А затем подняла голову и посмотрела на дверь – она была распахнута настежь.

Позер малолетний…

Я спустилась по лестнице на цыпочках. Конечно, мы оба понимаем, что все мои меры, не побоюсь этого слова, предосторожности (как бы помягче выразиться?), к моей безопасности никакого отношения не имеют. Просто инстинкты, просто пульсация паники. Вся эта квартира – словно нейтральные воды – ничья территория, безымянное государство, где никакие законы, кроме волчьих, не работают. Но ничего не сделаешь с заложенными внутрь, программами – если на тебя бросается бешеная собака, ты бежишь сломя голову, а не пытаешься вступить с ней в переговоры и выяснить истинную подоплеку её поведения, психологические предпосылки её бешенства и дальнейшие действия относительно твоей задницы, на которую она поглядывает остекленевшими глазами.

В доме тихо и темно, и только из огромных окон льется зарево «Сказки». Где-то там, внизу, отчаянно резвятся несколько тысяч (а может и десятков тысяч) людей, имеющих толстый кошелек и нездоровые пристрастия. Где-то там, внизу, пьют, курят, употребляют наркотики, трахаются… убивают.

Так… все! Об этом больше ни слова.

Я обошла полукруглый диван, гадая, в какой из четырех, оставшихся свободными, комнат спит товарищ Социопат, добралась до столика и положила записку на него. Затем обернулась и чуть не взвизгнула.

На диване спал Максим. Первые несколько секунд, пока я пятилась и пыталась понять, спит он или нет, мои мысли бились в конвульсиях, словно приговоренный – на электрическом стуле. Но прошло несколько мгновений, и, глядя на то, как ровное, спокойное дыхание поднимает и опускает его грудь, я остановилась – паника сходила на нет. Настал момент, когда страх отступил, и на его место пришла… похоть. Я смотрела на молоденького доберманчика, раскинувшегося на диване, и думала, что, пожалуй, это самое прекрасное, что я видела за последние несколько лет. Наверное, убогое, избитое сравнение, но он был похож на дорогую спортивную машину – элегантность и плавная геометрия линий, плавно перетекающих одна в другую, чарующее равновесие выпуклостей и впадин, где каждый мускул, каждая ложбинка – на своем месте, и этот вальс теней, повторяющий рельеф его тела… Господи, как же это прекрасно. Размеренное движение грудной клетки завораживало меня. Мне безумно захотелось подойти к нему, прикоснуться, прильнуть губами к любой части тела и почувствовать запах его кожи. Во всем мире никто не пахнет так сладко, так пряно, как Максим. Он лежал в одних трусах, и тонкая простыня, которой он был укрыт, сползла на пол, открывая моему взору самое желанное тело на свете. Почему же самый красивый мужчина на земле – маньяк и убийца? Ну почему он не может быть барменом, гонщиком Формулы-1 или слесарем? Да хоть бы трансвеститом в местном гей-клубе. Я бы отнеслась к этому с пониманием…

Я развернулась и быстро зашагала на кухню. Если нет возможности спать, с кем хочется, эту трагедию не грех и заесть. На кухне все оказалось проще и предсказуемее – на столе стояла тарелка, накрытая огромным колпаком из нержавеющей стали. Там покоились королевские креветки. О, да! Очень много креветок и соус к ним. Первые тридцать секунд я думала, как воспользоваться микроволновкой в бесшумном режиме, но, так ничего и не придумав, решила – они и холодные безумно вкусные. И не прогадала. В три часа ночи креветки с соусом на голодный желудок, который последний раз видел еду примерно двадцать четыре часа назад – это почти как оргазм. Ну, может чуть дольше.

Наевшись до зайчиков в глазах, я поднялась наверх и уснула сном младенца.

Утром меня разбудил звук закрывающейся двери и легкое послевкусие его туалетной воды в комнате. Я открыла глаза и посмотрела на часы – шесть пятьдесят две. Пугающая пунктуальность. На прикроватной тумбочке лежала записка. Я закрыла глаза – потом прочитаю. Но спустя пять минут поняла, что любопытство не даст мне заснуть. Я протянула руку и подцепила пальцами легкий листок бумаги. Развернула его и увидела аккуратный почерк:

Я рассмеялась. Он не спал, пока я разглядывала его. Не спал и ждал.

Я продолжила читать.

А вот это уже совсем не смешно.

Совсем не смешно.

Я бросила записку на тумбочку и шумно вздохнула. Терпеть не могу «Бойцовский клуб», а «Заводной апельсин» так и вовсе не смогла дочитать.

Заснуть уже не получилось.

Так прошли три дня.

Мы мирно сосуществовали в одном пространстве. Я старалась не попадаться ему на глаза, он не навязывал свое общество.

С семи утра и примерно до шести-семи часов вечера дом был в моем распоряжении. На второй день моего заточения я нашла небольшой спортивный зал в самой дальней комнате первого этажа. Это обрадовало меня и позволило отвлечься, расслабиться и занять несколько часов из неприлично большого количества свободного времени, что образовалось на сегодняшний день. Меня исправно кормили дважды в день, плюс к этому холодильник был до отказа забит всякой всячиной. Первое время, когда входная дверь открывалась, и входил официант (всегда один и тот же мужчина) с тележкой, на которой покоились завтрак или обед для меня, мне приходилось удерживать себя от бессмысленной попытки к бегству – бесспорно, официант сражаться со мной не будет, это не входит в его обязанности. Кроме того, уж больно не впечатляющим он был – щупленький, низенький, с залысиной на макушке и теплой улыбкой. Но уже на выходе из лифта меня ждут добры молодцы, которые не так приятны на вид. Они даже слушать меня не станут – отправят туда, откуда пришла. А потому я просто провожала взглядом мужчину в белом фартуке, который, в зависимости от времени суток, желал мне доброго утра или доброго дня, и изучала его спину. Зато теперь я знаю, как открывается эта чертова дверь – оказывается, не всё полотно – из дерева. Там, где должна быть ручка, располагается сканер, замаскированный под дерево и сливающийся с дверью, образуя единое целое. Поэтому его не видно, поэтому я не смогла его найти. Прикладываешь ладонь – дверь открывается. Сама я ни разу так и не пробовала. Зачем? В половину шестого я удалялась наверх и демонстративно закрывала дверь. Максим относился к этому с юмором, что красочно демонстрировала наша переписка. Мы упражнялись в словоблудии и, как могли, пытались уесть друг друга. Порой это даже становилось романтичным, а иногда – забавным. В числе прочего, он весьма изощренно напомнил, как меня за деньги раздевали на сцене подпольного БДСМ-клуба, а я, уже не столь элегантно, предложила вырезать на оставшейся части его спины все четыре тома «Войны и мира».