Ближе к ночи в Хриплино прибудет рота венгерского двести восемнадцатого егерского батальона. Утром проследует в Станиславов. Вот с ними и отконвоировать пленного. А сейчас…

Майор вернулся за стол, рука опустилась на телефонный аппарат. Двоюродный брат, генерал от инфантерии Карл Альберт барон фон Лукас[15], командующий третьим корпусом, будет рад такому подарку. Но… не сейчас. Густав подавил желание немедленно связаться с кузеном. Рано. Вот завтра, как отправит пленного, так и позвонит родственнику.

Занялся текущими делами. Доложил комдиву о странном пленнике, сообщил, что тот не совсем здоров, но возможно, им заинтересуются в Вене. Генерал одобрил решение майора. Ещё бы не одобрил. Кузен — командующий корпусом.

Наконец-то освободившись от срочных дел, Густав сел за подробный отчёт для высокопоставленного родственника. Но тут новая странность — не может вспомнить, о чём конкретно говорил герр Воронцов всего пару часов назад. Лишь общие фразы. Раньше на память не жаловался. Полистал протокол допроса. Ну вот же, всё ж описано! Переписал в отчёт, к нему приложил протокол. Бумаги аккуратно легли в синюю гербовую папку. Папку майор завернул в бумажный пакет. Лично спустился в канцелярию и запечатал сургучной печатью.

По пути заглянул к командиру отряда полевой жандармерии обер-лейтенанту Якубу Немецу, чеху по национальности, и попросил силами отряда прочесать беспокоящий лесок. Обещал дать в помощь третий взвод из роты охраны. Не нравятся фон Лукасу нехорошие предчувствия. Надо их проверить. Яков, как на немецкий манер зовёт его Густав, поначалу выразил сомнения в целесообразности мероприятия. Вокруг пригорка болота. Но оказалось, не везде. Немец предложил вечерком отправить к лесочку троих жандармов. Пусть посидят, посмотрят. А в пять утра начать прочёсывание. Майор план одобрил.

Итак, одно дело сделано.

Солнце село. С улицы донёсся далёкий шум. По времени это должны быть мадьярские егеря. И точно. Вскоре послышались шаги марширующего подразделения и чёткие команды на шипяще-бурчащем наречии. Несмотря на то, что официальные языки в империи немецкий и венгерский, общение в общеимперских полках принято на немецком. Разумеется, в национальных частях общаются на своих языках, но офицерские чины обязаны знать немецкий.

Минут через пятнадцать в дверь постучали. Густав отозвался. В кабинет вошёл чернявый обер-лейтенант и на хорошем хох-дойче доложил о прибытии.

Майор приказал выделить десять человек для охраны важного пленника, сменив пехотинцев, а утром сопроводить его в Станиславов для передачи в контрразведку корпуса. Обер-лейтенант отсалютовал.

— И вот что, завтра перед отбытием зайдите ко мне. Я дам вам это, — Густав показал венгру пакет. — Передать лично в руки генералу от инфантерии фон Лукасу. Ясно?

— Так точно, господин майор! Разрешите идти?

— Идите.

Венгр вновь вскинул два пальца к виску и вышел.

Густав убрал пакет в сейф и взглянул на часы. Десять. За окном почти стемнело. Потянулся до хруста в суставах. Ещё полчаса, и можно будет отправиться на окраину. Фройляйн Ганна заждалась.

14 (27) июня 1917 года.

Посёлок Хриплино, недалеко от г. Станислав (ныне Ивано-Франковск).

Роман Васильевич открыл глаза и, увидев встревоженное лицо вахмистра, прошептал:

— Что случилось?

— Венгры. Около роты егерей. Только что прибыли, — также шёпотом ответил Агафонов.

Плохо, очень плохо. Это осложняет дело.

— Откуда знаешь, что венгры?

— Отличаю на слух мадьярское наречие от германского.

Стемнело. Слава Богу, новолуние. Ночь звёздная, безоблачная, темень хоть глаз выколи. На площади и главной улице горят газовые фонари. В Прикарпатье электричество не везде. В крупных городах, вроде Станислава или Львова на улицах очень много электрических фонарей. По крайней мере, до войны было. В посёлках вроде этого — только газовые и то не везде.

Подпоручик навёл бинокль на знакомое здание. В освещённом окне тёмный силуэт. Начштаба? Скорее всего.

Окно погасло, и пару минут спустя на улицу вышел майор. Двое часовых вытянулись во фрунт. Подошли трое солдат. Австрияк несколько секунд поглядел на звёзды и направился по уже знакомому разведчикам маршруту. Конвой топает сзади. Группа очень быстро миновала освещённую часть улицы. Всё. В бинокль ничего не видать. В хате на окраине, где ночует майор, в окнах свет. То ли свечи, то ли керосиновая лампа.

Пока Роман Васильевич спал, вахмистр отправил двух пластунов к сараю. Голицын похвалил казака. Станичникам пришлось делать крюк, обходя заболоченные участки. Но вылазка того стоила.

Вскоре вернулись разведчики. Давешних трёх пехотинцев, что охраняли пленника, сменили пятеро венгерских егерей из новых.

Вот чёрт!

— Это не самое поганое, ваше благородие, — доложил кубанец. — Мы с Петром, — кивнул на второго, с кем делал вылазку, — наткнулись на троих австрияков из полевой жандармерии. Они тропку оседлали. Пришлось ликвидировать.

Да, действительно, одно к одному.

— Трупы хоть убрали? — буркнул Голицын.

— Обижаете, ваше благородие. Оттащили в сторонку, веточками прикрыли.

Подпоручик достал брегет. Десять минут двенадцатого. Посмотрел на хату, где ночует австрийский майор. Свет в окне пока горит. Оп! Погас.

С венграми, охраняющими пленного, вахмистр впятером не справится. Тихо не справится.

— Агафонов, возьми ещё двоих.

Бородач на миг задумался.

— Ваше благородие, а может ну его к лешему, скомороха этого? Рискованно, можем не совладать.

— Он — русский офицер, — спокойно парировал Роман Васильевич — Голицыны своих в беде не бросают. Давай, Агафонов! С Богом!

Подпоручик уверен, пленный молодой человек — офицер и дворянин. Почему? Откуда такая уверенность? Трудно сказать.

Вахмистр пригладил бороду.

— Назарчук, Мелихов, Перегода, с их благородием. Остальные — со мной.

Теперь с Агафоновым семеро, включая самого вахмистра. С Романом Васильевичем — трое. Смена часовых через три часа. В четыре с небольшим начнёт светать. Мало, крайне мало времени.

— Вперёд, братцы, — тихо скомандовал подпоручик.

Пластуны растворились в темноте…

К выбеленной хате подкрались с огорода. Роман Васильевич, присев на корточки, осторожно выглянул из-за угла. Часовые, судя по говору — австрияки, уселись на колоды и тихо обсуждают начальство. Майор с бабёнкой забавляется, а им, бедолагам, приходится охранять их высокоблагородие. Карабины держат небрежно. Один разгильдяй, самый высокий, вообще прислонил свой к тыну. Нападения не ждут. И слава Богу! От угла до солдат двенадцать шагов. Если атаковать сейчас, оружием воспользоваться не успеют, а вот заорать — могут.

Хорошо у панночки собаки нет, хлопот было бы не в пример больше.

Роман Васильевич поднялся и глянул на казаков. Правая ладонь Назарчука скользнула к сапогу. В руке появился нож. Пластуны последовали примеру товарища. Кубанец скользящим движением перетёк за куст. Подпоручик аккуратно выглянул. Часовые даже ухом не повели. Высокий австриец, похлопав по карманам мундира, вытащил сигареты и угостил остальных. Второй достал спички. Назарчук медленно поднял руку. Голицын мысленно похвалил станичника. Свет, даже не яркий, на время ослепит часовых. Огонёк выхватил из темноты лица склонившихся солдат.

Рука казака опустилась, и три тени бесшумно рванулись к врагам. Действовали слажено, любо-дорого посмотреть. В несколько секунд с охраной покончено. Те даже не пискнули. Трупы быстро убрали подальше от тына.

Роман Васильевич знаком приказал двоим занять места у окон, и осторожно надавил на крепкую с виду дверь. Та подалась без скрипа. Ого! Панночка даже не запирается! Либо у местных это в порядке вещей принято, либо уверена — с таким покровителем бояться нечего.