— …мне же не осветлять, я и так блонда. Красила прядями несколько раз. По совету Маринки краску в салоне брала, там надо только не перемудрить с оттенками, поэтому юзала чистый цвет. Красила для насыщенного фиолетового, а когда смывался, стал синеньким. Вообще краска понравилась, держится долго, довольно крепко…

Я ждал, когда машинист попросит выйти из вагонов, но тот молчал. Ладно, думаю, мало ли что случается. Пассажиры, как ни в чем не бывало, залезли внутрь — большинство вообще на табличку не взглянуло. Двери закрылись, и тут поезд дал задний ход. В вагоне возникла легкая паника. Машинист — ни гу-гу. Маша, не обращая внимания, продолжала щебетать. Никакого удивления необычным изворотом поезда она не проявила.

— …в результате я скоро должна хороший заказ получить, тьфу-тьфу не сглазить. Причем под него, возможно, удастся продать несколько моих старых вещей. Знаешь, как это бывает, вместо того, чтобы бороться со своими демонами, я научилась с ними жить. И мне понравилось. Мне неизвестен сей психологический механизм, но почему-то человек, из-за которого я вела себя а-ля полный неадекват, оказывается, умеет направлять мою энергию не просто в нейтральное русло, а самым натуральным образом давать мне импульс делать что-то полезное…

Минут десять мы с черепашьей скоростью тащились по каким-то обходным тоннелям и выкатились на «Маяковскую» — пересадочную станцию с «Площади Восстания». Включился автоинформатор:

— Следующая станция «Гостиный двор».

Пассажиры в глубоком дауне. А петербурженка Маша так увлечена своим рассказом, что даже не просекла фишку. И тут захотелось мне немного схулиганить.

— Всё, — пробормотал я. — Выходим!

Мы вышли из вагона и перебрались по переходу на «Площадь Восстания». Опять. Заходим на неё с той же стороны, и тут Маша на секунду впала в легкий ступор, но быстро поняла, в чем дело и начала безудержно хохотать: такой маневр изредка встречается на этой станции.

— …вырвали кривой зуб мудрости, и я практически сразу подхватила ОРВИ, — уже что-то новое рассказывала художница. — Видимо, удаление зуба повлекло некие сдвиги в памяти, и я решила обратиться к истокам. Когда я была маленькой, то вообще часто болела. И дни мои проходили примерно так: родители уматывали на работу, бабушка варила кучу рожковых макарон и отправлялась в походы по аптекам-магазинам-рынкам-собесам. Я оставалась одна, щедро заливала тарелку макаронных изделий майонезиком, вследствие чего у меня уже тогда сформировался полноценный гастрит, но альтернативой могли служить только пельмени — прочее я выкидывала в унитаз…

Дальше прошло без особых происшествий. Мы спокойно доехали до «Озерков», вылезли из метро и сели на какую-то маршрутку, похожую на автобус. Потом куда-то ехали, а ещё потом шли пешком.

— …потом я брала малый атлас мира в синенькой такой обложке, — продолжала Маша. — Он был моим ровесником, в нем можно найти ГДР и Коми АССР. Сначала прикалывало, что все страны разного цвета, со временем доставляли названия многих населенных пунктов. Я могла провести с этим атласом целый день на радость окружающим взрослым. А вот вчера меня пробило на дикую ностальгию по всему этому. Только если в девяносто пятом были макароны и толстая книжка, то вчера — пицца и Интернет с Гуглом и Яндекс-картами. И ничего так получилось, особенно учитывая, что в книжке не было снимков со спутников и возможности менять масштаб. Пожалуй, стоит так отдыхать почаще.

Наконец мы приблизились к цели нашего пути. Я был в этом районе несколько лет назад, и тогда всё вокруг казалось чудом — тихий поселок старинных дач в черте мегаполиса… Сейчас же я плохо узнавал знакомые места. Дома прошлых веков оказались почти впритык к элитным новостройкам. Какие-то новые кирпичные заборы, соседство скороспелых особняков. Рядом — многоэтажки. Время, деньги и грязь скрутились в одном месте. Мы шли аккуратно, стараясь не попасть в лужи, а Маша рассказывала тем временем про свою прописную жилплощадь:

— …скажешь тоже, на Кондратьевском! Соседи в доме живут нервозные, и неадекватные напрочь. Одна бабулька мусор во двор выбрасывает. У нас раньше, много лет назад, мусорный бак прямо во дворе стоял, и если прицелиться — то из окна можно было в помойку попасть огрызком. Потом убрали — вместо двора-помойки разбили красивый  садик с разными цветами, скамеечками, фонариками. Лепота! И тут под окнами вдруг стали скапливаться кучки мусора. Коробочки от яблочного сока — маленькие такие детские, банки от творожков и шкурки бананов. Я-то думала, какие-то наглые детки мусорят. Нифига. Это бабка столетняя по прежней памяти мусор из окна кидала. Кошмар. А как-то раз во дворе мой знакомый машину красил — там под фарой у него пятно формата а-пять — вот он его и закрашивал. Так женщина одна из окна высунулась и как давай орать на весь двор непотребными словами, что тот её травит и пусть убирается отсюда. Не, ну можно же было подойти так, спокойно сказать ему, а не показывать свою истеричность всему дому. Типа такая она смелая и отважная. А ещё Петербург, культурная столица, центр города почти.

— Может, именно потому, что центр? — поддержал я. — Экология плохая, биоэнергентика нарушена, заводы кругом разные, «Кресты» недалеко, ещё что-нибудь там. Вот все и нервничают.

— А точно, нервничают! Ещё помню, во дворе как-то общий сбор был. Там ребёнок чей-то что-то такое натворил. Не знаю, что. Так у одной женщины возникла жутчайшая истерика, причем такая мощная, что во всех уголках квартиры вопли были слышны, даже в сортире: слов не разобрать — одни только вопли… Всё, прибыли!

Мы и правда пришли. Старая дача сразу мне чем-то не понравилась. Дом был весь какой-то мрачноватый, дряхловатый, снаружи крайне запущенный, и, на первый взгляд, годился только под снос. Мерещилось, что дом всматривался своими подслеповатыми полукруглыми окнами и чего-то ждал. Он выглядел враждебным. Казалось, дачу строили ещё в девятнадцатом веке, а от неминуемого рассыпания его сдерживала некая магия, сильное заклятие, выкраденное из какого-нибудь романа о юных волшебниках. Участок буйно зарос кустарниками, листва с которых давно уже облетела. Несколько черных деревьев сторожили этот умирающий уголок прошлого. Маша провела меня по дорожке, вымощенной дикими известняковыми плитами, и мы вошли. Всюду витал неистребимый запах тления, что часто образуется в старых деревянных домах. Полы слегка прогибались под нашими ногами, скрипели, а когда мы поднимались по ступенькам, возникало нехорошее ощущение, будто сейчас что-нибудь обязательно проломится, и лестница под ногами обрушится прямо вниз.

Наконец мы оказались в обширной комнате с шахматным полом, холодильником, диваном, большим круглым столом посередине и несколькими шатучими сиденьями вокруг. Откуда-то я слышал, что такие стулья именуют «венскими». Стол мог раздвигаться: по диаметру его пересекала слегка разошедшаяся щель. На стене, до самого пола, висело большое зеркало метра два высотой. Сначала я принял его за дверь в соседнюю комнату, и только когда углядел там собственное отражение, сообразил что к чему. Единственное кожаное кресло казалось, поступило сюда прямехонько из магазина антикварной мебели. С потолка, прямо над столом, свисал окантованный желтой бахромой розовый шелковый абажур с нарисованными цветочками.

Первым делом Маша включила здоровенный электрокамин.

— Уф-ф-ф-ф… ну, слава богам, — девушка сразу же оккупировала кресло, положив свои ноги на один из «венских» стульев. — Добрались, наконец-то. Это — столовая. Скоро нагреется и будет тепло. А пока мы с тобой чего-нибудь выпьем! Посмотри вон там, — царственным жестом художница указала в сторону холодильника.

В холодильнике обнаружилось полным-полно разнообразных быстрых закусок и ни одной бутылки. Я стал задавать всякие уточняющие вопросы, после чего Маша отогнала меня прочь и моментально сервировала стол. Откуда ни возьмись, были извлечены: бутылка кагора, какой-то подозрительный зеленый ликер и бесцветная квадратная посудина некоей желтовато-прозрачной жидкости с надписью «Olmeca». Как объяснила Маша, то была не просто текила, а легендарная. Говорят, её вкушали боги древнейшей цивилизации Ольмеков, прародительницы народов, некогда живших у Мексиканского залива. Маша упорно пыталась меня обучить употреблять текилу посредством правильного ритуала — «лизни, глотни, кусни», который заключается в том, чтобы предварительно лизнуть соль, затем выпить текилы и только потом закусить лаймом. Лайма, правда, всё рано не оказалось, предлагалось заменить его лимоном, на что я ответил категорическим отказом. Возразил, что если уж соблюдать ритуал, то без каких-либо изменений, на то и ритуал. А раз нет лайма, то будем пить текилу «по-русски»: как водку. Из холодильника Маша достала несколько гранатов, разрезала пополам и сделала коктейль со свежевыжитым соком. Скоро мысли приобрели какое-то плавное течение, и дом стал совсем не так плох, как показалось вначале, да и жизнь вообще, черт возьми, чертовски приятная штука. Главное — вот оно, тут, и бес с ним, со старым домом!