— Кто дал вам право решать за меня?

— Вы сами понимаете, что я поступаю правильно, но упрямство мешает вам признать это. Вот увидите, неделя в больнице поможет вам восстановить силы, а о душевном равновесии позабочусь я.

— Да уж, у вас появился отличный шанс доконать меня! Вы не замечаете или притворяетесь слепым? Каждое слово, действие с вашей стороны надолго лишают меня хорошего настроения.

— Забавно смотреть, как вы из последних сил распаляете свою злость, потому что в глубине души начинаете чувствовать любовь ко мне.

— Любовь? К вам? — Застигнутая врасплох Жюли задохнулась от возмущения, но тут же вспомнила очередной аргумент. — Зачем вы солгали в больнице о наших отношениях? Мы с вами не обручены и никогда не будем вместе. Запомните или запишите, если боитесь забыть.

— На вашем месте я бы не давал невыполнимых обещаний. Жизнь меняется каждую минуту. Вдруг завтра, проснувшись, вы поймете, что хотите быть со мной?

Шарль обошел кровать и встал спиной к окну, облокотившись о подоконник. Он по-прежнему не сводил глаз с Жюли, внимательно наблюдая за ее реакцией. Она же не могла обнаружить на его лице никаких чувств. Он вел себя так, словно с безграничным терпением объяснял неоспоримую истину несмышленому ребенку. Своим поведением он как будто хотел показать, что не станет сердиться на очевидные глупости.

Жюли предприняла очередную попытку сопротивления:

— Неужели ваше упрямство настолько безгранично?

— Мое упрямство меркнет по сравнению с вашим. Поймите, нет ничего плохого в моем поступке. Я не причинил никому зла.

— А как же я? Ваши сумасбродные поступки постоянно портят мне настроение!

— Искренность не может быть во вред. А я не лгал, когда говорил о своих чувствах. В моей душе мы давно почти женаты.

— Тем не менее вы не должны говорить что-либо, касающееся меня, не спросив моего согласия. Я никому не позволю руководить своей жизнью!

— Прекратите, Жюли, — устало махнул рукой Шарль. — Вы чудесная, замечательная, добрая и обладаете острым умом. Я полюбил вас за эти и многие другие качества. Но актерский талант у вас отсутствует напрочь. Не знаю, насколько вам удалось убедить саму себя в справедливости тех гневных обвинений, которые вы выдвинули против меня, однако я остаюсь при своем мнении.

— Вы поступаете некрасиво, — ответила она, не найдя других доводов.

— Я поступаю от чистого сердца, в отличие от вас. К чему разыгрывать этот спектакль и нападать на меня, если в глубине души вы всем довольны?

— Откуда такая уверенность? Как будто вы можете прочитать мои мысли!

— Нет, у меня отсутствуют сверхъестественные способности. Просто я умею отличать настоящую злость от наигранной.

— Ну это уж слишком! — Жюли в негодовании вцепилась в простыню, словно ей в руки попался Шарль. — Являетесь без приглашения, ведете себя как последний нахал, оскорбляете!.. Уходите немедленно!

— Простите, но я вынужден отказать вам.

— Что?! Какая неслыханная наглость! Я… я сейчас позову медсестру, и она выпроводит вас. Вы больше близко ко мне не подойдете!

— Если хотите устроить цирк на потеху всей больнице, ради бога. Зовите хоть главного врача. Я с удовольствием посмотрю, что у вас получится. — С этими словами Шарль взял со стула пакет, извлек оттуда домашние тапки, плед и книгу. Затем, не обращая внимания на испепеляющий взгляд Жюли, переобулся и лег на небольшую кушетку возле ее кровати. — Поймите, — сказал он, открывая увесистый фолиант, — я пришел, чтобы остаться на ночь. Не сердитесь, но не уйду, даже если вы станете метать громы и молнии, от которых развалится больница. И мною руководит отнюдь не упрямство, как вы считаете, а чувство, воспеваемое поэтами всех времен и народов.

Жюли демонстративно отвернулась, избрав радикальную, с ее точки зрения, линию поведения — не замечать. Пусть сидит хоть всю ночь, хоть пять ночей подряд. Она не станет с ним больше разговаривать. Сам своей неуступчивостью заставил ее объявить бойкот.

В полной тишине прошло около часа. Несмотря на стремление сердиться как можно дольше, Жюли уже немного успокоилась, остыла. Она теперь прислушивалась к каждому шороху за спиной, пытаясь угадать, чем занят Шарль. Почему у нее не получается долго обижаться на него? Может, он прав и симпатия незаметно поселяется в душе, а там недалеко и до взаимности. Она вспомнила, как скучала днем, когда Шарль ушел. Она-то пыталась убедить себя, что тоску навевает больничная палата, хотя на самом деле ей не хватало этого мужчины. Они еще мало знают друг друга. Но он сумел показать себя интересным собеседником, заботливым другом, не побоялся быть честным и искренним. Его поступки, без сомнения, заслуживают не только порицания. За несколько дней она научилась уважать своего чудаковатого коллегу, который раньше вызывал у нее лишь приступы головной и зубной боли. А если повернуться, поговорить? Неужели, кроме книги, Шарля ничто не занимает? Он даже не пытается помириться, первым пойти на контакт, как делал раньше. Нет, одернула себя Жюли, если бы его действительно обидели ее слова, то его здесь бы не было. Уязвить мужскую гордость непросто, но в случае достижения цели последствия не заставят себя ждать. Скорее всего, он терпеливо ждет, пока она успокоится, перестанет капризничать, придираться к нему, изображать праведный гнев. Она внезапно почувствовала себя полной дурой, выдумавшей скандал на пустом месте.

Шарль уже час смотрел невидящим взглядом на одну страницу. Жюли по-прежнему лежала отвернувшись, и он не знал, о чем она думает. Удивительная женщина. С открытой, ранимой душой и добрым сердцем. Просто до вчерашнего дня истинная мадемуазель Ренье спала, заколдованная магическим заклинанием. Но Шарль разбудил ее, и в его силах растопить лед, сковавший сердце возлюбленной. Пусть сейчас она сопротивляется и гонит его от себя прочь. Они обязательно будут вместе. Если раньше у Шарля оставались какие-то сомнения, неуверенность, то утренний поцелуй расставил все по своим местам. Он больше не может и не хочет жить без этой женщины. Ее губы сыграли роковую роль. Бездонный омут страсти все сильнее манил его.

Жюли попробовала представить, как целуется Шарль. Понравится ли ей? Судя по его поведению, ему чужда напористость большинства мужчин, зато присуща нежность, умение неспешными ласками разжигать в женщине страстное томление. Наверное, вначале его губы лишь слегка касаются губ партнерши, не настаивая и не давя на нее, в отличие от словесного умения упорствовать. Он ждет момент, когда возлюбленная сама потянется к нему, подсознательно требуя более крепких объятий. Тогда они растворяются друг в друге и женщина не чувствует себя так, словно поцелуй у нее вырвали силой. Шарль получает ласку как награду, как приз за терпение. А его руки? Жюли подавила в душе непреодолимое желание повернуться и взглянуть на них. Кажется, она несколько раз останавливала взгляд на его руках, когда он что-то показывал ей на компьютере. Да, она вспомнила его длинные тонкие пальцы, ловко снующие по клавишам. В них столько внутренней силы! Не показной, выпирающей наружу, а скрытой, дремлющей до поры до времени. Например, до того момента, когда понадобится доставить удовольствие любимой женщине. Жюли почти физически ощутила нежное касание его руки на своем плече, затем на щеке, на шее… Она открыла глаза и поняла, что случайно задремала, увлекшись своими фантазиями о Шарле. Близость с ним уже не казалась ей отвратительной, пугающей, неприятной. Кто знает, а вдруг он на самом деле великолепный любовник? Жюли едва сдержала смех, подумав об абсурдности сложившейся ситуации. Они не разговаривают по ее инициативе. Сама она изображает недовольство и возмущение, а между тем Шарль представляется ей в эротических мечтах. Придется признать, что холодная война проиграна, пора капитулировать.

— Вы все еще здесь? — спросила Жюли не поворачиваясь.

— Я сказал, что не уйду. А вы спите, уже поздно.

— Не хочу. Вчера я выспалась на неделю вперед.

Она повернулась на другой бок и почувствовала, как онемели мышцы. Шарль сидел на кушетке, поджав ноги, с раскрытой книгой на коленях. В его взгляде читалась нескрываемая радость. Почему-то эти эмоции эхом отозвались в ее душе.