В тот же вечер в Трире унтерштурмфюрер Курт Шварц также испытывал момент триумфа — он снова встретился со своим знаменитым дядей. Последняя их встреча произошла целых шесть лет назад, и вот теперь этот великий человек решил провести с ним целый вечер.

В этот вечер дядя унтерштурмфюрера Шварца резко распахнул дверь своего огромного кабинета и произнес высоким голосом немного в нос:

— Подите прочь, Мюллер!

Бритоголовый шеф гестапо тут же покорно поднялся.

— И вы также, Нёбе.

Глава криминальной полиции последовал к двери вслед за коллегой. У самой двери они развернулись и вытянулись по стойке «смирно».

— Хайль Гитлер, обергруппенфюрер! — воскликнули они одновременно.

Их руководитель пристально посмотрел на них.

— Сегодня вечером, — объявил он, как будто делал официальное заявление, — я намерен беседовать с Куртом о политике. Затем мы великолепно напьемся. А затем, — он засунул большой палец между двумя другими, изобразив неприличный жест, — мы посмотрим, что этот унылый папистский город намерен предложить мужчине в плане развлечений. Понятно?

— Понятно, господин обергруппенфюрер! — проревели они. Они все хорошо поняли. Их шеф, Райнхард Гейдрих, глава службы имперской безопасности рейха (РСХА), которого повсюду боялись и называли «Палач Гейдрих», собирался уйти в один из своих знаменитых загулов, и они были рады, что их не пригласили остаться с ним, поскольку «под мухой» этот высокий белокурый генерал СС с тонкими пальцами скрипача (которым он и был когда-то) и ледяными глазами убийцы (которым он стал), был еще опаснее, чем будучи трезвым.

Когда они ушли, Гейдрих забросил ноги в сверкающих сапогах на стол, подтянул к себе бутылку коньяка и щедро плеснул жидкости в бокал. Затем он пихнул бутылку к племяннику.

— Обслужи себя сам, Курт, — сказал он.

Не дожидаясь племянника, он бросил «будем здоровы!» и залпом проглотил коньяк.

— Верни мне бутылку, — произнес он и, не меняя интонации, добавил: — Ну что, как тебе нравится служба в штурмовом батальоне «Вотан»?

Курт, все еще испытывающий благоговейный трепет от общения со своим знаменитым дядей, в нескольких словах описал жизнь второй роты.

Гейдрих внимательно выслушал его, постоянно прихлебывая коньяк и, похоже, не замечая, что он делает.

— Какое настроение у солдат?

— Превосходное.

— А у офицеров?

Шварц поколебался, а затем пожал плечами.

— Есть такие, кто не слишком решителен… — начал он.

— Оберштурмфюрер Куно фон Доденбург, например? — мягко сказал Гейдрих. Он засмеялся, увидев удивленное выражение лица племянника. — У нас повсюду свои информаторы, мой дорогой Курт, — объяснил он. — Я мог бы рассказать тебе некоторые интересные подробности о вашем маленьком гауптштурмфюрере Гейере. Он любит ездить верхом не только на лошадях, поверь мне. Но я не буду ничего говорить; это могло бы потрясти твою чувствительную молодую душу. Видишь ли, Курт, моя полиция следит за всеми аспектами жизни нашей нации. Мне нужны сведения о каждом человеке, дабы я мог направлять мысли людей в нужную сторону. Только таким образом мы можем устранить все чужеродное, то есть разрушительное, из национального сознания. Полиция как очиститель и учитель великой немецкой нации — вот что является моей целью! — На мгновение его глаза фанатично заискрились. Затем он снова сделал большой глоток коньяка и снял сапоги со столешницы. — Но, Курт, давай не будем больше терять времени впустую. Посмотрим, что может предложить двум мужественным солдатам католический город Трир, который, как хвастаются местные жители, был уже стар в те времена, когда Рим был еще молод.

Ожидая свой большой черный «мерседес», который должен был отвезти их в город, он фамильярно подтолкнул Курта Шварца в бок.

— Ты слышал историю о двух монахинях и кровяной колбасе? — спросил он и начал первый из множества непристойных анекдотов, с которыми, в исполнении дяди, молодому лейтенанту пришлось познакомиться той ночью.

Райнхард Гейдрих споткнулся и чуть не упал в темном коридоре гостиницы.

— Успокойся, дядя, все спят! — убеждал Шварц главу службы имперской безопасности рейха.

— не обращая на него внимания, пьяно завывал тот.

Наконец Шварц сумел протолкнуть дядю в дверь номера и, закрыв за собой дверь пяткой, вздохнул с облегчением. Он позволил Гейдриху упасть в кресло и затем расстегнул ему на шее рубашку. В любом случае ему удалось без каких-либо инцидентов доставить мертвецки пьяного главу РСХА в гостиницу. Никогда в жизни он не участвовал в подобных пьянках, даже когда был кадетом в Бад-Тельце. За последние шесть часов его дядя пил все: коньяк, джин, виски, вино — все, в чем были хоть какие-то градусы. Наверное, его желудок был сделан из чугуна.

Внезапно Гейдрих покачнулся и поднялся на ноги.

— Сейчас я обмочусь, — пьяно произнес он.

Он вытянул перед собой руку, как слепой, и потащился в ванную.

Шварц упал на стул, который тот только что освободил, и с удовольствием вытянул ноги, обутые в сапоги. Боже, он отдал бы все, только чтобы оказаться в своей постели! Курт чувствовал, что мог бы проспать без пробуждения все следующие сорок восемь часов. Он сонно прикрыл глаза. Его грудь мягко поднималась и опускалась.

Но этой ночью унтерштурмфюреру Шварцу не суждено было спать. Внезапно прозвучал выстрел. Он подскочил на стуле. Шум донесся со стороны ванной. Он бросился туда.

Его дядя уставился на свое отражение в разбитом зеркале, одной рукой держась за раковину, а другой — за свой служебный пистолет. Рука сильно дрожала. Он состроил себе гримасу, отразившуюся в осколке стекла.

— Теперь я достал тебя, еврейская рожа! — медленно произнес он.

Шварц ошеломленно посмотрел на него. Его дядя выглядел совершенно трезвым.

— Что вы сказали? — спросил он.

Гейдрих повернулся к нему.

— Я сказал: «еврейская рожа». — Он засмеялся, но в его смехе не слышалось радости.

— Что вы имеете в виду, дядя? — удивленно протянул Шварц.

— Все очень просто, мой дорогой Курт, — сказал Гейдрих, его голос звучал совершенно четко и ясно. — Твой отец и я — мы оба евреи. Фамилия твоей бабушки — Зюсс, Сара Зюсс, и я уверен, что твое изучение расовой антропологии и генеалогии в Бад-Тельце подскажет тебе, что это значит, — семья Гейдрихов является еврейской.

— Еврейской?

Гейдрих насмешливо посмотрел на племянника сверху вниз.

— Да, мы оба — евреи[22].

Постепенно зима 1939-1940 годов, самая суровая из всех, сохранившихся в людской памяти, уступила место весне. Черные тополя, стоявшие по границам территории, которую занимали казармы дивизии «Адольф Гитлер», понемногу начинали зеленеть. Теперь солдаты второй роты, когда унтер-фюреры больше не смотрели на них, шевелились гораздо медленнее. Зимой они помимо собственной воли двигались намного быстрее, просто чтобы согреться. Но вот пришла весна, и делать все в темпе галопа, как того требовал обершарфюрер Метцгер, становилось слишком жарко.

— Твою мать! — ворчали они. — Да если только дать ему разгуляться, он нас и срать заставит в темпе галопа!

Весна также, казалось, положила конец длинному периоду «сидячей войны»[23] на Западе. Ровно в 5:20 утра 9 апреля 1940 года в Копенгаген вошел немецкий военно-транспортный корабль «Ханзештадт Данциг», полный немецких солдат и офицеров. Генерал Курт Химер, глава немецкого экспедиционного корпуса, который прибыл в датскую столицу за два дня до этого в гражданской одежде, выскочил на причал и показал кораблю, где ему следует пришвартоваться. Когда немецкие солдаты сошли на берег, судьба Дании была решена. Страна, фактически беззащитная, сдалась без боя и стала германским протекторатом на все время войны. Все прошло очень легко. В целом за победу над датчанами пришлось заплатить всего двадцатью погибшими немецкими солдатами.