— Случилось. Сегодня ещё одну свою работу продала.

— Поздравляю. Слушай, а твои картины. Эти мертвые дома, безжизненные улицы, рассыпающиеся в прах известные всем здания. Они же выглядят просто страшно…

— Ты говорил, что в них есть очарование.

— Да, ужасающее очарование гибели. Иногда они меня пугают. Откуда у тебя такие сюжеты?

— Так. Выползают откуда-то. Сейчас это модно, и продается. А если б я рисовала откровенный примитивизм, цветочные букетики, сусальные церковки, сладеньких девочек и улыбающихся котиков…

— То что?

— Не могу. Противно. Этим пусть кто-нибудь ещё занимается. У нас таких и так полно, помимо меня.

— Ясно, — сказал я, погрешив против истины. — Слушай, самое интересное чуть не забыл. Как-нибудь, когда время будет, узнай у этой своей Марины, ненавязчиво так, за сколько она продавала и продает твои картины? На какой выставке, когда и где? И ещё я бы все бумаги у неё попросил и договора потребовал. Счета, накладные. Ну, всё, что можно. Финансовую документацию.

— А что случилось?

— Надеюсь, ничего страшного. Возможно, это у меня паранойя такая. Но есть подозрение, что подруга сильно тебя обманывает, и работы твои гораздо больше стоят.

Зима в Москве наступила как всегда: неожиданно, вдруг и сразу. Забеспокоились коммунальные службы, автовладельцы ломанулись менять резину, участились дорожные аварии, а городские пробки стали совсем непробиваемы.

Ночью пошел большой снег. Белыми пушистыми хлопьями опускался он в толще воздуха, и порывы ветра кружили его то быстрее, то медленнее. Казалось, природа, наконец, вспомнила, что пора бы начаться зиме. Люблю вот так, в темное время суток, запахнувшись в куртку, выйти на балкон и стоять на относительно свежем московском воздухе. В домах напротив горят окна, и я наблюдаю, как люди что-то делают там, в своих квартирах. Кто-то готовит на кухне, кто-то переодевается в спальне, кто-то ругается. Меня всегда удивляла стойкая убежденность людей в собственной невидимости. Чем дальше от земли этаж, тем незаметнее. А как ещё можно объяснить, что большинство окон не закрыто занавесками? Все уверены, что никто их не увидит на высоких этажах.

Ещё очень люблю ночью гулять по городу, бродить по лесу, писать что-то на своем компьютере, вообще делать все, что связано с шаманским поиском. С детства поздний вечер и ночь — моё любимое время суток. Ещё люблю сидеть ночью на кухне, пить чай и болтать о всякой мистической ерунде.

Всю свою юность я провел в квартирных посиделках с друзьями, в мотаниях по горам и ямам, по берегам рек и карьерам, богато обогащаясь духовно, и, как потом выяснилось, немного материально. В конце концов, это привело к появлению ещё одного урбаниста, никогда не покидающего городской ландшафт. А тут вдруг потянуло к природе, захотелось куда-то подальше от железобетонных стен. Закончилось тем, что я решил поиграть в Пришвина, возможно, последний раз в этой жизни, и утром отправился в лес. Вернее — в лесопарк. В Москве, где не каждая собака добежит до середины МКАДа, трудно найти уединенно-дремучее место. Но я нашел. Увидел рыжую белку, указательную стрелку без надписи, ворону, пару синиц и одного подозрительного типа. У него были желтые, как подкисшее пиво, глаза и грязная обувь. Тип узрел меня, испугался и свалил в ближайший овраг. Вниз, между заснеженных берегов, по никогда не замерзающему ручью старались плыть бурые мертвые листья. Наползли противные мысли о вечном и бренности существования.

Хоть рассказ пиши.

Не люблю я рассказы. Не вообще, а как литературный жанр. Не нравятся они мне. Причем не только читать, но и писать их не люблю. Неинтересно. Только начинаешь привыкать к главному герою и его обстоятельствам, а тут раз — и всё, как говаривал герой одного советского мультика. Кино закончилось. И потом, писать рассказ сложно, а удовольствия от процесса мало. Такая вот, понимаете ли, эгоистическая причина. Это у меня, а как там у других — не знаю. Правда, рассказ всё ж таки необходим, в качестве тренинга и упражнения. Зарядка такая, дабы жиром не зарасти и ловкости мысли не утерять.

Зато профессиональные писатели, судя по всему, рассказы обожают. То конкурсы всякие себе устраивают, то просто так, чтобы было. А ещё — сборники. Тут особое дело. Вот вообразим себе на минуту, что у некоего маститого, всеми любимого и забронзовевшего от своей уважаемости писателя есть договор с издателем. То, что их обоих кормит. Скажем, на две книги в год. Это я так, с потолка говорю. Может и на одну в год, а может и на четыре — неважно. Причем договор необязательно письменный (умный известный автор подписывает на каждую книгу отдельный контракт), возможна и устная договоренность, некое джентльменское соглашение. Хотя — какое там джентльменство в мире современного бизнеса… впрочем — ладно. Так вот, надо издателю рукопись отсылать, а у нашего придуманного автора — творческий запор. Или, как ещё любят выражаться — творческий тупик. Кризис жанра. Проще говоря, исписался автор, хотя сам себе он в этом никогда не признается. Может и не совсем, не полностью исписался, но ничего значимого в настоящее время сотворить не в силах. Идеи иссякли. Но остался отточенный стиль, хороший до совершенства язык и авторское мастерство. Без идей. Тогда составляет он сборник, дабы натянуть вожделенные пятнадцать авторских листов на полноценную книгу. Пометет по сусекам, полазит по архивам, выберет чего получше, что-нибудь недописанное прицепит, доработает и насобирает надобный объем. Выйдет авторский сборник.

Проходит время. Снова требуется издателю книгу отправлять, а её-то и нет. Опять автор принимается репу чесать и карманы выворачивать, тексты искать. Не пропустил ли в прошлый раз чего? Снова начинает свои архивы шерстить, ранее написанные тексты перебирать. Путевые заметки, случайные записки, статейки. Может и что-то новенькое туда добавит, но в основном — старенькое, часто уже раз или два (а то и больше) опубликованное. Или в другом сборнике, или ещё где-то. Тут и свои первые ученические рассказы в дело идут, недоделанные задумки, всякие наброски, «эссе», отвергнутые сценарии, синопсисы и просто размышления ни о чем. Всё, наскреб нужный объем, отправил. А издатель потихоньку уже бурчать начал — новое, свеженькое, говорит, давай, нефиг всяким старьем пробавляться, а то читатель недоволен, залеживаются твои сборники, покупают их плохо.

Но оригинальных-то идей всё нет и нет. Совсем старые иссякли, предыдущие затерты до дыр, новые не приходят. А если и приходят, то дохлятина какая-то получается, а не идеи. Тогда решается автор на смелый, как ему кажется, поступок. Объявляет конкурс или мастер-класс имени себя. Тема — что-то наиболее громкое из его прежних идей. Ну, не его, конечно, идей. Как известно, идеи летают в воздухе, и не он один бегает с сачком. И вот провозглашает уважаемый писатель мастер-класс по наиболее известной своей книге, и объявляет конкурс рассказов на эту популярную тему. Проще говоря — призывает писать фанфики. Давайте ребята, творите, дорога молодым! А тут уж юноши бледные со взорами горящими набегут всем скопом, и начнут писать что-то там на заданную тему. Плохо, хорошо ли, неважно. Чаще всего коряво, неумело, писать. Но, не всегда — иногда и таланты попадаются. Главное — многие с новыми идеями, и если перебрать кучу мусора, можно крупицу золота найти. А то и алмаз. Потом самому этот алмаз огранить, в бриллиант превратить, в драгоценную оправу вставить и долговременный проект замутить. Вот и выход из тупика. Творческое, так сказать, слабительное.

Только не спрашивайте о ком это я. Ни о ком. Чистый, понимаете ли, вымысел. Полет фантазии.

Не люблю я рассказы. А вот жизнь иногда истории подбрасывает. Сюжет для небольшого мистического рассказа встретился прямо на улице, когда вечером шел я домой. Всё выглядело случайно, как тогда думалось, но эпизод до сих пор стоит перед глазами.

То, что заметная часть жителей Москвы, ни в какой не в Москве, и никаких не жителей, обнаружилось неожиданно и вдруг. Я давно о чем-то подобном подозревал, но так — на уровне фантазий и бесполезного умствования. А тут — убедился.