Кое-чего ему удалось достигнуть, но в одном я был всё же уверен.

Прежде чем они отправят меня на тот свет, я прихвачу с собой и его — во имя священной Ирландии.

Капитан Лабат прибыл в полдень, как сообщил мой страж.

— Сегодня он приехать из Клонтарфа, где он стоит. Завтра он приехать из Кинсейла — он здесь, он там, никто не видать, как он приехать, ни один человек не видать, как он уехать, даже я нет, а я гессенский солдат два года.

Судя по всему, сейчас мне предстояло его увидеть — с улицы доносился звон оружия и громкие команды.

— Сегодня он приехать специально для тебя, — прибавил мой страж.

За стеной раздались шаги солдат, дверь распахнулась. Мой страж вскочил и вытянулся. Я повернулся от окна.

И не поверил собственным глазам. Нет, этого не могло быть…

Передо мной в гессенском офицерском мундире стоял мсье Пуанкаре, друг моего отца; мсье Пуанкаре, член Французской Директории, капитан отважного «Руана», который следил за кораблями Нелсона в Милфорде, человек, который взял меня в засаду возле Фишгарда, чтобы спасти от своих же гессенцев!

Моё удивление сменилось весельем, я готов был расхохотаться.

А потом я почувствовал облегчение и возблагодарил небо за спасение.

Пуанкаре указал солдату на дверь, тот отдал честь и тут же вышел.

— Джон Риган, — прошептал Пуанкаре, — во имя твоего отца, прошу тебя верить мне. Карл Лабат мёртв. Я скачу за тобой от Уэксфорда…

— Так это были вы! — воскликнул я.

— Конечно, я! Ты не захотел доверить мне послание. Неужели ты думаешь, я поверю, что Французская Директория позволит семнадцатилетнему парнишке передагать изустно распоряжение, касающееся их флота?

— Французы высаживаются?

— Вот именно. Но ты не пожелал мне довериться, и вот я следую за тобой, чтобы прикрыть тебя…

— И вы убили Карла Лабата?

— Прошлой ночью, когда тебя взяли его солдаты. Я устроил засаду на дороге к Клонтарфу, где он расположился. Я убил его и забрал его одежду.

— Но стража? Они его знают! — вскричал я.

— Нет, они новички. Но гессенцы в Клонтарфе скоро хватятся его и прискачут сюда. Идём!

— Мне нужна моя шпага. Она у того солдата!

В ответ он распахнул дверь и закричал:

— Стража, отдать арестованному его оружие, да побыстрее!

Солдат затрепетал, но не тотчас выполнил приказ. Пуанкаре схватил его и швырнул на пол.

— Идиоты! Вы взяли не того, — вернуть ему оружие!

Схватив свой пояс и шпагу, я пристегнул её и вышел за Пуанкаре в коридор. Солдаты стояли, вытянувшись в струнку, пока он всячески их поносил.

— Всем остаться на местах, пока я не вернусь! — крикнул он.

Побелев, они уставились на него, а кто-то сказал:

— Но, капитан Лабат, сержант приказал его взять!..

Он выхватил шпагу и приставил остриё к лицу этого солдата.

— Он мне за это заплатит жизнью, он не того взял! Где он?

— Сейчас приведу, капитан!

— Стой! Передай ему, передай ему, что он мне заплатит в Клонтарфе жизнью за эту глупость!

Он вышел на улицу и вскочил в седло; и я тотчас понял, что он говорит правду, — это он скакал за мной от Уэксфорда. Я узнал его по посадке.

Но в эти несколько секунд я понял и ещё кое-что…

Насмерть перепуганный солдат вывел бегом небольшую гнедую кобылу. Пуанкаре пустил своего коня галопом, и я вскочил в седло и поскакал за ним, не жалея шпор. Когда солдаты исчезли из виду, он остановил коня.

— Куда теперь, Риган? — крикнул он.

— Скачите за мной, — отвечал я.

Мы промчались по узким улицам и извилистым переулкам, разбрасывая людей в разные стороны. Верхние окна распахивались, и оттуда вслед нам неслись проклятия и угрозы.

— Ты знаешь, где Фицджералд? — вскричал Пуанкаре, поравнявшись со мной.

— Мойра Хаус, — отвечал я. — За мной!

Мойра Хаус… Старый дом, куда ребёнком меня возил отец. Я знал, что это было единственное в Дублине место, где мы с Пуанкаре будем одни.

Ворота были отворены, и, гремя копытами, мы въехали на конный двор; я спешился, захлопнул ворота и заложил их засовом. Пуанкаре тоже спешился.

— Ну, где же Фицджералд? — спросил он, оглядываясь.

— Далеко отсюда, — ответил я и обнажил шпагу. — Защищайся, Карл Лабат.

Он взглянул на меня с удивлением:

— Щенок, о чём ты болтаешь?

— Защищайся, — повторил я, приближаясь. — Шпагу из ножен, приятель, а не то я проткну тебя насквозь.

В глазах его мелькнул страх, он попятился и обнажил шпагу.

Он вынул её правой рукой, так же как и тогда, когда грозил солдатам.

Пуанкаре, лучший фехтовальщик во всей Франции, бился левой рукой.

— Мсье Пуанкаре был левшой, Карл Лабат. Мелочи могут и до виселицы довести…

Он усмехнулся, отступая.

— В одном я уверен, Риган: ему, как и твоему отцу, уже больше не биться на шпагах.

— Значит, ты убил их обоих!

Я кружил вкруг него, стараясь не думать о Жорже Пуанкаре, который выдал меня под пыткой.

Холод объял меня при мысли о том, что, скажи я им на «Руане», что везу письмо, я бы не сошёл живым с корабля: на конверте стоял адрес лорда Фицджералда, а он-то Лабату и был нужен.

Я взял быстрый темп и увидел, что он неповоротлив, как слон. Карл Лабат умел наводить ужас на беззащитных крестьян и жечь их хижины, но шпагой он не владел и знал это. Мой отец учил меня не лишать без надобности противника жизни, но, глядя на Карла Лабата, размахивающего шпагой, я понял, что, покуда он жив, Ирландия будет в опасности. Я сделал ложный выпад, он отшатнулся, поднял шпагу, и я проткнул его насквозь. Он умер мгновенно.

Я содрогнулся и вдел шпагу в ножны.

Сбежались слуги, они с тоской смотрели на упавшего.

Времени на объяснения не было. Я вскочил в седло и поскакал к Амерз-Айленду; тут я спрыгнул на землю, бросил поводья и остаток пути прошёл пешком.

Томас-стрит была безлюдна; ступив в тень дверного проёма, я вынул из сапога письмо лорду Эдварду Фицджералду.

Подойдя к Мур Хаусу, я постучал и стал ждать. Служанка отворила мне дверь.

— Прошу вас, мне нужно видеть лорда Эдварда Фицджералда, — сказал я.

Она была молода, глаза её блестели; она на удивление походила на Кэтлин Лихейн из Эннискорти. Я заметил, что краска сбежала с её щёк.

— Вы ошиблись домом, сэр, — ответила она. — Лорд Фицджералд здесь не живёт.

— Тогда могу я говорить с мистером Мэрфи?

Я снял с отворота своего камзола белую кокарду и подал ей.

— Прошу вас, отнесите её мистеру Мэрфи и скажите, что я гонец из Милфорда.

— Подождите здесь, — тотчас отвечала она, низко присев.

Я остался ждать; я слышал шаги в доме; до меня донеслись еле слышные быстрые распоряжения. Спустя немного служанка вернулась.

Она провела меня в небольшую комнату; там стоял лорд Фицджералд.

Он был высок и хорош собой и держался с удивительным достоинством; в нём была сдержанность, присущая аристократу, но и доброта.

Я выпрямился и сказал:

— Сэр, я привёз вам письмо от Шона Ригана, моего отца.

Он взял конверт, разорвал его и прочитал письмо. Лицо его было бесстрастно.

— Превосходно, — сказал он. — Я ждал этого известия. — И положил письмо в карман. — Так твой отец убит?

— Да, сэр.

— Прими мои соболезнования, Джон Риган. Гордись, что он умер за Ирландию.

Я не ответил.

— По счастью, — продолжал он, — письмо пришло вовремя, чтобы предупредить меня об опасности, и всё же оно опоздало на три дня. Разве путь был нелёгок?

Патрик О’Тул и Бидди О’Киф отдали за меня жизнь, ирландский патриот Билли Тэмбер напал на меня, меня похитили вербовщики, за мной гнались драгуны, меня схватили ужасные гессенцы, я дрался с Карлом Лабатом и убил его.

— О нет, сэр, — ответил я.

— И всё же ты опоздал. Ты понимаешь, чего это стоит «Объединённым ирландцам»? Ты ещё не покинул Милфорда, когда мсье Пуанкаре был убит, а его корабль «Руан» захвачен лоялистами. Мой друг Бэджинал Харви из Барджи Кастл и девять его соратников, верно, уже арестованы по доносу человека по имени Йона Баррингтон, который обскакал тебя. Дело не потеряно, однако оно в опасности, и всё потому, что тебе понадобилось столько времени, чтобы попасть из Милфорда в Дублин, немногим более сотни миль.