинники остановились перед рвом, как вкопанные. Ближе подойти было нельзя — стоял страшный жар. Лошади испуганно ржали. А огонь не утихал. Он трещал, сыпал искрами и гудел на ветру.

— Да что же это? — повторял Хвост. — Что же это за наказание господне?

— Камень горит! Это рука Сатаны, — шептались дружинники.

— Не иначе как Небесный Огонь!

— Святые угодники, что деется!..

— Что ж теперь делать-то?

— Ох, неспроста это, помяните мое слово!

— Где ж все? Неужто сгорели?!

— Да что же это за наказание такое?

— Говорю я вам, неспроста все это… Воевода не проронил ни слова. Он молча смотрел на пылающий замок и соображал. Хвост не выдержал и дернул его за рукав.

— Воевода, а, воевода? Что ж нам делать теперь?

Валх не отвечал. Он сгорбился в седле, опершись на луку. Морщился.

— Воевода…

— Что?

— Как теперь нам быть, а?

— Возвращаемся в город, там будет видно, — решил Валх. — Если кто-нибудь из замка и уцелел, они должны приехать в город, к градоправителю. Если же нет… Ну, а если нет, то придется нам заместо пополнения в княжью дружину вступить.

— А как же замок? Чтой-то тут нечисто, ведь ясно! Разузнать бы надо!

— Разузнать? — воевода оскалился. — Еще бы! Уж мы-то разузнаем, поверь мне… Я этого дела так не оставлю! Все узнаем: и почему вдруг бароны помирают, и почему дружину ни с того, ни с сего в город отзывают, и как могут каменные замки гореть! Кто еще верен барону — за мной!

Воевода развернул коня и поскакал от замка прочь. Немного поколебавшись, дружинники последовали его примеру.