Конная процессия переехала по мосту через речку Ликус и взяла курс на Харисиевы ворота. Людовик сделал каменное лицо и никак не хотел оживать. Он дал себе слово ни под каким предлогом не выказывать удивления: он — король франков и не станет благоговеть перед императором! Алиенора даже прыснула, когда украдкой взглянула на его лицо, чем тотчас привлекла к себе внимание все подмечающих греков.

— Да тебя точно в ледяную реку окунули, — держа золоченую уздечку, проговорила она мужу.

— Ты смеешься — это уже хорошо, — только и сказал он. — Вам, южанам, все нипочем!

— Что верно, то верно! — с вызовом, но весело откликнулась королева. — Мы такие!

— Окруженные пышной процессией, король и королева Франции на парадных скакунах торжественно въехали в город…

— Выросший над Босфором Константинополь представлял собой гигантскую треугольную крепость, в которой уместился бы десяток крупных европейских городов. Многоступенчатые крепостные стены, названные «стенами Феодосия», соединяли четыреста мощных башен Константинополя. Правая стена великой крепости выходила на Пропонтиду — Мраморное море, тупой угол упирался в Босфор, левая стена простиралась вдоль бухты Золотой Рог, основание треугольника пересекало сушу и было ограждено широким рвом с водой. Но сама крепость, в чем убедились король и королева франков, являлась всего лишь прочной гигантской шкатулкой, в которой, подобно золотым слиткам и россыпям алмазов, под открытым небом хранились великие сокровища — невиданные дворцы и храмы. И каждый был гимном богатству, могуществу и помпезной роскоши.

— Путешественники, прибывающие по суше с севера, как сейчас — крестоносцы, видели только верхушки константинопольских зданий. Город, весь как на ладони, открывался лишь мореплавателям — тем, кто подходил к столице на кораблях со стороны Пропонтиды. Берег Мраморного моря был пологим — в противоположность другому, обрывчатому, что нависал над заливом Золотой Рог. Именно с торговых и военных судов представала чужеземцам фантастическая картина: за укрепленными гаванями и высокими крепостными стенами Константинополя, точно алмазные самородки, гроздьями росли прилепленные друг к другу дворцы: Буколеон, Большой дворец, дворцы Халка и Магнавра, Дафны, Порфиры, наконец, Священный дворец. Все они были переплетены друг с другом террасами и галереями, и десятки внутренних двориков прятались внутри — там покойно шумели круглые многоступенчатые фонтаны и зеленели сады. Здесь семья басилевса, придворные и гости империи могли отдохнуть в знойный день и насладиться пением прирученных птиц. Лишь дворец Влахерны стоял особняком на северо-восточной стороне Константинополя.

Тем не менее, центральным местом владыки мира была Золотая палата в Священном дворце. Именно сюда и должны были доставить византийские вельможи короля и королеву Франции — Людовика и Алиенору. Но прежде им предстояло торжественно проехать через весь город по улице Меса — мимо храмов, акведуков, богатых домов и, конечно, форумов, без которых не могли обойтись, всегда готовые почесать языки греки.

2

По коридорам дворца Дафны, вплотную примыкавшего к Священному дворцу, торопливо шел круглый человек в богатой тунике и расшитом золотом таларе. Его сопровождали два воина. Двери открывались перед ним, как открываются незапертые окна под внезапным порывом ветра.

И уже скоро он вошел в императорские покои и низко склонил голову.

— Говори, Нарцисс, — промолвил темноволосый молодой мужчина, вытянувшийся вдоль греческой лежанки, на шелковом покрывале, среди подушек.

Широкоплечий, с массивным торсом и узкой талией, он был сложен, как античный герой. Его приветливое лицо казалось озабоченным. Впрочем, он был занят. Стопы молодого мужчины массировала хорошенькая юная женщина в белом хитоне, ногти на пальцах правой руки обрабатывала пилкой другая юная женщина в такой же просторной скромной одежде.

— Варвары в городе, о величайший, — с поклоном сказал царедворец.

Служанки и бровью не повели — политические новости их не касались.

— Не скрою, мне будет интересно взглянуть на этого галла, — словно, между прочим, заметил император Мануил Комнин.

Басилевс со дня на день ожидал этого известия. Оно было подобно тому, как если бы сказали, что у стен Великого града стоит злой и голодный великан. Никто не мог подумать, что воодушевленные новым походом франки соберут стотысячное войско! Но еще хуже было подружить этого великана с норманном Рожером Вторым. Мануил выбрал меньшее из зол.

— Надеюсь, этот галл окажется лучше моего шурина Конрада. Тот показал себя истинным животным, — император мечтательно улыбнулся. — И особенно интересно будет посмотреть на жену Людовика — столько разговоров ходит о ее красоте!

— О, да, мой басилевс, наши послы говорили о ней не умолкая.

Но мечтательность быстро слетела с лица молодого императора. Он нахмурился:

— Галльская саранча, конечно, уже набросилась на предместья Константинополя?

— Да, о величайший, — печально вздохнул Нарцисс. — Тотчас, как им был дан приказ расквартироваться.

— Господи Боже, за что нам такое наказание? — он покачал головой. — Не иначе как за грехи. Бедные мои подданные, да защитит их Господь и даст им терпения вынести этот ад!

Немцы Конрада Третьего, которых не пустили в Константинополь, отличились своим варварским поведением — напиваясь каждый день до безобразия, они разграбили один из императорских дворцов за стенами столицы и сожгли ряд предместий. Греки других византийских городов, напуганные дикими ордами западных христиан, продавали крестоносцам пропитание, но как — они спускали его с крепостных стен в корзинах! Мануил Комнин постарался как можно скорее спровадить германцев за Босфор. Соединись орды Конрада с ордами Людовика, для Византии это могло бы оказаться смерти подобно. Но эта забота была не единственной, угнетавшей выдающегося правителя в эти дни. Рожер Второй Сицилийский тоже начал свой «крестовый поход» и напал на земли Византии, завоевывая средиземноморские острова, побережья и города. Более того, он заключил союз с магометанским Египтом. Мануилу Комнину ничего не оставалось, как искать поддержки у Иконийского султаната, который, в свою очередь, враждовал с единоверцами Египта. Таким образом, часть христианских держав, обязавшихся помогать Святой земле, уже в самом начале великого похода вступили в сговор с лютыми врагами своей веры.

— Праздничный стол для наших гостей из Франции готов? — спросил император у Нарцисса.

— Все готово, о величайший, — поклонился царедворец.

— Надеюсь, галлы не будут напиваться до такой же степени, как эта подлая немчура? — задал риторический вопрос император. — Воистину племя скотов. — Мануил, которым старательно занимались две девушки, с улыбкой взглянул на вельможу. — Что думаешь, советник?

Нарцисс ответил ему низким поклоном и улыбкой: мол, поживем — увидим, о басилевс!

3

За день до того, когда великий император Византии Мануил Комнин держал беседу со своим вельможей, основное войско другого императора, Конрада Третьего Гогенштауфена, уже двенадцатые сутки продвигалось по горным тропам в сторону Иконии. Довести немецких крестоносцев взялись проводники-греки, которых германские рыцари наняли в Никее — первом крупном греческом городе на азиатском берегу.

В Святую землю с берегов Босфора вели две основные дороги.

Левая была короткой, но очень опасной. Кручи и горные дороги поджидали на ней путешественников, возможные засады. Вначале за две недели следовало добраться до Икония — на юге Малой Азии, а затем еще неделю идти в Антиохию.

Правая дорога, ведущая вдоль побережья Средиземного моря, была куда более легкой. Единственная опасность таилась в половодьях. Но по этой дороге до Антиохии следовала идти два, а то и три месяца!

Конраду Гогенштауфену хотелось поскорее добраться до Святой земли и заняться-таки богоугодным делом — бить турок. И потому он решил действовать следующим образом: с главными силами в пятьдесят тысяч Конрад отправился по левой дороге, а своего вассала маркграфа Одоакра Штирийского с двадцатью тысячами направил вдоль побережья Средиземного моря.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: