— Знаешь, — я отставила чашку и мечтательно уставилась на звёзды, — я не могу дождаться следующей нашей встречи. Его красота, ум, интеллигентность, прекрасные манеры, весь его облик сводит меня с ума. Даже кажется, что, стоит мне прикрыть веки, как я вновь увижу его перед внутренним взором.

Я медленно улыбнулась, мысленно воскрешая его образ, вновь видя его улыбку, его тёплый взгляд, направленный на меня.

— Это больше чем просто влечение, подруга. Это может меня уничтожить, как девятый вал, обрушившийся прямо на голову. Захлебнуться, умереть в этом чёрно-серебристом потоке любви и страсти — что может быть прекраснее?

— Не умирать. Жить долго и счастливо, — отрезала Аза. — И мне не нравятся твои мысли. Дай боги, чтобы твои слова не являлись пророческим даром. — Такого варианта ты не предусматриваешь? Насчёт вечного счастья вдвоём?

— Не знаю, — тихо и неожиданно печально произнесла я, бессильно опустив руки и голову. — Я правда не знаю.

— Тебе нужно быть очень осторожной с Герцогом! — серьёзно сказала Аза, заглядывая мне в глаза.

— А то я с ним не осторожна, — фыркнула я, но нехорошее предчувствие тяжёлым шаром покатилось по желудку. Я сглотнула горечь, а затем быстренько запила остатками зелёного чая неприятный привкус во рту. — Если ты хочешь что-то мне рассказать, то лучше не тяни, я а то я нервничать начинаю.

Я устроилась в деревянном кресле с бархатными подушками поудобнее, вглядываясь в ставшее неожиданно серьёзным лицо подруги. Мне слишком не нравилось выражение её лица.

— Я тебе не рассказывала, — медленно начала она, уставившись в одну точку, глядя мимо меня, в свою прошлое. — Но у меня была подруга… из богов смерти, точнее, из богинь если говорить про её пол. Её звали Марена. Марена Лейстранж, — Аза бросила на меня быстрый взгляд. — Ты помнишь ту очаровательную, уже немолодую женщину, у которой мы бывали? Когда-то, ещё при жизни, она была её внучкой. Астория, которая так мило приглашала нас к себе в замок и давала деньги, жалуясь на скуку, родила дочь слишком поздно, в сорок с чем-то лет. И, конечно же, жутко разбаловала. Однако девушка устроила такое, что бедной матери и не снилось — явно начиталась любовных и пиратских романов — и сбежала под покровом ночи со слугой, который в их замке выполнял грязную работу. Я так предполагаю, — Аза тяжело вздохнула, — что очень скоро жизнь в нищете Жаннет надоела — но возвращаться домой она боялась… или не хотела из гордости и глупого упрямства. Ты можешь себе представить, как жители небольшого городка, где жили только низкооплачиваемые специалисты, едва сводящие концы с концами относились к белокурой красавице? Они ведь знали, что она надменна и выше каждого из них на целую голову не потому, что корчит из себя принцессу, а потому, что действительно является аристократкой. Том, её свежеиспечённый муж, каждому персонально похвастался, откуда отхватил красавицу-жену. Но… аристократия без денег — жалкое зрелище. Конечно же, Жаннет не любили, завидовали ей, и желали ей зла. И вот, сходя с ума от тоски и безысходности, буквально погибая в нищете, она рождает детей. Две дочери. И обе красавицы. Марена и Лукреция.

Аза с трудом сдерживала дрожь в голосе, было видно, что эта история когда-то задела её за самые чувствительные струны души, и сейчас они по-прежнему вибрируют от боли.

— Однажды Лукреция — младшая девочка — гуляла на детской площадке, где её оставил отец, снова убежав пить пиво с дружками — это нехитрое развлечение всегда нравилось ему куда больше, чем работать. И её избил одиннадцатилетний мальчик, сын какого-то сантехника и подзаборной шлюхи. Без всякой причины, просто так, захотелось поглумиться. А тут проходила Марена — она была старше сестры на три года и всегда опекала малышку. Поэтому она отшлёпала мальчишку — не побила, конечно, просто шлёпнула пару раз. Мальчишка поднял дикий рёв, а в это время мимо площадки проходили три его дружка, которым было тринадцать — и они накинулись на Марену, и так избили её, что она… умерла. Аза всхлипнула, вытащила резким жестом салфетку из серебряной салфетницы и промокнула глаза.

Я молчала, боясь вставить даже слово, история заинтриговала меня — странно, что и моё сердце тоже сжималось, хотя я совсем не знала ни Лукрецию, ни Марену.

— Состоялся суд, но мальчишки были неподсудны — из-за возраста. Их никто не имел право посадить в тюрьму. И они остались на свободе, только должны были время от времени отмечаться у местного полицейского, да ходить к психологу.

Лукреция едва не сошла с ума от горя — сестра была для неё всем. Мать, уже ненавидящая своего мужа, практически не занималась детьми. Скорее всего, и не умела этого делать. Она и сама о себе не была способна позаботиться на должном уровне, разбалованная в своё время слугами, богатством и вседозволенностью. Отец редко бывал дома — истерики жены стали его угнетать. Нет, он её не бил, он был слабым человеком, но и ответить на справедливые упрёки было нечем — он слишком мало зарабатывал, и его образование, а также отсутствие каких-либо талантов и связей закрывали перед ним все пути, разом отсекая даже малейшую возможность хоть как-то пробиться в жизни. Поэтому… Марена была для Лукреции и ангелом хранителем, и почти матерью, и сестрой. Единственным человеком, которого она любила. А тут её не стало.

Том в общем-то был незлым человеком, и после смерти старшей дочери попытался стать хорошим отцом для младшей, наверстать те годы, в которые он не проявлял особой заботы о девочках. Но малышка была в депрессии, ей не хотелось гулять, играть и веселиться. Только одно развлекало её — когда отец учил её стрелять в маленьком тире на заднем дворе — по консервным банкам.

В один прекрасный день Лукреция взяла пистолет — заряженный, разумеется — и подстерегла тех трёх ублюдков, которые безнаказанно убили её сестру. И застрелила их — всех. А на суде… девочка спокойно улыбалась и говорила, что она неподсудна, так как ей всего тринадцать лет. Ей ничего не было за тройное убийство, — Аза залпом проглотила оставшийся в чаше чай и продолжила. Я заметила, что её руки немного начали трястись. — Родители всё же решили уехать подобру-поздорову, выбрав Японию, как самое отдалённое по их мнению место от того городишки, где они прожили столько лет.

Аза немного отдышалась, глядя в искусственную ночь, механически налив себе ещё чая и отпивая несколько быстрых глотков, а затем прокашлявшись, так как чай явно попал не в то горло.

— И там Лукреция окончательно сошла с ума, — почти спокойно сообщила Аза. Теперь её рассказ больше походил на какое-то старинное придание, чем на берущую за душу историю современности. — Она посмотрела несколько голливудских фильмов про ангелов, и поверила, раз и навсегда, что её сестра Марена тоже стала ангелом. Она ведь не могла смириться с тем, что любимая сестричка умерла. К тому же, и при жизни Марена была её ангелом, заменяла ей и отца, и мать. Всегда защищала её, — Аза сжала пальцами чашку так сильно, что та едва не треснула. — И Лукреция посчитала, что полномочия сестры теперь расширены, так как раньше, из-за наличия физического тела она не могла следить за ней отовсюду, а теперь уже может.

Поэтому однажды вечером, когда за ней последовали три парня, приметивших её ещё в кафе — ты знаешь, насколько японцы сходят с ума по блондинках, особенно по красивым блондинкам с не такой плоской грудью, какая преобладает у их соотечественниц, — она совершенно не обратила на это внимания. И не встревожилась.

Аза всё же поранилась — сперва из трещин, поползших по чашке, полился чай, а затем осколки обагрились кровью.

Отмахнувшись от предложения помощи, Аза просто смотрела на руку, пока она не восстановилась, а затем отодвинула её в сторону, потеряв к ней всякий интерес.

Я взглядом заставила окровавленные осколки испариться — обычно я не люблю так расправляться с мусором, потому что сразу же возникает ощущения иллюзорности, слишком большой хрупкости этого мира. Иногда даже представляется, особенно в страшных снах, что всё исчезает — и я падаю в чёрную дыру бесконечности.