«Оказывается, она умеет шутить, — подумал Алекс. — У нее что, такой профессиональный юмор?» Он обошел пустой стол и хотел сесть на вертящееся кресло.

— Нет, нет, не сюда. Сядьте, пожалуйста, вот на этот стул, — Валентина Игоревна указала на приставной стул для посетителей с внешней стороны пустого стола. — У вас есть ручка? Возьмите вот эту. Да, скажите, а кто может уточнить ваше местонахождение в момент гибели Золикова?

«Начинается! — проворчал про себя Алекс, — алиби будут проверять. А у меня вообще-то есть алиби?»

— Вахтер, больше некому. Я поздно прихожу и поздно ухожу с работы. В девять вечера обычно. Мой рабочий график утвержден приказом по Институту.

— А откуда вы знаете, когда он погиб?

— От вас. Я могу заняться списком?

Занявшись списком, Алекс вспомнил человек двадцать, но большинство телефонов он в памяти не держал. Затем он встал, и под внимательными взглядами всех присутствующих, подошел к вешалке и вынул из кармана записную книжку. С ее помощью к списку добавилось большинство телефонов и еще несколько имен. Сидеть на приставном стуле и писать, было крайне неудобно. Некуда девать колени, поскольку не позволяла конструкция стола, и приходилось выворачиваться под девяносто градусов. Из-за того, что этот стол стоял как раз напротив стола Валентины Игоревны, Алекс не мог видеть, чем она там занимается.

Список он разбил на четыре группы. В первую вписал всех знакомых и бывших друзей, у которых, как он помнил, должен был быть его телефон. Во вторую группу попали сослуживцы, в третью — прежние клиенты, а четвертую составляли родственники.

Последняя группа была самой малочисленной — родственников у него осталось мало.

— Написали? Хорошо. Прочитайте пожалуйста протокол, и распишитесь на каждой страничке, вот тут… У вас есть право делать замечания, подлежащие внесению в протокол.

Алекс стал читать. Мысли путались, смысл ускользал, и слова никак не складывались в связный текст. Незнакомый почерк, труднопонимаемый язык-канцелярит, все это мешало пониманию.

— Прочитал, — буркнул Алекс. — Все правильно.

— Замечаний или добавлений нет?

— Нет.

— Я должна вас предупредить о недопустимости, без моего разрешения, разглашения данных следствия. Вот подписка с предупреждением об ответственности, распишитесь вот здесь… Так, хорошо.

— А что такое «данные следствия», и откуда я знаю, что можно говорить, а чего нельзя?

— Вам сколько лет?

Алекс сказал сколько.

— Вот и не задавайте детских вопросов, — резко пояснила Валентина Игоревна. — Посидите пока в коридорчике, я вас скоро вызову.

Сняв с вешалки свою куртку с шапкой, Алекс взял их в охапку и вышел.

Первое лицо, что он увидел в «коридорчике» — принадлежало Зайцеву. Это он сидел с другой стороны от «шофера», из-за ватника которого Алекс не смог ничего рассмотреть. Несколько секунд приятели глядели друг на друга, но никто ничего не сказал, и Алекс уселся на свое прежнее место.

И снова он погрузился в одуряющую дремоту. Время тянулось жутко медленно, однако «коридорчик» постепенно пустел.

«Интересно, а где у них тут сортир? — возникла естественная мысль. — Спросить неудобно. Может к дежурному спуститься, он-то точно в курсе. Но вдруг в этот момент вызовут именно меня?»

Непосредственно после Алекса вызвали джинсовую девушку с зелеными волосами. Затем почти сразу отпустили мордастого дядьку в ватнике и его место в кабинете занял «шофер». Дышать стало легче. Через некоторое время, после того, как отпустили девушку и она, весело виляя круглой симпатичной попкой, пропахала мимо, пригласили черную женщину со стариком. Алекс остался наедине с Зайцевым. Никогда не носящий часов, Алекс вдруг совершенно утратил чувство времени, чего раньше с ним не бывало. Обычно он всегда точно знал, сколько сейчас «натикало», и ошибался минут на десять, не более того. Но тут он был совершенно дезориентирован. Постепенно от долгого сидения у Алекса устала задница, и он, по примеру зеленоволосой девушки сел на свою куртку. Там что-то хрустнуло. «Ручка переломилась» — решил он.

Никто, из оставшихся в коридоре, не выказывал особого интереса друг к другу, оба сидели молча, погруженные в свои мысли. Из кабинета вышла черная женщина, и села на свое прежнее место, а старик оставался внутри. Старика через какое-то время выпустили, а женщина все сидела перед дверью. Немного позже, не вызывая в кабинет, ей тоже разрешили уйти. Наконец в кабинете скрылся Зайцев, и Алекс оказался в коридоре совершенно один. Он даже вздрогнул от неожиданности, когда опять раскрылась дверь кабинета, и оттуда вышел совсем расстроенный «шофер». Тихонько, но причудливо матерясь, он направился в сторону лестницы.

Странно, но одиночество в совсем пустом казенном коридоре подействовало на Алекса успокаивающе. Он вытащил книжку и стал читать. Давно ушел «компьютерный мальчик», почему-то попрощавшись с Алексом. Удалился второй следователь, на ходу надевая свой блейзер. А Зайцева все держали. Наконец отпустили и Зайцева. Не глядя на Алекса, он быстро прошел мимо него к лестнице и исчез.

Видимо рабочий день прокуратуры уже заканчивался, поскольку постепенно воцарилась тишина. Большую часть светильников на потолке выключили, оставили только два, в концах коридора. Иногда по лестнице кто-то проходил, но эти шаги редко нарушали общую тишину в здании. Откуда-то просачивались шумы города, маскируемые раньше внутренними звуками прокуратуры: шелест проезжающих машин, отдаленные завывания сирен, какие-то пьяные крики, женский визг.

Когда Алекс, наконец, был вызван, и вошел в кабинет «номер двадцать четыре» во второй за сегодня раз, то он не узнал прежней обстановки.

Верхний свет выключили, и на столе Валентины Игоревны горела настольная лампа. Раньше в этом не было необходимости: благодаря мощным светильникам под потолком света было предостаточно. Но теперь, когда они оказались отключены, в комнате стало полутемно, и совсем мрачно. Свет, отражаясь от блестящей поверхности стола, освещал лицо следователя снизу, так, что все тени на нем стали перевернутыми. Все это странным образом изменило весь вид и выражение лица, которое Алексу вначале так понравилось. Черты обострились и погрубели, стали заметны тщательно скрытые невидимой косметикой мелкие морщинки и круги под глазами. Глаза как-то поблекли и обесцветились. Перед Алексом сидела уже совсем другая женщина, в которой не наблюдалось прежней элегантности, только безмерная усталость, даже изнеможение, и какая-то опустошенность. В комнате она оставалась одна.

— Скажите, у вас есть сотовый телефон?

— Нет, — кратко ответил Алекс.

— Почему?

— Не купил.

— А раньше был?

— Никогда не было, — пробормотал Алекс.

— Пейджер был когда-нибудь раньше?

— Тоже нет. Но если вы мне прикажете, то я куплю.

— Не надо так. Не только у вас сегодня был трудный день… Распишитесь вот здесь… так, тут подписка о невыезде. Вы еще можете потребоваться следствию, как свидетель. Вот пропуск, — уголок рта Валентины Игоревны задергался, то ли от попытки улыбнуться, то ли нервный тик от усталости, — можете идти, вы свободны, — тихо добавила она.

«Почему же вы меня тут мариновали так долго?» — хотел было спросить Алекс, но вовремя передумал.

— Простите, вы не подскажете, сколько сейчас времени, а то у меня нет часов.

— Половина десятого.

— Спасибо.

В эту ночь Алекс спал плохо. Ему снились давно не виденные уже яркие цветные нелепости и черно-белые кошмары. Он часто просыпался, ему становилось душно. Наконец он не выдержал — встал, пошире открыл балконную дверь, и постарался уснуть. Надо сказать, что только в самые сильные морозы они с женой спали с закрытой балконной дверью. Обычно, с наступлением мороза, ночью дверь на балкон ставилась на один или два деления ограничителя. Сейчас Алекс переставил на четвертое деление. Сразу повеяло приятной прохладой, и Алекс крепко заснул.