По буквам, по слогам попытался прочесть написанное. Догадался, что это по-польски. Но кое-как стал улавливать смысл. Многие слова похожи на белорусские. Это, кажется, дарственная грамота на имение.

Алеша всматривался в замысловатый штамп с гербом, напоминающий двух сцепившихся орлов, круглую печать, хорошо сохранившиеся подписи… Бабушкина подпись отсутствует. Нет, это не дарственная грамота. Это, видать, завещание на непредвиденный случай. Другого выхода у графа не было. Кто-то же должен был присматривать за имением? И он выбрал Серафиму…

Прабабушка, оказывается, охраняла чужую, а затем как бы по завещанию свою собственность. У нее на это были права. Но время распорядилось по-своему. Позже, похоже, поняла, что эта собственность ей ни к чему. Трудилась в колхозе на совесть, трудилась наравне со всеми. Казалось, что приход фашистов был удобным случаем, чтобы вернуть себе богатство. Но Серафима замкнулась в себе, не показывалась никому на глаза, ничего и ни у кого не требовала.

Алеша раскрыл второе письмо. Оно лежало в конверте, на котором указан обратный адрес: Варшава… Письмо короткое — всего несколько слов. Больше похоже на телеграмму:

Алеша сидел на лежаке, холодном и жестком, снова и снова перечитывал найденное письмо. Так вот она какая, его прабабушка! Судя по всему, она отказалась стать женой Войтеховского. Выходит, никакой любовницей графа не была. Но граф любил ее. Видимо, та поездка за границу была серьезной попыткой склонить ее к браку. Но Серафима вышла замуж за комиссара Серченю…

Алеша аккуратно сложил письма, завернул в фольгу. Эта находка так поразила его, что он почувствовал усталость, опустошенность. Немного погодя по метке нашел второй кирпич. Легко его вытащил. Предчувствие чего-то неизвестного, значительного охватило парня. Наконец-то добрался до главного! Снова присел на лежак. Алеша, кажется, даже не успел дотронуться молотком до кирпича, как тот развалился. Внутри — пустота. Бросило в жар. Кто, когда похитил содержимое? И что было там? Что?..

Расстроенный, чуть не плача, пришел домой. Лег, закрыл глаза и стал анализировать события последних месяцев. Серьги и кулон всю жизнь были при бабушке. Ими никто не пользовался, даже мать. Он уже узнал, что к Серафиме приходили за чем-то. Были попытки из-за границы встретиться с ней. Но, если верить рассказу Северины, ничего не нашли. Раз не нашли, значит, то, что искали, должно сохраниться. А что? Найдены украшения, разгадан ключ к тайне, эти старые письма… Еще упоминалось о какой-то копии… Может, это завещание и есть копия документа, оригинал которого сохранился у графа? Но почему тогда второй кирпич пустой? Неужели на нем так и оборвется след? Алеша стал снова слово в слово припоминать предсмертные слова Серафимы: «…там, у мельницы… мой ключ, моя… со…» Что значит это «со…»? Необходимо еще раз тщательно исследовать родник. Это — последняя надежда…

Назавтра чуть свет Алеша на лодке подплыл к просвету в камышах, под которым находился старый родник. Он уже разделся и собрался было прыгать, как вдруг услышал голос:

— Подожди, парень!

Рядом в камышах в лодке сидел… Журавский. Алеша оцепенел, сглотнув ком в горле, крикнул:

— Что вы за мной следите?

— Не слежу, парень, жду. А это не одно и то же.

— Чего? — не скрывая возмущения, спросил Алеша.

— Я давно догадывался, что твоя прабабушка где-то захоронила что-то ценное, и решил найти это. А где, ты подсказал сам. Помнишь, наводил справки про именные родники в деревне? Я тогда подумал: что-то здесь не так. А когда узнал, что ищешь… Собственно, не для себя ищу, не думай, — он расстегнул карман шерстяного френча и достал сложенную вчетверо бумагу.

— Вот мой договор с музеем. Как бы сказать — охранная грамота, право на поиски. И я бы достал то ли клад, то ли еще что, если бы не понял, что и ты его ищешь. Я не стал тебя опережать, мешать. Я дал тебе возможность проявить смекалку. И не ошибся. Так что не сердись, а давай вместе проверим то, на чем сошлись оба…

Алеша слушал и верил, и не верил. Но что-то убеждало его, что Журавский говорит правду. Все же он раньше приехал к роднику. Не мог нырять? Ну и что, Санька бы сделал это за милую душу. Алеша долго сидел молча. Он и сомневался, и хотел согласиться, и не мог решиться сделать последний шаг.

Самсон Иванович не торопил парня, терпеливо ждал. Наконец сказал:

— Впрочем, если ты возражаешь, я уйду.

— Погодите, — вдруг сказал Алеша. — На какую все же находку надеетесь вы?

— Я знал, — добродушно ответил Журавский, — что у графа Войтеховского была Библия, изданная в XVI столетии. Затем эта ценнейшая книга стала собственностью Серафимы. Я и раньше пытался через других людей узнать о судьбе этого издания, но Серафима упорно отрицала наличие у нее книги.

И тогда Алеша решился. Глядя исподлобья, все еще сердясь, он недовольно проворчал:

— Чего уж там… — и, натянув на голову маску, скрылся под водой.

Под одним из камней, которыми был обложен родник, Алеша обнаружил небольшой сверток. Он вынырнул и, тяжело дыша, поплыл к лодке Журавского.

— Давай разворачивай, — Самсон Иванович даже не прикоснулся к находке, — посмотрим.

Алеша торопливо сорвал резиновую пленку, развернул такую же фольгу, в какую была завернута дарственная и — ахнул! В ярких лучах утреннего солнца заискрилась золотом изумительной красоты изящная статуэтка — фигурка девушки на круглом, утолщенном пьедестале. Она словно делает шаг, левой рукой поддерживая косу. Голова гордо вскинута, взор устремлен вдаль. Правой рукой поддерживает платье, обнажив ногу до колена. Одежда на ней простая, туго облегает тело. В ушах и на шее… Алеша не поверил. Еще ниже нагнулся над фигуркой. Да, такой же формы сережки и кулон, которые были у Серафимы.

У Алеши вдруг возникло ощущение, что он уже где-то видел эту фигурку. Но где? Такая же запрокинутая голова, такое же движение, положение рук. И вдруг по окружности пьедестала он заметил надпись — на польском: «Гр. Серафима Мельник». «Гр.» — не графиня ли? С другой стороны — «Коп. Афродиты». Копия… Только теперь Алеша вспомнил, что изображение такой скульптуры он видел в учебнике по истории. Скульптуру богини красоты — Афродиты. Находка — изваяние самой Серафимы, ее скульптурный золотой портрет, копирующий Афродиту. Неужели Журавский, описывая в неоконченной повести его родственников и употребляя слово «копия», ничего не знал о статуэтке? А «со…? Нетрудно догадаться, что Серафима имела в виду золото или сокровище. В ужасе он мог и не расслышать последнего слова…

Алеша взглянул на Журавского. Самсон Иванович, видимо, тоже узнал, с кого сделана фигурка. В глазах его была грусть, тоска…

— Что будем делать? — нерешительно спросил Алеша, почувствовав страх наедине с этим человеком.

— Тебе решать, парень. Посоветуйся с родителями. Клад же ваш, семейный. Но лучше бы передать в музей…

Алеша завернул статуэтку и направился к своей лодке.

И вдруг, остановившись, спросил:

— Книгу искать будем вместе? Журавский промолчал.

«…Серафима Прокоповна Мельник — моя прабабушка. Самая интересная и загадочная личность в нашей родословной. Раньше у нас в семье (да и в деревне) считали, что прабабушка была в незаконном браке со своим хозяином графом Войтеховским, а бабушка Анастасия — их совместная дочь. Мои находки поколебали эту легенду. Да что там поколебали, разрушили. Так нам не удалось стать отпрысками графского рода.

Серафима упорно сохраняла свою фамилию. Теперь понятно, кажется, почему. Уже до замужества с Серченей у нее было завещание на графское имение, а главное, по-моему, — золотая статуэтка, на которой была указана ее фамилия. Как она могла потерять ее? Наверное, в понятии Серафимы ценности должны были передаваться из рода в род под одной фамилией.