Вот и сейчас она сидела на своем излюбленном месте и, провожая солнце, не то спрашивала, не то утверждала: «че-че-вица?!»

Хозяин дома, лесообъездчик Егор Семенович Антонов, пожилой человек, со сбившейся на бок бородкой клинышком, в фуражке с зеленым околышем, сидел на лавочке перед домом. У ног его лежал остроухий пес Тропка. Пес зорко взглядывался в проселок, тонувший в голубоватом сумраке у подножий сосен, и время от времени яростно клацал зубами, отгоняя рыжих лесных комаров.

Много лет прожил Антонов на этом кордоне. Любил и дом свой, и свое лесное одиночество. Впрочем, он и не считал себя одиноким. Дом окружали его давнишние приятельницы сосны. Они росли на его глазах, и Антонов знал их так же хорошо, как и своего остроухого Тропку. Вон у той сосны в позапрошлом году выпал сучок. Старик хотел замазать дупло алебастром, чтоб не завелась в нем вредная гниль, но пока собрался, оказалось, что дупло уже занято. В нем свила себе гнездышко веселая птичка горихвостка. А вот эта сосна, возле самого дома, уже три года подряд хорошо плодоносит, и морозными зимними утрами на ней кормится белка, которая живет в теплом гайне в ельнике у речки. Поначалу Тропка злобно лаял каждый раз на пушистую гостью. Белка стрекотала в ответ и, мелькнув голубой зарницей в ветвях, уносилась в спасительный ельник. Но потом и собака и белка привыкли друг к другу. И Тропка уже не сердился, когда она приходила, а только взлаивал коротко, как бы приветствуя.

По дороге мимо дома ходит народ. Проходят лесорубы с длинными топорами за опояской, покосники — с косами и граблями, проходят бабы с перекинутыми через плечо на полотенце корзинами, наполненными белоснежными груздями. Народ все деловой и не шибко разговорчивый. А к Антонову, если он дома, минут на пять заглянут обязательно. Надо потолковать со знающим человеком о погоде, о вывозке дров, о травах и грибных местах, а иной раз и просто чуток передохнуть, испить водички да выкурить цигарку.

Антонов сидел и думал о своей жизни. Думал о прошлом без сожаления и обиды. Ему ли, проведшему свой век среди лесов, у самых истоков жизни, не знать ее законов, законов вечных — что для дерева, что для человека. Одна мысль заботила старого объездчика: кто сменит его на лесном посту, кому передаст он дело рук своих — питомник, молодые посадки и этот древний Васькин бор, обступивший кордон? Кому?

Старик придавил каблуком окурок. Из-за гор медленно выползала широкая ночная туча. В глубине ее робко поблескивала ранняя звезда.

Вот разве внучонок. Серега? Сердцем тянется парень к лесу, да больно молод еще.

Пес у ног старика насторожил уши и тихонько уркнул — кто-то идет по дороге.

В длинной и тощей фигуре объездчик узнал приятеля своего внука Борьку Жуковского, который жил километрах в пяти, на лесоучастке. Борька шел не разбирая дороги и пошатываясь. Левой рукой он держался за щеку.

— Серега дома? — хрипло спросил Борис, подходя.

— Может, и дома, — ухмыльнулся объездчик в бороду. — У него что у зайчонка — где ночует, там и дом. Может, у отца с матерью в городе остался, а то с Витькой опять волков слушать укатил. Наутре беспременно явится. Он тут мне малость помочь обещался. Ждать будешь?

— Угу, — промычал Борис.

— А у тебя, поди, зубы болят? — забеспокоился старик. — Идем-ка в избу. — Он поднялся с лавочки и в сопровождении Тропки заспешил к дому. Борис плелся сзади.

Ночь опустилась на лес. Звезды сияли, казалось, совсем рядом. В ельнике на покосе сонно посвистывал последний вечерний дрозд.

В доме Антонов зажег лампу и, обернувшись к своему гостю, всплеснул руками:

— Эва, милый, как тебя разделали!

Вид у Бориса, действительно, был ужасный: левый глаз совершенно заплыл, верхняя губа распухла, правую щеку повело в сторону.

— Кто ж тебя так-то?

— Не спрашивай, дядя Егор, — вяло махнул рукой Борис, присаживаясь на лавку. — Как жив остался — не знаю. Пчелы в одиннадцати местах долбанули, да еще с дерева, метров с пяти, до самой земли летел.

— Ай-ай, милок! — сокрушенно качал головой старик. — Какой же леший тебя к бортям понес? Чай, знаешь, что с пчелами шутки плохи! — Он достал с божницы пучок какой-то сухой травы и стал готовить Борису примочки.

А Борис вспоминал свои сегодняшние злоключения.

Утром он получил записку от Сергея, что надо прийти на кордон. По дороге сюда заметил на вырубке какого-то подозрительного старикашку. Маленький, юркий, с реденькой бородкой. За плечами у старикашки деревянный ящик на широких лямках. «Не подсочник, не лесоруб, — рассуждал Борис. — Что ему здесь делать?»

Он тихонько крался следом за стариком. Сперва старик свернул в ельник. Там он шел, внимательно вглядываясь в тропинку под ногами, будто что-то вынюхивал. Наконец нашел то, что искал. Нагнулся и, раскопав руками холмик земли, достал оттуда проволочный капкан-кротоловку. Капкан был пуст.

«Кротов ловит!» — догадался Борис, но не прекратил наблюдение. Теперь ему было интересно посмотреть, как настораживаются и устанавливаются капканчики и как в них попадаются кроты. В следующую кротоловку попал зверек. Старикашка мигом извлек его, вновь насторожил ловушку и, вынув маленький ножик, на ходу ободрал темную бархатистую шкурку со своей добычи.

Осмотрев до сотни капканчиков, незнакомец вновь свернул на вырубку. Он подошел к громадной сосне, сбросил с плеч ящик и вдруг с поразительным проворством начал карабкаться на дерево.

«Ну и ну! — удивился Борис. — А кого же он хочет на сосне поймать?»

Незнакомец и впрямь делал что-то подозрительное. Он добрался до щели в стволе, которая была прикрыта длинной железной пластиной, припал ухом к пластине и долго прислушивался к тому, что делается внутри.

«Что же там такое?» — не на шутку заинтересовался Борис.

Как только старикашка слез с дерева и пошел дальше, парень быстро подкрался к сосне. На ее стволе были сделаны глубокие зарубки в виде лесенки. Борис подождал немного, потом стал взбираться по этим ступенькам. Добравшись до пластины, обнаружил, что она крепко привинчена к дереву стальным болтом. Он схватился за пластину и сильно потряс ее. Внутри ствола раздался какой-то шум. Тогда Борис приник ухом к щели. И тут все понял, но было уже поздно. Рыжими фонтанчиками брызнули ему в лицо десятки пчел. Удар в губу, под глаз, в щеку! Борис попытался отмахнуться от наседавшего роя, потерял равновесие и полетел вниз.

— Да, парень, — говорил объездчик, прикладывая к глазу Бориса примочку, — зря ты за этим стариком следил. Алим его зовут. Давние мы с ним приятели. Лес он любит и бережет. Да и как не беречь ему, коли сам только лесом живет. Зимой белок стреляет, куниц да лисиц ловит, а летом крота промышляет. Он за свою жизнь, почитай, миллионов на десять пушнины сдал. В Москву на выставку ездил, орденом награжден. А еще бортничеством промышляет, диких пчел разводит. Раньше по нашим местам многие этим делом занимались. Алиму от отца в наследство бортей пятнадцать досталось, да и сам он еще с десяток завел. Добрые борти у него. Все в крепких соснах да железом забраны, чтобы ни зверь, ни птица не потревожили. Живут у него пчелки да мед таскают. Липа цветет — липовый, а как кипрей на вырубках закраснеет, тут уж только качай мед, не ленись.

Дед поставил Борису последнюю примочку, и теперь лицо у парня стало похоже на капустный вилок. Виднелся из-под тряпиц лишь кончик носа да узенькая щелочка глаза.

— Да, — продолжал объездчик, наливая Борису молока из крынки, — повоевали мы тут из-за этих бортей. Как стали наши леса рубить, и бортям досталось. Рубят все сосны подряд без разбора. Голое место оставляют. Ни семенных, ни бортевых деревьев не жалеют. Мы с Алимом в лесничество, оттуда в лесхоз да в исполком. До самой области дошли, а все-таки своего добились.

Пчела, брат, хотя и дикая, а все одно — народное богатство. Пока на этом месте новый лес нарастет, а пчела каждый год медок приносить будет. Хоть маленькая, а польза. Этак и на нашу работу глянуть: вроде и маленькая и незаметная, но коли человек ее с любовью делает, то всем он людям пользу приносит. Вот так-то!