В кабинете, оказывается, было еще три рабочих места. За двумя другими столами находились какие-то мужики. Один что-то быстро писал, изредка поглядывая на сидевшего перед его столом мрачного мордастого дядьку, в точно такой же грязноватой ватной куртке, как и «шофер» в коридоре. «Еще один следователь работает», — решил Алекс. На дальнем столе громоздилась гора папок, и стоял компьютер. За компьютером, молодой человек кавказской внешности, играл в какую-то компьютерную игру, судя по звукам — «Doom». Четвертый стол — девственно чистый и пустой, блестел полированной столешницей. Но и около него, с внешней стороны, имелся такой же стул для посетителей, как и у следователей, а между столом и стеной стояло офисное кресло. Пустое. В дальнем углу комнаты располагались сразу три сейфа. Один — большой, темно-коричневый, раскрашенный с жалкими потугами на древесный рисунок. На нем стоял сейф поменьше, синей окраски — его дверца была распахнута. Местами краска облупилась, а из-под нее выглядывала чернота. Сейф казался пустым. На синем сейфе стоял железный ящик еще меньшего размера, выкрашенный почему-то в огненно-красный, как пожарная машина, цвет. А совсем сверху громоздилась электрическая пишущая машинка «Ятрань». Вся эта конструкция напоминала чудовищную пародию на детскую пирамидку. Рядом с дверью возвышалась рогатая металлическая вешалка. Вешалка была свободна. Стены кабинета кто-то выкрасил масляной краской в светло-зеленый тон, а стена смежная с коридором, на высоту человеческого роста была почему-то покрыта белым глянцевым кафелем, как в туалете. В другом углу стоял обычный деревянный — «платяной» — шкаф с глухими дверцами. На потолке тихо гудели такие же светильники дневного света, как и в коридоре.

Весь вид этой казенной комнаты, общая обстановка и интерьер, в сочетании головной болью и со всеми событиями сегодняшнего дня вконец расстроили и разозлили Алекса.

— Разрешите, я разденусь? А то жарковато у вас тут.

И нахально, не дожидаясь разрешения, Алекс перехватил свою куртку и повесил на вешалку. Рядом прицепил шапку.

Все с удивлением посмотрели на него. Даже парень, сидящий за компьютером, оторвался от своего увлекательного занятия и бросил на Алекса недоуменный взгляд. Видимо в данном учреждении так вести себя не полагалось. «Ну и черт с ними, — огрызнулся про себя Алекс, — если есть вешалка, значит для посетителей, сами то они явно в этот шкаф свое барахло вешают».

Пока со слов Алекса заполнялась анкета титульного листа протокола, Алекс изучал своего следователя.

Никоненко Валентина Игоревна представляла собой женщину в полном расцвете сил. Кроме смеха. Этой миниатюрной шатенке явно не было и тридцати. На ее изящной фигурке хорошо сидел серый костюм, очевидно сшитый на заказ, гармонировавший со стальным цветом ее глаз. Косметикой Валентина Игоревна не пользовалась. Или почти не пользовалась. В этом не было особой необходимости. У нее были высокие скулы и широко расставленные большие глаза, короткий, слегка вздернутый носик и широкий рот с полными губами. Прическа казалась самой простой, но, тем не менее, выглядела отлично — чувствовалась работа опытного мастера. Обращал на себя внимание высокий, слегка выпуклый лоб, которого Валентина Игоревна видимо, стеснялась и поэтому прикрывала его ниспадающей челкой.

Несмотря на невысокий рост, в этой женщине чувствовалась какая-то внутренняя сила. Держалась она четко и очень уверенно. На столе у Валентины Игоревны тоже стоял включенный компьютер. Монитор был, повернут так, что сидевший на стуле посетитель не мог видеть изображения. Алекс неожиданно для себя понял, что на все вопросы этой женщины, в чем бы они ни заключались, он постарается ответить как можно правдивее, и не будет пользоваться своим конституционным правом свидетельского иммунитета. Валентина Игоревна ему понравилась.

— Вот здесь распишитесь, за отказ или уклонение от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний… Так. С формальностями покончили. Теперь работаем. Вы вызваны по делу Золикова.

— Золикова? Какого еще Золикова?

— Сергея Дмитриевича Золикова. Вы знакомы.

— Я? Не знаком я, ни с каким Золиковым! Не помню такого.

— Вы не помните или не знакомы?

— Объясните мне, пожалуйста, что случилось. Иначе я могу неправильно понять ситуацию.

— Так вы ничего не знаете? Тогда я обязана вам сообщить, что двадцать первого октября сего года, в восемнадцать пятнадцать, на улице Введенского, напротив дома номер двадцать три, на разделительной полосе, Золиков Сергей Дмитриевич был сбит грузовиком «КАМАЗ» государственный номер… От полученных травм пострадавший скончался на месте… Множественные повреждения… Водитель, совершивший наезд, бросил автомобиль и с места пришествия скрылся. На месте происшествия обнаружено два разбитых мобильных телефона. Один принадлежал потерпевшему, второй — предположительно — водителю.

— А причем тут разбитые телефоны? Я был на работе, вахтер может подтвердить, к тому же я не умею водить грузовики. Работаю и живу далеко.

— Дело не в этом. Водителя видели и запомнили. Мы его установили. Это не вы. Но в записной книжке пострадавшего последними, были записаны ваши телефоны. И стояло число — «21.10». Что вы можете рассказать о погибшем?

— Не понимаю. Там что, было записано несколько моих номеров?

— Чтобы больше не возвращаться к этому вопросу, давайте с вами договоримся, я спрашиваю — вы отвечаете. У меня еще много работы на сегодня.

— Извините, я все понял. Ничего о погибшем рассказать не могу, потому, что никогда не был с ним знаком, и даже имени его ранее не слышал.

— Как вы можете объяснить последнюю запись в записной книжке пострадавшего?

— Пострадавшего или погибшего?

— Не цепляйтесь к словам, отвечайте по делу.

— Последнюю запись в записной книжке пострадавшего я объяснить никак не могу.

— Итак, запишем, — «знакомство с пострадавшим я отрицаю, наличие в записной книжке пострадавшего записей номеров служебного и домашнего телефонов, объяснить не в состоянии»…

Задавая свои вопросы, следователь постоянно чего-то записывала на разлинованных листах протокольного бланка. Нет, Валентина Игоревна постепенно переставала ему нравиться.

«Интересно, — продолжил раздражаться Алекс, — а за каким чертом ей нужен этот компьютер? И почему у них тут до сих пор нет диктофона?»,

— У него что, оказался и мой домашний номер?

Валентина Игоревна ответила молчанием.

— Ну, — начал оправдываться Алекс, — появление рабочего телефона я могу объяснить легко. Этот номер есть в Интернете, на веб-сайте нашего института, и этот телефон кому угодно дает секретарша директора, если речь заходит о компьютерах.

— А зачем она это делает?

— Почему-то я считаюсь институтским спецом по компьютерам, и возможно она думает, что так надо…

— Понятно. А ваш домашний телефон?

— Не знаю, как он к нему попал. Этот номер известен ограниченному кругу людей, и я его просто так никому не даю.

— Кто-нибудь из круга этих людей мог передать номер Золикову?

— Обычно у меня спрашивают согласия. Я раньше подрабатывал ремонтом персональных компьютеров, ну и некоторые клиенты рекомендовали меня своим знакомым. Но всегда спрашивали разрешения, или предупреждали на худой конец. Но уже года полтора, как я всех оповестил, что больше этим не занимаюсь.

— Почему?

— Очень утомительное занятие, отнимает массу времени и сил, а последние два года у меня сердце побаливает. Кроме того, мне не хотелось возиться с получением лицензии.

— Вы нездоровы?

— Нет, все нормально, только переутомляться не рекомендуется.

— Кто из людей, знающих ваш домашний телефон, мог недавно сообщить его Золикову?

— Ну, я не могу сказать так сразу… вернее — не знаю.

— Хорошо. Тогда давайте сделаем таким образом. Вот вам лист бумаги, располагайтесь за свободным столом, и запишите всех тех, кого сможете вспомнить.

— Всех? — удивился Алекс.

— По возможности да, кого вспомните. Кого не вспомните — тоже запишите. Если можно, то с телефонами.