— Что вы, конечно нет! Столько информации! Да, а можно еще спросить? — я указал взглядом на пепельницу. — Кто это был?

— А, это… Один мой старинный знакомый. Очень ему хотелось, чтобы я надолго сохранил память о нем.

Пора было уходить, да и разговор как-то истощился. Я поблагодарил профессора за увлекательный вечер, простился и пошел искать такси.

Лена, Эля, а теперь вот и Вилен Николаевич. Эти три питерские встречи сильно повлияли на мои внутренние убеждения и рациональный взгляд на мир.

Проводив не в меру любознательного компьютерщика, Вилен Николаевич вернулся к столу, сел в кресло и глубоко задумался, глядя на пепельницу из человеческого черепа. Вполне привычный разговор натолкнул на давно уже невспоминаемые темы. Старательно задвигаемые, как малонужный хлам на антресоль, эти мысли нет-нет, да и всплывали наружу, болели к морозам, будто давно зарубцевавшиеся раны от мечей и сабель.

Началось-то все именно тогда, почти девятьсот лет назад, на Святой земле. Перед глазами снова встала выжженная пустыня с Иудейскими горами вдали, сухие русла рек, недостроенный, но уже вполне готовый к обороне замок, и битва около его стен…

* * *

1106 год. Своих единоверцев Даниил узнал немедля, по крестам на плечах. Внимание Даниила привлек крепкий, хорошо владеющий мечом рыцарь с аккуратной бородкой клинышком, что дрался сразу с двумя сарацинами. Непривыкший к такому положению вещей, Даниил сразу же бросился на выручку.

Несколькими крепкими ударами он отбил нападавших и помог незнакомому ратнику покинуть поле сражения: натиск сарацин уже шел на убыль, причем христианская конница явно одерживала победу.

Рыцарь оказался ранен, но легко. Судя по одежде и вооружению, воин был или фрягом или франком. Он говорил на испорченной латыни, а Даниил (спасибо протопопу Ираклию) мог хорошо понимать и сносно изъясняться на языке латинян.

* * *

1107 год.

— Думаешь, они гроб Господень пришли спасать? Нет, они мстить за Христа пришли, за Господа мстить тем, кто его распял, кто убил Спасителя нашего. Выпить опять, что ли… Хочешь еще вина?

— Хочу, — кивнул Даниил. — Так ведь больше тысячи лет прошло! Кому мстить-то? Пропавшим душам? От тех убийц и костей, наверное, давно не осталось.

— Этого они не знают и даже не думают об этом. Для них времени нет, а значит — им вообще ничего знать не надо. Вот уедешь завтра, а я тут останусь, с этими… Знал бы ты, как надоели мне их глупые рожи! Ты мне друг, жизнь спас, да и вообще человек дельный, грамотный, поэтому тебе скажу. Ты думаешь, нужно мне это королевство? Жара эта? Этот Ерушалайим, который по-сарацински почему-то Аль-Кудс? Да я бы лучше в замке своем, во Франции жил. Но есть здесь одна вещь, очень всем необходимая, но взять ее может не всякий, а кто найдет, и правильно употребит, тот будет жить долго. Очень долго, почти вечно. Вот сам Папа и организовал поход, и только мне одному тайну доверил, никто даже и не знал о нашей с ним встрече. Но приемник папы каким-то образом тоже узнал обо всем, видимо, записи от предшественника остались. Слабый он, болезненный, а жить хочет долго.

— Кто слабый? — переспросил Даниил, которому вино уже начал ударять в голову. За время пребывания в Святой земле он так и не смог привыкнуть к коварству местных вин.

— Папа новый. Пасхалий Второй. Хилый он, слабохарактерный, вечно сомневается, колеблется между разными влечениями, поэтому почти всегда и во всем терпит неудачи. Болеет часто. Вот предшественник его, Урбан Второй — то был железный человек, хоть и старый. Он-то и организовал поход во Святую землю. Сутану свою на это дело пожертвовал, благо она уже вся износилась и тяжела ему стала. Только мы Ерушалайим взяли, вскорости весть пришла: скончался папа. Во сне умер. До последнего часа твердость духа сохранял. А этот…

— А что за вещь такая?

— Разное говорили. Что это копье, пронзившее грудь Спасителя, что это капли крови Его, что это гвозди, пронзившие плоть Его, что это чаша, из которой Он пил. Но тоже неправда все. Сказка для дураков, только более высокого чина. Правда заключается в том, что много лет назад стояли тут вольные города. Вот, слушай что хронисты пишут. —  Балдуин почесал бороду, неторопливо встал, взял с полки какой-то свиток и стал читать: — «…и разгневался Господь на них, что не чтят заповеди Его, и поразил Он их огнем и расплавленной серой. Но земля, разошлась от удара Его, просела, и хлынули сюда воды моря Йам Суф, а в том месте, где ударил небесной огонь, забил животворный источник. Потом земля отделила от больших вод, воды малые, и возникло море Йам Хa-Мэлах — Море Мертвое, без стока и без жизни. И поглотило оно Живой источник, который до сего дня скрыт под водами Мертвого Моря, но если набрать воды из него, и принимать потом в нужное время, то уйдут болезни и отступит смерть». Вот так вот. Но хронист ошибся. Или не ошибся, а намеренно запутать хотел, сейчас уже не поймешь. Источник не там, а в пещере, совсем с другой стороны Иудейских гор… только вот брать животворящую воду следует ночью, дабы свет не попал, а потом держать в темноте — на свету та вода портится. Ты думаешь, почему за это место все бьются смертным боем? И иудеи, и христиане, и сарацины? Да все из-за этого самого. Тех, кто посвящен в тайну и знает, их единицы, а остальные — тупое хамьё, им вообще ничего знать не положено, главное чтоб в седлах умели сидеть да мечами могли махать.

— Погоди… а раз так, то может и Спаситель воскрес потому, что…

— Это есть ересь так думать, понял? Мне сказал — ладно, я — твой друг, но больше никому такое не говори, слышишь? Не думай об этом даже! И так уже всякие ереси тут пошли. Про распинателей слыхал?

— Слышал что-то из разговоров. Но так и не понял, кто они такие и зачем. Новый орден?

— Налей-ка мне вон из того кувшина. Вино тут, правда, хорошее, ничего не скажешь. Орден… куда им орден. Просто секта придурков. О них у нас говорить особо не любят, тема почти запретная, но мне-то все должно быть известно, на то и король. Сами себя они называют просто — «рыцари креста господня». Главный у них некий Иоанн из Прованса. Так вот что удумал сей почтенный муж. Человек, по его суждению, столь грешен и порочен, что ничто, никакое раскаяние ему уже не поможет в обретении спасения. И лишь приняв крестные муки, пожертвовав своей кровью, может он получить благодать, прощение и вступить в Царство Божие. Когда кто-то из ионановых сторонников считает себя готовым, его сначала бичуют, надевают венок из колючек, потом распинают на кресте, как Спасителя, и оставляют в таком положении умирать. Иногда кто-нибудь, в качестве особой милости, протыкает с левой стороны копьем под ребро, а после, с креста снимают, обертывают в беленое покрывало и кладут в пещеру, как иудеи. Причем все делают так, чтобы раны, полученные завернутым в эту ткань человеком, соответствовали страданиям Спасителя. Ну, как они все это себе представляют. Пещер свободных тут давно уже не осталось, так они в скале высекли гробовую камеру и используют ее по мере надобности. Камнем завалят, и ждут. На третий день вытаскивают и смотрят, а не воскрес ли? Потом тот покров, в который заворачивали распятого, отсылают на родину, если известно куда отсылать. Еретики, что тут скажешь. Но Папа велел не трогать их до времени, а его легат еще раз подтвердил распоряжение. Говорю же — слабый он, нерешительный, жестких постановлений боится.

— Почему боится?

— Не знаю, меня он в свои планы не посвящал… Заболтался тут с тобой, а мне уже пора, да и тебе завтра уезжать. Утром разбудят и проводят до корабля, я распорядился. Ну, прощай друг, может, когда-нибудь еще и увидимся...

* * *

1140 год.

— А ты, Даниил, точно в Святой-то земле благодать получил? Может, напротив, от врага Господа нашего силу-то свою приобрел? Сколько тебе уже? Годов восемьдесят? Или более? Я вон — лет на десять моложе тебя буду, а уже едва ноги таскаю, заутреню стоять не могу, скоро Господь призовет, а ты, как был тогда, когда схиму принял, так и остался до сей поры. Молод и свеж! Прошло-то уже лет тридцать! Знаю, знаю, что скажешь. Не пугайся. Это от слабости духа и немощи телесной. Хоть на мне и ангельский чин, но грехов-то сколько на мою душу! Простит ли Господь? Боюсь помирать, видишь, дело-то какое. Вот и подумалось, может, ты подсобишь чем?